Да я виноват что не боюсь сказать что я кисик
Я не боюсь сказать
В социальных сетях набирает силу хэштэг ЯНеБоюсьСказать — где жертвы насилия рассказывают о своем страшном опыте. Тяжело читать. Жуткая вещь.
Но вот что я хочу сказать по этому поводу
Слава богу, он скинул сумку. Я остановился. Подобрал сумку. На обратном пути нашел кошелек — его он скинул раньше, но я не заметил. Вообще, хорошо, что тот парень быстро бегал. А то я сидел бы сейчас. После войны это вообще большая проблема — приходишь в себя, а под ногами уже труп. Или в инвалидной коляске бы ездил. Если бы их там все-таки было десять.
Пока я бегал по подворотням, подъехали менты. Что случилась? Жена: быстрее, быстрее, вот мой муж за грабителем побежал, вон туда, в ту подворотню, быстрее, вы их еще догоните!
Знаете, что сделали менты? Сели и уехали.
Вот просто сели и уехали.
Второй случай был, когда после разгрома НТВ, куда я только успел устроится, я в очередной раз остался без работы. И занимался незаконной предпринимательской деятельностью. Бомбил, проще говоря. Таксовал.
Подвозил компанию пьяных малолеток. Ну, как малолеток, лет по двадцать уже, даже побольше, но мозгов никаких. Человек пять. Парни и девчонки. Один совсем в слюни, агрессивный, все на свою подругу наезжает. Довез. Расплатились. Вышли. И тут я в зеркало вижу, как этот пьяненький агрессивный девчонку все-таки бьет. Ну вот по-понастоящему. В лицо.
Выхожу. Планка, правда, уже не упала, все-таки несколько лет прошло, но злость сильная. Ты чего делаешь, придурок. Бить не бил, так, полуударил полутолкнул в грудь. Он упал, перевалился через заборчик. И тут его девчонка, тоже вся в слезах-соплях, с разбитым носом, набрасывается на меня. Не бей его, гад, он хороший! И начинает меня дубасить. Ну, блин… Я в шоке, конечно. Плюнул и уехал.
Так вот, что я хочу сказать. Я уже не тот двадцатилетний танцор. Сейчас мне сорок, у меня семья и дочь. И, когда я смотрю ролик, как владелицу «Бентли» двое в масках посреди белого дня засовывают в багажник и уезжают — я не знаю, как я поступил бы теперь. Не важно, розыгрыш у них в голове, или нет. Ситуация реальна настолько, насколько реальной воспринимаешь её ты. Для окружающих это, определенно, было реальное похищение. И я вот теперь совсем не уверен уже, что, столкнувшись с такой ситуацией, я готов буду к варианту «оставить своего ребенка сиротой». Но и отвечать потом на вопрос — папа, а почему ты стоял, когда на твоих глазах похищали женщину, я тоже не хочу.
Поэтому вот что.
И ей не пришлось бы потом об этом писать, а нам всем читать со вставшими дыбом волосами.
Я человек крайне либеральных взглядов. И считаю, что все желания должны исполняться. Обязанность по защите жизни человека В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ЛЕЖИТ НА САМОМ ЭТОМ ЧЕЛОВЕКЕ. Не на милиции, не на государстве, не на дружинниках. Именно на этом человеке.
На Вас.
И только во вторую очередь — на полиции, государстве и дружинниках.
Если вы не хотите защищать себя сами — ок. Это ваше право.
Но, пожалуйста. Я вас в таком случае очень прошу.
А то ведь можно же так не разобраться, полезть за Вас в драку, уехать в реанимацию, выехать оттуда на инвалидном кресле — а Вы были против этого.
Так что — я уважаю Ваше право не защищать себя от насилия.
Уважайте и Вы мое право пройти мимо. И не становиться за Вас инвалидом вместо Вас.
Пожалуйста, не перекладывайте на меня эту Вашу обязанность, одновременно выступая за то, чтобы я мог сделать это без риска для своей собственной жизни.
Я считаю, это будет справедливо.
Сильва Барунаковна Капутикян ( 1919—2006) — крупнейшая армянская поэтесса XX века.
Сильва Барунаковна Капутикян родилась 5 января 1919 года в Ереване. Отец Сильвы умер от холеры за три месяца до рождения дочери. Мать должна была работать, чтобы содержать семью, а девочку воспитывала бабушка, простая добрая армянская женщина.
С детства Сильва писала стихи, начала печататься в пионерских газетах. А когда она подросла, ее стихи стали публиковать в литературных журналах. Первый ее сборник увидел свет в 1945 году, в него вошли стихи о любви, о войне и о сыне.
Сильву пригласили в Москву для участия в Первом Всесоюзном совещании молодых писателей. С этого времени Москва стала для нее вторым домом
Сильва Капутикян за свою долгую жизнь (она прожила 87 лет) получила множество наград и званий, среди которых Заслуженный деятель культуры Армянской ССР, Заслуженный работник культуры Грузинской ССР, ордена «Святой Месроп Маштоц», «Княгиня Ольга».
