10 дней жизни в концлагере
«В воздухе висел нестерпимо душный запах паленого мяса». Воспоминания узника Дахау и Освенцима
В преддверии годовщины окончания Великой Отечественной войны «Сноб» публикует воспоминания Наума Хейфеца, записанные нашим берлинским корреспондентом. Хейфец, минский еврей, прошел всю систему нацистских концлагерей — от гетто до Освенцима и маршей смерти
Поделиться:
Каждый год в апреле в Германии вспоминают узников нацистских концлагерей. Наум Аркадьевич Хейфец, переживший Минское гетто, где погибла вся его семья, и прошедший Освенцим, Дахау, Майданек и Натцвайлер, до сих пор не может спокойно слушать немецкую речь. Тем не менее он нашел в себе силы приехать в Дортмунд, где мы с ним и встретились. Едва я успеваю открыть рот, худощавый мужчина хрипловатым неприветливым голосом говорит, что лучше бы его оставили в покое. После долгих уговоров рассказать свою историю Наум Аркадьевич сказал:
— А вы знаете, как трещит горелое мясо? А как мы, обессиленные узники, словно кули, вываливались на землю, а затем, выпучив глаза, искали название станции — надо же знать, где мы умрем? — А затем тихо добавил: — Я расскажу свою историю, но вы не зададите мне ни одного вопроса, не попросите меня рассказать подробнее, чем я сам себе могу позволить.
Д о 22 июня 1941 года я жил в Минске со своей семьей: папой, мамой и двумя сестрами. Младшая сестра ходила в школу, старшая училась в университете, а ее муж работал в Ленинграде. Сестре нужно было сдать один экзамен, чтобы окончить университет и переехать к нему со своим полуторагодовалым сыном. Мне же было 18 лет, и я оканчивал вечернюю школу, работал в рекламно-художественной мастерской и встречался с любимой девушкой. Отец как раз получил путевку в Сочи на 22 июня; путь был через Москву, и он поехал 18-го, чтобы еще два дня провести в столице, навестить родственников и друзей.
22 июня, когда началась война, отца с нами не было — в противном случае наша жизнь сложилась бы иначе: он работал на железной дороге, и мы смогли бы уехать. Отцу было уже не отдыха — он тут же оформил билет, чтобы вернуться домой, но смог добраться только до Вязьмы, где пять дней ждал эвакуирующихся из Минска в надежде встретиться с нами или увидеть знакомых, которые смогли бы ему рассказать о нас. В Минск поезда уже не шли.
28 июня Минск был оккупирован немцами. Большая часть населения не успела покинуть город, потому что городские власти призывали жителей соблюдать спокойствие и порядок, не информируя о том, что немцы стремительно наступают, а сами тайно выехали в Могилев. Узнав об этом, люди пытались покинуть город, но было уже поздно: Минск окружили немецкие войска, и жителям, в том числе и нам, пришлось вернуться.
Фото: Вероника Прохорова
Запах хлеба
В 1941 году по приказу немецкого коменданта полевой комендатуры от 19 июля нам пришлось покинуть наш дом и поселиться в еврейском гетто. Если приказ не выполнялся — расстрел. Гетто занимало территорию километр на километр и состояло из 40 улиц и переулков. Жили в тесноте — по шесть-семь семей на четыре комнаты. По приказу немецких властей мы, евреи, носили желтую лату на груди и на спине.
Электричества и магазинов не было, за водой бегали к колонкам. Сестры и я были разнорабочими и иногда получали баланду или кусочек хлеба, который приносили домой и делили между всеми членами семьи. Оладьи делали из картофельных очисток, суп варили из крапивы и лебеды. Рядом работал хлебозавод, весь район пахнул хлебом, а мы каждый день потихоньку умирали с голоду.
