Гегемония франции это что
Что такое гегемония и почему Наполеон был гегемоном, а Чингисхан не был?
Что такое гегемония
Определение связано с античной историей. У древних греков и римлян слово звучало немного по-другому: «игемон» или «егемон». Так называли античных руководителей, военачальников, наместников и даже императоров. Тому есть прекрасное подтверждение. Вспоминайте, небезызвестного прокуратора Иудеи Понтия Пилата называли игемоном.
Теперь будет легче разобраться, что такое гегемония. Если коротко, это преимущество и возможность влиять одного человека, группы людей или страны на других.
Александр Македонский и Наполеон Бонапарт
Гегемоном может быть человек. Первым прилюдно и широко объявленным гегемоном стал Александр Македонский. Он встал во главе древнего Коринфского союза, то есть сделался его гегемоном.
Вторым классическим примером персональной гегемонии является Наполеон Бонапарт по отношению к Французскому консулату (картонному подобию правительства, на самом деле там единолично правил Наполеон).
Небезынтересным историческим примером является полное доминирование, то есть гегемония, Прусского королевства над остальными немецкими провинциями.
А вот Чингисхан со своим эффективным войском в гегемоны не прошел. Почему? Об этом ниже.
Провал гегемонии рабочего класса
Что такое гегемония в СССР, знали все – от мала до велика. Это интереснейший пример социального и исторического искажения реальности ради победы странной немецкой идеи под названием «коммунизм».
Отличие гегемонии от диктатуры
Дело в том, что в многочисленных определениях, разжевывающих, что такое гегемония, всегда присутствует ее важнейшее отличие от любых других форм диктата или доминирования.
При гегемонии убеждение остальных людей или стран происходит без применения силы или угроз ее применения. Полезность и целесообразность подчинения гегемону доказываются иными путями. Это может быть финансовое влияние богатой страны на бедные страны. Подчинение слабого сильному часто прикрывается эфемерной пользой для слабого. На самом деле выгоду всегда приобретает гегемон.
Теперь понятно про Чингисхана? Там была одна грубая сила. Не гегемон.
Гегемония в современном мире
Если спросить сегодняшнего школьника, что такое гегемония, скорее всего, вы получите отсылку на США. Этот пример геополитического доминирования тоже стал классикой. Мировая гегемония США стала чуть ли не единственным примером, который уже превращается в стереотип (вместо рабочего класса).
А между тем страны-гегемоны были разными: в XVII веке это была Голландия, в XIX веке хозяйничать и влиять на мир начала Великобритания. Геополитическая гегемония возможна лишь при отличных показателях экономического здоровья страны в сочетании с продвинутой научно-технической базой. Мы ведь помним, что гегемония – это влияние без применения силы. Все что угодно: деньги, мозги, нефть, людские ресурсы. Но не сила. Это главное.
И не нужно забывать про Китай. Часть экспертов уже признают его мировым гегемоном. Это происходит из-за разных темпов роста экспорта и экономических показателей. Для большинства стран мировым лидером глобального сообщества до сих пор являются США. Но практически все допускают, что Китай займет позицию мирового гегемона в будущем. Весь вопрос в сроках этого события.
Давайте наблюдать и анализировать. Мониторинг современных геополитических процессов – увлекательнейшее дело, оно занятнее многих сериалов.
Что такое гегемония или шкала «крутизны» государств
Здравствуйте, уважаемые читатели блога KtoNaNovenkogo.ru. Любое общество всегда разнородно и многообразно.
Сегодня в нем одновременно сосуществуют тысячи уникальных концепций, каждая из которых интересна для конкретного социума по-своему.
Систематизировать этот хаос, задавать общую цель, чтобы обеспечить прогресс, позволяет лидерство одной из движущих сил – гегемония.
Что это за явление и почему так необходимо цивилизованному миру, разберемся вместе.