Стихи Сильвы Капутикян – это стихи настоящей женщины, полные чувств, страсти и переживаний.
Ее поэзию переводили на русский язык Булат Окуджава, Юнна Мориц, Белла Ахмадулина. Эти стихи переписывали от руки школьницы и студентки 1960-1970-х годов в заветные тетради, и сейчас встречаются ценители ее искусства.
Да, я сказала: «Уходи»,
Но почему ты не остался?
Сказала я: «Прощай, не жди»,
Но как же ты со мной расстался?
Моим словам наперекор
Глаза мне застилали слёзы.
Зачем доверился словам?
Зачем глазам не доверялся?
Полюбила — не привязал,
сердце стыло — не приласкал,
уходила — не удержал,
а забыла — не вспоминал!
Что ж зовёшь?
Я прийти не могу!
Я ДАВНО НА ДРУГОМ БЕРЕГУ …
Когда б любовь моя была
Слаба, как свечка, и мала,
Ты никуда б уйти не смог
Всё б огонек её берег
И в продолженье многих лет
Дрожал: вот-вот погаснет свет!
Но ведь она же не свеча,
Она, как солнце, горяча,
И потому, наверно, ты
Не знаешь страха темноты,
Уходишь ты на срок любой
Любовь, как солнце, над тобой!
Судеб я наших в мыслях не связала,
Надеждами не обольщалась, нет
Люблю так безрассудно я, так шало,
Как любят море, солнце, лунный свет.
И зря меня в дому твоём, ревнуя,
Клянут как неотвязную беду:
Не бойтесь! В окна к вам не загляну я,
Ни разу даже мимо не пройду.
Нет! Я видеть тебя не хочу!
Если очи станут искать
Веки тёмные опущу.
А язык мой тебя назовёт
Я зубами его прикушу:
«Замолчи, не шепчи, сумасброд!»
Ну а если из сердца— крик?
Если сердце начнёт тебя звать,
Как мне сердца унять язык,
Как язык мне сердца унять?
Живи как хочешь— я мешать не буду!
Швырну в огонь движением руки
Плоды ожесточенья— песен груду,
Хоть, словно дети, мне они близки.
Живи как хочешь, я мешать не буду!
Что песни? Их простор для сердца тесен,
Душа щедрей, душа богаче песен!
И если ты мне встретишься с другой,
Не поглядев, сверну с твоей дороги,
Чтоб тени угрызенья иль тревоги
Не вызвал ненароком облик мой.
Живи как хочешь— я мешать не буду!
Я поведу плечом надменно, гордо,
Я выдержу,
Тебя не стану звать.
О, если б люди знали, как мне горько!
Но этого никто не должен знать!
Не от смущенья опустив ресницы,
Иду среди чужих незнакомых лиц…
Пусть всё в груди пылает и дымится
Лишь только б дым не шёл из-под ресниц!
Ушёл…Но знаю всей душою
Нам друг от друга не уйти.
Я знаю, я всегда с тобою,
Я перекрою все пути!
Я— дом твой, я— твоя дорога,
Ты ходишь с образом моим,
В тебе меня настолько много,
Что нету места там другим.
И сколько б женских глаз ни встретил
Мои глаза увидишь в них.
Я для тебя одна на свете,
И тут не может быть других.
И чьи б ни слышал голоса ты —
Услышишь в них меня одну.
…Коснусь тебя ветвями сада,
Глазами полночи взгляну.
… Когда домой вернёшься поздно,
Ты снова вспомнишь обо мне.
Я стану дымом папиросным,
Я стану звёздами в окне,
Через любые километры
До сердца сердцем дотянусь.
В окно влечу я нежным ветром,
Закроешь— бурею ворвусь.
Есть у любви своя отвага!
Влетев в твой дом, в твой мир, в твой быт,
Смешаю все твои бумаги,
Всю жизнь смешаю, может быть…
Не смеешь ты меня забыть
Любовь большую мы несём,
Но я– к тебе, а ты– к другой.
Опалены большим огнём,
но я– тобой, а ты– другой.
Ты слова ждёшь, я слова жду,
я– от тебя, ты– от другой.
Твой образ вижу я в бреду,
ты бредишь образом другой.
И что уж тут поделать, раз
самой судьбе не жалко нас.
Что нас жалеть? Живём любя,
хоть ты другую, я– тебя…
1945!
СИЛЬВА КАПУТИКЯН
О, МИМО, МИМО Я ПРОШЛА…
СИЛЬВА КАПУТИКЯН
РАЗРЫВ
Знаю, знаю, что она красива,
Что глаза— темнее ночи звёздной…
Уходи. От нашего разрыва
Рухнут стены… Прочь, пока не поздно!
Не гляди в глаза мои украдкой.
Эти слёзы— вздор, и что в них толку!
Плачь не плачь, а счастье было кратко.
Плачь не плачь, а горю длиться долго.
Уходи скорей. Открыты двери.
Не следи за мной в тоске неловкой.
Сердце не свыкается с потерей,
Коль к тебе привязано верёвкой.
Ты отходишь, и петля невольно
Затянулась, будто мы всё ближе!