Летом 1942 года нас отправили работать на четыре дня, и, когда нас привезли домой, то в квартире на кровати на ватном стеганом одеяле мы увидели запекшуюся лужу крови
После первого погрома (массового убийства евреев; Минское гетто пережило шесть таких погромов, все они были приурочены к советским праздникам. — Прим. ред.) 7 ноября 1941 года в Минское гетто были депортированы евреи из Германии, Австрии и Чехословакии. Некоторых поселили в двухэтажное здание на улице Сухой, где прежде жили евреи, уничтоженные во время погрома. Для евреев Западной Европы — мы их называли «гамбургскими» (первый эшелон с евреями из Западной Европы пришел из Гамбурга. — Прим. ред.) — были созданы два отдельных гетто: зондергетто №1 и зондергетто №2.
«Гамбургским» евреям, вероятно, приходилось сложнее, чем нам. Они не знали языка, не могли просить милостыню. Они не были привычны к суровым климатическим условиям. Но представители нацистского режима относились к ним лучше. Как и нас, евреев Минска, «гамбургских» использовали на черных работах, но некоторым из них удавалось получить работу полегче, например, в госпитале или в сапожной мастерской. Квалифицированных западных ремесленников ценили очень высоко, и они получали больше «льгот» в сравнении с местными специалистами. Но и они не избежали «акций» — так нацисты называли массовые убийства — их уничтожили последними, уже в октябре 1943 года.
В этом гетто я потерял всю свою семью. Первой погибла старшая сестра во время большого погрома 2 марта 1942 года. Летом этого же года нас отправили работать на четыре дня, и, когда нас привезли домой, то в квартире на кровати на ватном стеганом одеяле мы увидели запекшуюся лужу крови. Мать убили, пока нас не было, в собственной кровати. Младшую сестру и племянника тоже убили — где их могилы, я так и не узнал.
Фото: Вероника Прохорова
Чистота и цветы у проходной концлагеря
Меня же в июле 1943 года забрали из рабочего участка в лагерь СС на улице Широкой, где до войны была казарма. Через неделю нас повезли в Люблин, в концлагерь Майданек. Это был первый и последний эшелон евреев, который вывезли из Минска, остальных жителей гетто уничтожили. Белорусов же вывозили на принудительные работы, первоначально целыми семьями и в сопровождении духового оркестра, потом уже принудительно разлучали с родственниками. Их отправляли работать у бауеров (крестьян) в Германии или на заводы.
Прежде чем попасть в лагерь Майданек, мы двое суток ехали в вагоне. Стояла жара, это был уже август 1943 года. По сто человек в каждом вагоне — мы были как селедки в бочке; если упадешь, то уже не поднимешься. Один польский еврей хотел обменять золотые часы за стакан воды, но боялся выйти из эшелона. Попросил надзирателей — те взяли часы часы, а воду не принесли.
О мою спину был однажды сломан карабин
Когда нас привезли в концлагерь Майданек, то сразу построили и приказали: «Сапожники, портные и ремесленники, выходите». Я не мог причислить себя ни к одной из данных профессий: если бы им нужны были маляры, я бы пошел, так как раньше работал художником. Нас оставили в вагонах и отвезли в Будзынь — отделение лагеря Майданек под Красником. Помню проходную с фашистами и собаками. Возле нее — чистота и посажены цветы. Лагерь располагался в чистом поле, вокруг него — два ряда колючей проволоки под электрическим током. Частые вышки с фашистами и пулеметами. Справа и слева — ряды больших деревянных бараков, внутри — двухъярусные деревянные нары, на них — соломенные матрасы и подушки, бумажные сетчатые наволочки. Солома через них пролезала и колола голову.
Каждое утро мы в легкой одежде и деревянных колодках должны были идти семь километров на работу. Нас сопровождали польские полицейские, они на нас кричали, жестоко избивали, травили собаками и заставляли петь маршевые песни. Так мы работали в полях по 18 часов в день от темна до темна. О мою спину был однажды сломан карабин (короткоствольная винтовка. — Прим. ред.), было очень больно. Меня товарищи с двух сторон подхватили, так как я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Фото: Вероника Прохорова
«Мы, конечно, знали, что такое Освенцим»
Летом 1944 года, когда началось наступление на Варшаву, нас эшелонами привезли в город Радом, оттуда пешком погнали в город Томашов. Мы прошли расстояние в 200 километров за четыре дня. Нас сопровождали несколько гужевых повозок, которые подбирали тех, кто не мог одолеть 50 километров в день. Когда повозки переполнялись, были слышны автоматные очереди — и повозки снова могли подбирать тех, кто не в силах продолжать путь. В Томашове мы три дня рыли окопы, затем нас эшелонами отправили в Освенцим.