Гегемония – это…
Истоки слова восходят корнями в античную философию. Именно в Древней Греции периода V-IV веков до н.э., во времена расцвета греческих полисов и активного формирования военно-политических союзов, впервые появился термин ἡγεμονία, значение которого характеризовалось довольно богатым смысловым спектром:
В философском смысле понятие гегемонии подразумевало наличие неких выдающихся качеств, позволяющих кому-либо осуществлять руководящую деятельность. Долгое время слово использовалось только философами и историками для указания на факт преобладания одного города-государства над остальными.
В соответствии с периодами гегемонии какого-либо полиса ученые обозначали и исторические периоды – в частности, ахейский, этолийский, микенский, халкидский и т.д. Классическую гегемонию можно наблюдать на примере Коринфского союза, когда у греков возникла необходимость воевать с персами.
Несмотря на стремление полисов оставаться независимыми, греки были вынуждены согласиться на предложение Филиппа II Македонского о создании союза, чтобы не утратить автономность. Это было своеобразным прототипом конфедерации, когда объединившиеся города хоть и сохраняли политическую самостоятельность, но должны были предоставлять в союз армию, корабли и прочие ресурсы.
Так Филипп стал гегемоном союза и получил право осуществлять военное руководство над общесоюзными войсками. Когда Филипп умер, должность гегемона унаследовал его сын Александр Великий.
Гегемон – это…
На вышеупомянутом историческом факте легко отслеживается истинная природа гегемонии. В рамках такой системы, когда имеет место доминирование одной из сил, признанный лидер именуется гегемоном или игемоном. И это понятно, поскольку оригинальное греческое слово ἡγεμών означает:
При этом есть еще одна особенность.
В гегемонии важно не столько принуждение, сколько моральный авторитет, когда окружающие самостоятельно принимают решение – подчиниться или последовать примеру гегемона, признавая его образцом в самых разных сферах жизни.
Но так было не всегда, и пример тому – колониальная эпоха. Именно тогда, на протяжении XVIII—XIX веков, зародилось и окрепло определение гегемонии как чего-то подавляющего любое инакомыслие.
Это случилось не на пустом месте. Как раз в те времена Британская империя достигла пика своего могущества, опутав доминионами и колониями практически всю планету. Беззастенчиво эксплуатируя собственное военное превосходство, британцы захватывали территории, ресурсы которых затем использовали для торговли.
Благодаря торговле Британия сумела достичь небывалого международного влияния, а через него, как следствие, – дипломатического и культурного превосходства. Это и есть гегемон в не самом лучшем смысле. К примеру, словосочетание «английский чай» вызывает интерес и уважение, но в какой части Англии имеются чайные плантации?
Однако удел гегемона не всегда так уж безоблачен и выгоден: накопление недовольства на местах и огромные масштабы протестных настроений требуют немалых средств на содержание армии и полицейских сил.
Но если на это не тратиться, восстания и сепаратизм постепенно разрушат любое государственное объединение: колониальная система с выкачиванием ресурсов создает слишком сильное социальное и экономическое неравенство. Неудивительно, что Британия XXI века гораздо меньше, чем всего две сотни лет назад.
Гегемония в современном мире
Сегодня под гегемонией чаще всего подразумевается превосходство государства в определенной сфере:
Марксистские философы объединили идею гегемонии с классовой теорией, дав толчок концепции культурного доминирования. Речь шла о том, что буржуа/капиталисты навязывают свой образ жизни разрозненным пролетарским массам, заставляя сохранять несправедливый общественный уклад.
Безотносительно уместности дискуссии о классах можно отметить возросшее влияние США в XX веке, когда главными инструментами воздействия стали:
Любую политическую или экономическую ситуацию художники пропускали через призму искусства, делая картинку чуть более привлекательной и манящей. Сакраментальные жвачка, джинсы и «дух свободы» обеспечили культурную гегемонию Штатов над остальным миром на долгие годы.
В пику потребительской позиции Ватикан многие века является непреклонным моральным авторитетом для миллионов христиан, оставаясь негласным гегемоном во всем, что касается духовной жизни.
Таким образом, в зависимости от сферы деятельности, сегодня гегемоном может быть кто или что угодно:
И хотя отнюдь не всегда подразумевается тотальное доминирование, однако в рамках определенных социальных групп даже задуматься о поиске каких-то альтернатив вообще мало кто пожелает. Нередко выбор продиктован элементарной медийностью, популистской известностью среди обывателей.