Это больно. Понимаешь? Больно.
Оторвись! Уйди скорей! Уйди же!
/Перевела М. Петровых/
Чтобы поднять тебя на пьедестал,
Чтоб удержался ты на пьедестале,
Чтоб крыльями орлиными блистал,
Орлиным взором созерцая дали, —
За это я всю душу отдала.
Я верила в тебя, как верят дети.
За все твои недобрые дела
Передо мною не был ты в ответе.
Закрыв глаза, глядела на тебя,
Чтоб видеть лишь таким, как мне хотелось,
Обманывалась, вымысел любя.
Куда же ослепленье это делось?
Ты рухнул с пьедестала, и тотчас
Прозрела я, но как сознаться тяжко:
Всем сердцем я платила за алмаз,
А оказался он простой стекляшкой…
/Перевела М. Петровых/
Ты моей любовью был, тайный свет былого ты.
Если кто-то сердцу мил— это снова, снова ты.
Пусть расстались мы— и я знать не знаю о тебе.
Пусть другой меня пленил— это снова, снова ты.
Пусть любуюсь не тобой, призываю не тебя,
Кто бы сердце ни томил — это снова, снова ты.
Мне другого полюбить оказалось нелегко.
Ах, тебя он не затмил — это снова, снова ты.
Ты впитался в жизнь мою, как в сухую землю дождь,
Если сад мой полон сил — это снова, снова ты!
/Перевела М. Петровых/
Ты писем от меня не жди.
Мне трудно в письмах жить душою.
Огонь, бушующий в груди,
В них меркнет, словно в них чужое
Как будто кто-то за меня
Писал их, избежав признаний.
Сердечного стыжусь огня,
Стыжусь рассказанных страданий.
Но таинство, но волшебство —
Поэзия — преград ей нету:
В ней, скрытое от одного,
Звучит, всему открыто свету.
/Перевела М. Петровых/
СИЛЬВА КАПУТИКЯН
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
И эта любовь так была на любовь непохожа.
И этот разрыв разве чем-то похож на разрыв?
Была еле слышная, дальняя песня. И что же?
Она умерла, два луча в две ладони разлив.
Два голоса влажных — два сердца во глубь телефонов
Роняли дыханье — оно погружалось, как сеть.
Они не оставили в книгах ни листьев сушёных,
Ни писем желтеющих — нечему в печке сгореть.
Средь гула и рокота суетных улиц нарядных
Две пары подошв так растерянно шли… никуда!
Исчезли они, не войдя ни в одно из парадных,
На глянце асфальта, как все, не оставя следа.
И эта любовь так была на любовь непохожа.
И этот разрыв разве чем-то похож на разрыв?
Была еле слышная, дальняя песня. И что же?
Она умерла, два луча в две ладони разлив…
/Перевела Ю. Мориц/
Не думай, что был ты всех лучше и выше.
Уж так получилось,
Уж так это вышло…
Давили те дни, словно чья-то немилость,
За дверью дождливая осень дымилась,
Оттуда, снаружи— ни слуха, ни духа,
Стучали часы методично и глухо.
Как слёзы, стучали,
Тоску источали,
Тоску, что казалась такою бездонной,
Что в собственном доме была я бездомной.
Чернел телефон— глыба камня немого,
За дверью дождливая осень дымилась,
И сердце так к сердцу другому стремилось,
Что было в неправду поверить готово…
/Перевела Е. Николаевская/
СИЛЬВА КАПУТИКЯН
ПЕСНЯ ПЕСЕН
Судьба мне всё дала, что я хотела,
И лишь любви счастливой не дала,
Чтоб я не остывала, чтоб горела,
Чтоб вечно беспокойною была
Чтобы меня закаты и рассветы
Тревогами несбывшимися жгли,
Чтоб голоса надежд моих неспетых
Звенели колокольчиком вдали
Чтоб понимала я, что кличет ветер,
Что говорят деревья и гроза,
Чтоб мучилась и плакала, как Вертер,
И грустных песен знала голоса
Чтоб всё у мира брать и не бояться,
Сокровища души ему нести,
Чтоб щедрость и была моим богатством,
Чтоб всё отдать— и, значит, обрести.
Чтоб не была глухой к чужой беде я
И узнавать могла, пока жива,
Непролитые слёзы и смятенье,
И слышать затаённые слова
Чтоб всех моих разбросанных по свету,
Неведомых, мятущихся сестёр
Огни сердец, которым счёта нету,
В моих стихах слились в один костёр…
И чтобы в книгу книг моей земли,
Столетиями долгими увенчаны,
Волнения и вздохи женщины
Ещё одной страницею легли.
/Перевёл Б. Окуджава/
СИЛЬВА КАПУТИКЯН
НА ПЕРРОНЕ
Дрогнули вагоны, и в окне
Грустная улыбка промелькнула
Поезд уходил. И, как во сне,
Вслед ему я руки протянула.
Замерло дыханъе на лету,
Голос потонул в колёсном стуке
Только устремились в пустоту
Рельсы, как протянутые руки.
СИЛЬВА КАПУТИКЯН