Еще за много километров до Освенцима в воздухе висел нестерпимо душный запах паленого мяса. Конечно, мы знали, что такое Освенцим, и ни один из нас не проронил ни слова: наши глаза были обращены на бжезинский лесок и пылающий огонь (в июле в Освенциме продолжалась «венгерская акция» (Ungarnaktion) — за три месяца было задушено газом и сожжено около 500 тысяч евреев. Крематориев не хватало, и в бжезинском лесу выкопали глубокую яму, чтобы в ней сжигать тела людей. Этот огонь и видел Наум Аркадьевич. — Прим. ред.).
Помню пухлый оттопыренный палец офицера, которым он указывал, кого куда
Прибыв на место, мы еще долго оставались в закрытых вагонах. Потом на соседний путь прибыл еще один эшелон. Очевидно, где-то ликвидировали гетто, а немцы разрешили брать с собой то, что на тебе, и по одному чемодану. Из вагонов вывели прилично одетых людей разного возраста и пола с шестиугольными звездами Давида, построили и прямиком отправили в газовые камеры. Затем пришли человек тридцать из зондеркоманды, в полосатых робах, вынесли чемоданы, помыли и продезинфицировали вагоны.
Когда отогнали состав, нас вывели из вагонов на перрон. Это был конец железнодорожного пути. Тупик. Впереди — ограда из колючей проволоки. Прямо по ходу за ней играл большой симфонический оркестр. Пюпитры. Дирижер, музыканты — все в полосатых концлагерных робах. Когда нас вывели на перрон, сразу отделили женщин и детей. Помню пухлый оттопыренный палец офицера, которым он указывал, кого куда, при этом сама рука была за пазухой. Отобрали также пожилых, больных и тех, кто, по их мнению, был малопригоден в качестве рабочего скота. Их построили и всех без исключения отправили в газовые камеры. Нас, мужчин, загнали обратно вагоны и отправили в Мюнхен, а на следующий день на машинах привезли в концлагерь Вайхинген, отделение базового концлагеря Натцвайлер.
«Мы теряли человечность»
Затем я попал в лагерь Хеппенхайм — это другое отделение концлагеря Натцвайлер. Начальником там был эсэсовец, имел звание оберштурмбанфюрер (SS-Obersturmbannführer, подполковник. — Прим. ред.). Он любил потешаться над нами. Например, по воскресеньям мы не работали. Он подходил к проволоке (его деревянный домик находился в десяти метрах от лагеря), держа в руках полбуханки хлеба, ждал, когда соберется побольше людей — мы шли к этой булке, как голодные волки, — и бросал его через решетку. Ему доставляло удовольствие смотреть, как мы вырываем эту булку друг у друга, деремся, падаем. В этот момент мы теряли человечность, и ему это нравилось.
После взрыва все легли на пол, и я обнаружил, что у меня по затылку течет кровь. Но я не был ранен — на мне лежал незнакомый мужчина, которого убило тяжелой доской
Зимой, опять же в лагере Хеппенхайме, этот оберштурмбанфюрер строил нас: первая шеренга делает четыре шага вперед, вторая шеренга — два шага вперед, третья стоит на месте, четвертая — два шага назад. Приказывал разомкнуться на вытянутые руки, снять головные уборы — полосатые шапочки, вывернуть их наизнанку, положить на снег, снять куртки и штаны, тоже положить на снег. Деревянные колодки можно было оставить на ногах. Оберштурмбанфюрер заставлял нас делать гимнастические упражнения, чтобы мы не окоченели: бег на месте, приседания, прыжки. Так он мог продержать нас больше двух часов. Но мы замерзали — мы же были совершенно голыми, а потом надевали на себя мокрую одежду. «Сердобольному» начальнику казалось все это весьма забавным.