Вместо заключения
Человек постоянно находится в поисках лучшей жизни, объединяющей идеи. Гегемония стала максимально приемлемым ответом на естественные потребности людей.
Но важно помнить: отсутствие конкуренции ведет к политическому, экономическому и культурному упадку. Поэтому всегда стоит искать что-то новое или даже прямо противоположное привычному!
Удачи вам! До скорых встреч на страницах блога KtoNaNovenkogo.ru
Эта статья относится к рубрикам:
Комментарии и отзывы (2)
В «Мастере и Маргарите» прокуратора называют Игемоном. Это одно и тоже слово или другое?
Я всегда думала, что гегемон и монополист — это почти одно и то же, но, судя по всему, это не совсем так, хотя схожесть присутствует.
И ещё о французской гегемонии
Кое-кто, возможно, помнит, что я порой возвращаюсь к вопросу о положении Франции в XVIII в. с точки зрения гипотезы о гегемонии. Соответствующее представление исходит из того, что в некоторый период времени одна держава оказывает главенствующее влияние на мировые дела. Существует известное мнение, разделяемое некоторыми ЖЖ-юзерами, о том, что эта роль в XVIII столетии (скажем, до революции 1789 г.) принадлежала именно Франции. Мне же этот взгляд кажется вполне ошибочным, о чём я порой высказываюсь – в комментариях в том числе.
Я не буду подробно останавливаться на теоретической стороне дела, хотя отмечу, что существуют разные концепции гегемонии. Мне лично близок Арриги, для которого гегемония не представима без средоточия у гегемона центра мирового капитала. Но я понимаю, что на этот вопрос можно смотреть и по-другому. В любом случае, как представляется, гегемон – это субъект, обладающий последним словом в мировых вопросах. Потому что без этого – какая же гегемония?
Свои сомнения в правомерности рассуждения о французской гегемонии я уже высказывал применительно к ситуации рубежа 1770-х – 1780-х гг., когда Франция вмешалась в борьбу за независимость американских колоний, завершившуюся Парижским миром 1783 г. Есть юзеры, которым французская политика представляется весьма искусной. Им я уже возражал, указывая, с одной стороны, на ничтожность собственно французского выигрыша (достаточно сравнить его с британским выигрышем предыдущей – то есть Семилетней – войны), а с другой, на масштабы издержек. Здесь стоит заметить, что издержки существенны не только в абсолютном или даже относительном выражении, но и тем, насколько обременительными они воспринимаются. Это почти что можно приравнять к ‘home front morale’. Так, в 1917 г. готовность нести тяготы в российском тылу оказалась более значимым фактором, чем сам уровень этих тягот (сравнительно с тылом германским). Иными словами, готовность французского общества мириться с потерями имеет принципиальное значение: можно сколько угодно говорить о том, что общество «отстало», «не посвящено в суть дела» и т.п. – это всё в пользу бедных. Раз правительство оказалось неспособным заручиться поддержкой общества, тем хуже для такого правительства.
Людям, знакомым с внешнеполитической историей 1780-х годов, известно, что французское влияние за рубежом чудовищно ослабело ещё до революции. Это выразилось в совершенной неспособности не то что оказать поддержку оттоманским союзникам, но и даже вмешаться в ситуацию в Нидерландах, где во второй половине десятилетия разразился неиллюзорный кризис, напрямую затрагивающий Францию. Но ресурсов для вмешательства не было. Что достаточно странно для гегемона после «блистательной победы» 1783 г. Но это ладно, это 1780-е. Преддверие кризиса. Может ли катастрофический кризис разразиться в стране-гегемоне? – Вопрос открытый. Но хотелось бы отмотать плёнку назад.