Фото: Вероника Прохорова
«Транспорты» обреченных людей
После налета немцы пересчитали нас, погрузили в новый эшелон и повезли в Дахау. Не успели мы там пробыть и неделю, как 26 апреля 1945 года нас опять погрузили в вагоны — с наступлением американских войск Гиммлер приказал уничтожить газовые камеры и крематории, а трудоспособных узников эвакуировать вглубь германской территории маршами смерти. Нас погнали на минные поля в Тирольские горы — фашистам нужно было ликвидировать столько людей, что никакие крематории с этим бы не справились.
Убийцы хотели уничтожить нас как последних свидетелей их злодеяний. Но, чтобы иметь представление о масштабах преступления перед человечеством, недостаточно знать о «марше узников на Тироль». С начала войны и до последнего дня Рейха по всем оккупированным странам и в самой Германии двигались этапы обреченных людей. Работоспособные мужчины направлялись в концлагеря, где погибали от непосильного труда и голода, болезней и побоев, пожилые люди, женщины и дети уничтожались в лагерях смерти немедленно. Этих лагерей было много десятков, а этапов — тысячи.
Мы никогда не знали, в какой этап попали, куда нас везут или ведут. Но в большинстве случаев оказавшимся на месте назначения жить оставалось несколько часов. От смерти их отделяло время пешего перехода из вагона до места гибели. Не было спасения и тем, кого отбирали на работу внутри лагерей смерти. Им была уготована та же участь, что и остальным, только немного позже, иногда до прихода следующего эшелона. Свидетели нацистам были не нужны.
Бежать, спастись из этого ада было невозможно — слишком хорошо была отлажена машина смерти, почти безотказно. Однако сбои все же бывали, иначе мы, выжившие, не сидели бы перед вами.
Фото: Вероника Прохорова
Ария Каварадосси
Во время «марша смерти» мы ехали уже в открытых вагонах. На каждый вагон приходилось три эсэсовца. Нашим было лет по сорок. Мы ехали два дня, нам не разрешалось разговаривать. Услышат слово — тут же хватались за автоматы и не церемонились. Один заключенный попросил по-немецки разрешение у эсэсовцев спеть 2-ю арию Каварадосси из оперы Пуччини «Тоска». Ему разрешили, и он спел на итальянском языке. Поневоле завязалась беседа, мол, где он научился профессионально петь, откуда знает итальянский язык. Оказалось, он учился в Миланской консерватории. Даже фашисты убедились, что узник-то этот не совсем безмозглое быдло и пушечное мясо, что человек имеет образование и талант. Обстановка разрядилась, больше никто не хватался за автоматы. Они с нами заговорили.
Нас освободили 30 апреля, лагерь Дахау — на день раньше. Наш эшелон остановили у железнодорожного моста американцы. Это были наши спасители. Помню, в руки сунули пачку сигарет и плитки шоколада.
Среди нас был один подросток, который где-то стащил полмешка кур. Мы ощипали трех кур, развели огонь. Вода еще не успела закипеть, как подъехала машина Красного Креста. Нас спросили, если ли среди нас те, кто нуждается в медицинской помощи. Указали на меня. Пришлось поехать в госпиталь. Было обидно, ведь я не успел поесть курятины. Но это меня и спасло — добрая половина узников погибла после освобождения: люди наедались жирного и умирали.