И поговорить о 1740-х годах. Это – сердцевина XVIII века. К тому же время, отстоящее и от кризиса 1780-х, и от не самой удачной Войны за испанское наследство начала столетия. Казалось бы, французская гегемония должна была явить себя во всём блеске. Но ведь ничуть не бывало. 1740-е годы – это, огрублённо, десятилетие Войны за австрийское наследство. И то, как именно велась война, а вернее, какие цели предполагалось достичь с её помощью и были ли они в действительности достигнуты, – кое-что рассказывает о предполагаемой гегемонии. Поэтому я представлю небольшой набросок войны с точки зрения французских целей и интересов.
Прежде всего, стоит заметить, что Война за австрийское наследство не была навязана Франции. В отличие от Марии Терезии французская монархия без усилий могла остаться в стороне от конфликта. Но она этого не сделала; напротив, вступив в войну, Франция изменила саму природу противостояния, которое до этого было внутригерманским, а теперь переросло в общеевропейскую конфронтацию. Зачем это понадобилось Франции? Если формулировать ответ общими словами, то можно сказать, что, во всяком случае, не для поддержания сформировавшегося в 1730-е годы европейского порядка, одним из столпов которого Франция небезосновательно считалась. Иначе говоря, Франция рискнула бросить на чашу весов войны имеющиеся в её распоряжении силы и средства для пересмотра сложившегося порядка, т.е. для приращения своего могущества.
К слову сказать, это дополнительный индикатор того, что Франция не являлась гегемоном и накануне Войны за австрийское наследство: гегемон по определению выступает гарантом того порядка, в основе которого лежит его гегемония. Если он инициирует войну, то скорее в целях воспрепятствования появлению конкурента, который, наоборот, этот порядок подрывает. Так, Британия объявила войну России, когда сочла, что действия последней в Турции подрывают существовавший в середине XIX века миропорядок, центром которого выступал Лондон. Но не буду отвлекаться.
Итак, приняв решение вступить в войну на стороне ревизионистской державы (Пруссии Фридриха II) и попутно нарушив принятые на себя обязательства по поддержке Прагматической санкции, Франция должна была поставить перед собой конкретные цели. По существу речь шла о том, чтобы воспользоваться проблемами, возникшими у Австрии, и радикально ослабить Вену, а в итоге сформировать новое общеевропейское устройство, основная роль в котором отводилась, разумеется, Версалю. Иллюстрацией мышления французских элит могут служить предвоенные планы графа Бель-Иля, который начинал перехватывать инициативу в руководстве внешней политикой Франции у стареющего кардинала Флёри. Итак, Бель-Иль собирался отправить в Германию армию в 35 тысяч человек для поддержки Пруссии и Баварии. Дружественную Испанию он собирался бросить на владения Габсбургов в Италии, а чтобы дополнительно усложнить жизнь Вене, ещё и напустить на Австрию турок. Дабы обеспечить невмешательство России, Бель-Иль намеревался отвлечь её при помощи военной диверсии Швеции. И, наконец, чтобы обезопасить себя от какого-либо вмешательства Англии, Франция должна была послать войска к границам Ганновера.
В результате, по мысли французских стратегов, Австрия лишится всех союзников, а дом Габсбургов к тому же утратит корону императоров Священной Римской империи. Пруссия получит Силезию, Бавария – Богемию, испанская корона разделит североитальянские владения с Пьемонтом-Сардинией, а Франция станет гарантом этого нового европейского устройства. Могут сказать, что это искусно задумано. Реальность, однако, внесла существенные исправления в схему. Причём это касается как событий не случившихся (вроде нападения оттоманов на Австрию), так и таких, которых хотели избежать, – включая участие Англии в войне.
Но главное в другом: соответствовали ли результаты ожиданиям? И вот тут ответ будет совсем не радостным. Ну да, австрийский дом лишился короны Священной римской империи… на 3 года. А затем вернул её и больше уже не отдавал, причём Франция была вынуждена признать это официально. Пруссия действительно получила Силезию, но достигла этого по большей части собственными усилиями, так что никакой благодарности по отношению к Франции не испытывала. Когда придёт время следующей крупной европейской войны, Пруссия окажется в стане французских врагов. Бавария, естественно, ничего не приобрела. В Италии представитель испанских Бурбонов дон Филипп получил небольшой домен из Пармы и Пьяченцы, но при этом Пьемонт-Сардиния оказалась в лагере врагов Бурбонов, справедливо видя в них серьёзную угрозу для баланса сил на Апеннинском полуострове.