«В 23:30 мы слушаем Москву»
Я попал в госпиталь — в каком городе он был, я не знаю, но помню его номер — 119. Там я первым делом спросил литературу на русском языке, ведь мы же столько лет слова русского не видели. Никаких газет или книг в госпитале не оказалось, зато 5 мая нам принесли радиоприемник — так к нему было не подойти, потому что вокруг собрались все бывшие узники со всей Европы. Мы были несколько лет оторваны от жизни, и каждый хотел что-то услышать о своей стране. Я им сказал, что в течение дня они могут слушать всё, что хотят, но в 23:30 мы слушаем Москву. С этим все согласились. Ровно в полдвенадцатого включили Москву и услышал новости на русском языке. Радость была невообразимая. Новости были о том, что взято в плен 98 немецких генералов, а также 20 тысяч беспорядочно сдавшихся в плен солдат. После того как часы пробили полночь, я ждал, что зазвучит «Интернационал», но его не было. После новостей — концерт симфонической музыки. Оказывается, гимн отменили, но я об этом не знал.
В госпитале я пробыл два месяца, потом попал в лагерь для репатриантов. Через три дня была отправка эшелона на восток, домой, в Минск, но на границе меня мобилизовали в советскую армию, в танковый полк 17-й дивизии. Родной Минск я увидел только в 1947 году. Отца своего я так и не нашел.
До войны я любил немецкий язык. У меня был патефон, и я слушал пластинки с немецкой маршевой музыкой. После войны, если по радиоприемнику или телевизору слышал немецкую речь, сразу же уходил, потому что меня всего трясло. И до сих пор трясет.
Освенцим глазами доктора СС
Дневник немецкого врача Иоганна Пауля Кремера – единственный аутентичный документ, описывающий будни концлагеря СС «онлайн» (все остальные – это воспоминания, сделанные после войны). Академический учёный, он покинул университет, чтобы ставить опыты над заключёнными. А после – также легко снова вернулся к науке.
Существуют три больших документа, описывающих жизнедеятельность концлагеря Освенцим – воспоминания его коменданта Рудольфа Гёсса, мелкого служки Пери Броада и личный дневник врача СС Иоганна Пауля Кремера. Есть ещё многочисленные воспоминания узников, судебные дела польских и немецких властей. Их объединяет одно – все они сделаны после окончания войны (Гесс и Броад вообще делали записи в тюрьме, ожидая приговора за геноцид). Понятно, что во многие бумаги вошли эмоции пострадавших или, наоборот, желание себя выгородить (Гёсс и Броад). Значительная часть допросов польских следователей вообще была проведена в 1960-е годы, когда фигуранты дел многое позабыли.
И лишь дневник доктора Иоганна Пауля Кремера, профессора и одновременно врача Освенцима, члена НСДАП и офицера СС, можно признать беспристрастным документом. Он начал вести свой дневник в ноябре 1940 года, последняя запись датирована 11 августа 1945 года. Записи были случайно обнаружены членом английской комендатуры при обыске в его доме (эта была стандартная проверка оккупационных властей – тогда в домах многих немцев искали оружие). Дневник Кремера стал главной уликой при обвинении его в преступлениях против человечности.
На личности Кремера стоит остановиться особо, так как её рассмотрение позволяет понять, что представлял из себя среднестатистический немец эпохи Гитлера, без раздумья исполнявший самые ужасные приказы. Выясняется, что он руководствовался принципом «Это обычная работа, ничего более».
Кремер к тому же не был «оболванен пропагандой», шёл на грязные дела не из-за нужды, не был психически больным. Более того – он заслуженный учёный, уважаемый член академического общества страны.
Кремер был самым старым работником Освенцима: в 1942-м, когда он поступил туда на «работу», ему было 58 лет.
Иоганн Пауль Кремер родился в 1884 году в многодетной семье зажиточного землевладельца (бауэра). Добровольцем пошёл служить в армию, а потому диплом обо окончании средней школы получил только после демобилизации, в 1909 году – в 25 лет. Т.е. настоящий патриот Германии. В 1914-м году сразу после окончания Берлинского университета становится доктором философии. Одновременно изучал медицину и биологию. Во время Первой мировой получает диплом врача, а также доктора биологии. В это время он работает в госпитале, лечит раненых солдат. В 1919-м Кремер становится и доктором медицины. Т.е. он к этому сроку – доктор трёх наук: философии, медицины и биологии.
В 1929-м он выдержал экзамен на звание доцента анатомии в университете Мюнцера, предмет его изучения – наследственность. В июле 1932 года становится членом НСДАП, т.е. ещё до прихода Гитлера к власти. В 1935 году он вступает в СС, получая звание лейтенанта.
Когда началась Вторая мировая, он – профессор университета в Мюнстере. В 1942-м его призывают в СС и отправляют на 3 месяца работать в Освенцим – подменять нескольких врачей, отбывших в отпуск или на временную работу в другие лагеря. После недолгой службы в концлагере, снова возвращается в университет и продолжает заниматься привычными ему научными вещами.
(Фотография Освенцима с английского самолёта, дым – из трубы крематория)
После того, как англичане обнаружили его дневник, Кремера выдали польским властям (Освенцим находился на территории этого государства). 22 декабря 1947 польский суд приговаривает его к смертной казни, но из-за преклонного возраста (ему уже 63 года) она заменяется тюремным заключением. 10 января 1958 года его освобождают из польской тюрьмы, и он возвращается в Германию.
В ФРГ Кремер разворачивает шумную кампанию – «Меня оклеветали поляки!». Но шумиха привела к обратному эффекту: в Германии его снова приговаривают к 10 годам тюрьмы, но с учётом отбытия прежнего срока. Т.е. Кремера не помещают в тюрьму и оставляют на воле. Этот процедура была нужна лишь для того, чтобы на основании приговора уже немецкого суда официально лишить его звания профессора и запретить преподавать в университете.
За время 3-месячной службы в Освенциме Кремер послал в газовые камеры 12291 человека. Это ещё не считая тех, кого по его приказу умертвили в «индивидуальном порядке», как это было принято в Освенциме – уколом фенола в сердце.
Но самым отвратительным фактом во время службы в концлагере было то, что использовал «сложившиеся обстоятельства» для научных целей – к примеру, вырезая печень, поджелудочную железу или селезёнку ещё из живого человека. Эти органы были материалом для изучения биологических изменений, происшедших в человеческом организме под воздействием голода.
В свой дневник Кремер записывал события и ощущения от прожитого дня. Записи полны бытовых подробностей, рассказов о взаимоотношениях с родственниками, кулинарных рецептов и просто, как назвали бы сегодня блогеры, «лытдыбра». Мы приводим часть записей Кремера, относящиеся ко времени его службы в концлагере Освенцим (или Аушвиц – как называли его немцы).
30 августа 1942
Отъезд из Праги в 8.15. Прибыл в Аушвиц в 17.36. Располагаюсь в номере гостиницы в доме войск СС.
31 августа 1942
Климат тропический – 28 градусов в тени, пыль и тучи мух. Казино снабжено прекрасно. Сегодня вечером была печенка по 40 пфеннингов, фаршированные помидоры, и т.д. Вода заразная, поэтому пью минеральную воду Маттони, которую нам выдают. Первая прививка против сыпного тифа. Фото для служебного удостоверения.
1 сентября 1942
Отправил в Берлин заказ на офицерскую фуражку, ремень и подтяжки. После обеда присутствовал при газовании одного из блоков циклоном Б, который должен был уничтожить вшей.
2 сентября 1942
В 3 часа утра я в первый раз лично участвовал в специальной операции (в этот день в Освенцим из концлагеря Дранси во Франции были привезены 957 евреев, из которых только 39 были оставлены в лагере, остальные погибли в газовых камерах в тот же день – Блог Толкователя). В сравнении с ней ад Данте показался мне почти комедией.
(«Сортировка» узников, прибывших в Освенцим из других лагерей. Обычно из каждой «партии» отбиралось не более 10-15% людей – тех, кто являлся ценным специалистом, способным работать на производстве в Освенциме (мебельная фабрика, текстильное производство, и т.п.). Остальные в этот же день уничтожались в газовых камерах)
4 сенятбря 1942
Против поноса: один день отвар и чай с мятой, а потом недельная диета; а между абсорбирующий уголь и танальбин. Видно заметное улучшение.
5 сентября 1942
Вечером около 8 часов снова на специальной операции, транспорт из Голландии (в этот день из концлагеря Вестерборк в Голландии в Освенцим было привезено 714 евреев, из них в лагере были оставлены только 53 женщины, остальные в тот же день были умерщвлены в газовых камерах – БТ). Участвующие в этом получают спецпаёк: 200 гр. водки, 100 гр. колбасы, 5 папирос и хлеб. Поэтому люди стремятся участвовать в таких операциях. Сегодня и завтра (воскресенье) служба.
6 сентября 1942
Сегодня великолепный обед: томатный суп, половина курицы с картофелем и красной капустой (20 г. жиров), сладкий мусс и очень вкусное ванильное мороженое. После еды первая встреча с новым гарнизонным врачом оберштурмфюрером Виртсом из города Вальдбрёль.
Положительное впечатление на меня произвёл тот факт, что над кабинетом коменданта лагеря я прочитал написанный огромными буквами лозунг: «Велосипедисты, слезать!». В канцелярии нашего госпиталя СС висит такой плакат:
Когда в жизни тебе везёт, / видят это, кивают головам и проходят мимо; / но не забудет никто, / если ты хоть раз промахнёшься!
Вечером около 8-ми на специальной операции (в этот день в Освенцим из концлагеря Дранси во Франции были привезены 981 еврей, 54 человека оставлены в лагере, остальные в тот же день умерщвлены в газовых камерах – БТ).
7 сентября 1942
Сегодня дождливая, прохладная погода.
9 сентября 1942
10 сентября 1942
Вечером был на специальной операции (эшелон с евреями из концлагеря Малин в Бельгии – БТ).
17 сентября 1942
Заказал в Берлине универсальный плащ. К заказу приложил ордер на защитный плащ. Вместе с доктором Мейером был сегодня в женском лагере.
(Рихард Баер (комендант лагеря в 1944 году), неизвестная персона, лагерный врач Йозеф Менгеле, комендант лагеря Биркенау Йозеф Крамер (частично заслонен) и предыдущий комендант Освенцима Рудольф Гёсс)
20 сентября 1942
Сегодня после обеда с 3 до 6 часов слушал концерт капеллы узников, была великолепная солнечная погода; капельмейстер является дирижёром государственной варшавской оперы. 80 музыкантов. На обед была свинина, вечером жареный линь.
23 сентября 1942
Сегодня ночью принимал участие в дух специальных операциях (эшелоны с евреями, прибывшие из Словакии и Франции; как обычно, бОльшая часть узников погибла в этот же день в газовых камерах – БТ). Вечером в 8 часов ужин вместе с обергруппенфюрером Полем в офицерском казино, праздничный ужин. Был подана жареная щука, кофе, хорошее пиво и бутерброды.
27 сентября 1942
Сегодня после обеда, с 16 до 20 часов товарищеская встреча в клубе с ужином, бесплатным пивом и курением. Речь коменданта Гесса, музыкальные и театральные выступления.
30 сентября 1942
Сегодня ночью присутствовал при специальной операции. Узнал, что при лагере находится 6720 га полевых культур и 112 га занято прудами рыбного хозяйства.
3 октября 1942
Сегодня закрепил абсолютно свежий материал из человеческой печени, селезёнки и поджелудочной железы, к тому же заспиртовал вшей, взятых у больных сыпным тифом.
6 октября 1942
Комендант Гесс упал с лошади.
7 октября 1942
Присутствовал на специальной операции (новоприбывшие и мусульманки). Замещаю Энтресса в мужском лагере (осмотр больных и т.д.).
9 октября 1942
Выслал в Мюнстер посылку с 9 фунтами мыла. Дождливая погода.
10 октября 1942
Взял и закрепил пробы со свежих трупов: печень, селезёнка и поджелудочная железа. Приказал узникам сделать факсимиле с моей подписью. Первый раз в комнате затопили.
(Футбольная команда, созданная в Освенциме из английских пленных. Английские узники в этом концлагере были на особом режиме)
11 октября 1942
Сегодня на обед был кролик с галушками и красная капуста за 1.25 марки.
12 октября 1942
Присутствовал на специальной операции (1600 человек из Голландии). Ужасающая сцена была перед последним бункером!
13 октября 1942
Прибыл унтерштурмфюрер Феттер. Присутствовал при выполнении наказания, потом при смертной казни 7 польских граждан.
14 октября 1942
Получил из Берлина защитный плащ (52 размер). Написал в ректорат университета в Мюнстере, спрашивая, когда начинается зимний семестр.
(Работники Освенцима на отдыхе)
15 октября 1942
Сегодня ночью первый иней, после обеда снова солнечно и тепло. Взял абсолютно свежий материал из печени, поджелудочной железы и селезёнки от желтушечного больного.
16 октября 1942
В полдень выслал посылку. Приказал сфотографировать в лагере еврея со сросшимися пальцами (тот же недостаток у отца и дяди).
1 ноября 1942
Выехал в 5-дневный отпуск, скорым поездом в 13.01 в Прагу. Дорогой шёл дождь.
2 ноября 1942
Обед в «Немецком доме» Праги. Позже получил свои галоши на Герстенгассе и вернулся на ужин с мясом в офицерском казино. Гауптштурмфюрер Рютнер рассказывал мне о своей новой технике удаления гланд.
14 ноября 1942
Сегодня в субботу концерт в клубе лагеря (великолепный!). Особенное удовольствие доставили танцевавшие собаки, два петуха-лилипута, запакованный человек и группа велосипедистов.
15 ноября 1942
До обеда присутствовал при наказании.
17 ноября 1942
Послал маленький чемоданчик фрау Вицеман. В посылке было: 2 бутылки водки, витамины и укрепляющие средства, бритвы, мыло, термометр, маникюрные ножницы, пузырьки с йодом, медицинский спирт, рентгеновские снимки, рыбий жир, конверты, духи, приборы для штопки, иголки, зубной порошок и т.д. Зубной врач Заутер переведён в Минск.
(Офицеры СС с семьями расслабляются на террасе дома отдыха в Освенциме)
20 ноября 1942
Демобилизация. Отъезд через Дрезден и Ганновер. Приезд в Мюнстер в 6.38. Первый раз в новом помещении кафедры анатомии на Вестринг.
1 декабря 1942
Был сегодня у нового окружного начальника управления здоровья д-ра Феннера, который встретил меня очень дружелюбно и назначил председателем окружного дисциплинарного суда.
(Дневник цитируется по книге «Освенцим глазами СС», Общепольское издательское агентство, 1979, стр. 200-219).
(Снимки работников Освенцима – в 1944 году сделаны Карлом Хёкером, адъютантом последнего коменданта лагеря Рихарда Баера. В 1946 году американский сотрудник разведки наткнулся на альбом из 116 фотографий во Франкфурте и оставил себе. Недавно он, давно уже пенсионер, передал альбом в дар вашингтонскому United States Holocaust Memorial Museum)
Ещё в Блоге Толкователя о нацизме: о планах Третьего Рейха в отношении Европы и ещё один дневник немца:
Современный ЕС во многом стоит на основах идеи «Единой Европы», разработанной нацистскими бюрократами в 1939-44 гг. Как и сегодня, нацисты тогда видели главной ось Берлин-Париж. В 1944-м сотрудником аппарата Розенберга – Дайцем был придуман термин «евросоциализм», ведь ЕС ими виделся социалистическим.
Немецкий архитектор Рудольф Волтерс в 1932-33 гг. принимал участие в индустриализации СССР. Спустя 10 лет он вернулся в СССР, оккупированный его соотечественниками, чтобы восстанавливать разрушенное войной хозяйство. Но его дневник – это не только производственные, но и военные и этнографические записки.