И, наконец, Война за австрийское наследство содержала некоторые симптомы, которым предстояло проявиться в будущем. Так, например, вполне выявилось французское отставание от Англии на море. А это не могло не иметь серьёзных последствий и, прежде всего, для колоний, чья уязвимость была наглядно продемонстрирована в Новой Франции. Здесь британцы захватили Луисбург, т.е. ключевую французскую крепость на континенте. Правда, по итогам мирных переговоров они его вернули, получив обратно индийский Мадрас, захваченный французами. Но стратегически ситуация в Индии также выглядела для Версаля не слишком благоприятно – из-за ограниченных возможностей поддержки поселений войсками в условиях преобладания британского флота на морях. Это же обстоятельство влияло на морскую торговлю – важный источник национальных доходов, которые в ходе войны не могли не сократиться. Весьма примечательным в этой связи оказалось финансовое бремя войны для Франции, финансовая система которой чем дальше, тем больше ощущала напряжение, с которым она была не в состоянии справиться (в отличие от той же Британии).
В конце десятилетия все стороны хотели мира, и Франция была среди самых горячих апологетов его скорейшего заключения. О том, насколько более реалистичными стали притязания французов, могут свидетельствовать предложения, которые они выработали летом 1746 г., предусматривавшие всего только гарантии суверенитета Пруссии над Силезией, возвращение Франции Луисбурга, а также установление домена дона Филиппа в Тоскане. Негусто. В тот момент предложение это было отвергнуто.
Мир в конце концов был заключён в 1748 г. Основные условия были выработаны Францией и Британией, выступавшими в роли ключевых участников конфликта. В целом, это весьма напоминало возвращение к довоенному status quo. В свете этого неудивительно, что во Франции господствовало настроение из серии «за что боролись?» Появилось даже выражение «глупый как мир». Словом, вся авантюра выглядела как трата колоссальных ресурсов без каких-либо значимых приобретений, не говоря уж об установлении французского доминирования на европейском континенте.
Так вот, напоминает ли всё это действия гегемона? – По-моему, нет. И не только из-за целого ряда военных неудач (вроде скоротечного отступления французской армии из Праги в конце 1742 г.), но и из-за плохо обдуманных целей. Дело даже не в том, что заключённый мир был не особо хорош, а скорее в том, что сама война оказалась не слишком рациональным мероприятием. Её первоначально доминирующая интенция – навредить дому Габсбургов (если называть вещи своими именами) – удивляет близорукостью и даже потенциально ограниченной полезностью для Версаля. Поэтому результат войны и восприятие заключённого мира во Франции вполне закономерны.
Можно задаться вопросом: ну хорошо, Франция – не гегемон, а кто же тогда? Британия? – Ответ будет отрицательным. Потому что по истории 1740-х годов видно, что о британской гегемонии говорить преждевременно. Здесь можно привести немало аргументов (в том числе и зеркальных). Хотя бы то же самое восстание якобитов, к тому же инспирированное извне, – едва ли подобные события характерны для стран-гегемонов. И если у англичан был флот, превосходящий объединённые военно-морские силы Бурбонов, то у Франции была армия, которая могла одерживать на континенте такие победы, которые вынуждали морские державы с ней договариваться. То есть в ответ на захваченный англичанами Луисбург в Северной Америке и потопленный флот у французов были припасены оккупированные австрийские Нидерланды в качестве разменной монеты, а также разнообразные победы, одержанные здесь благодаря полководческому таланту Морица Саксонского. В результате Франция с Британией на двоих расписали условия мира, после чего заставили всех остальных принять их – включая таких статусных игроков, как Испания или Мария Терезия.
Вышесказанное означает, что Франция оставалась великой державой, но гегемоном при этом не являлась. Скорее можно говорить о франко-британском дуализме и вытекающем из него равновесии. По существу, Война за австрийское наследство стала своеобразной попыткой Франции изменить ситуацию в свою пользу. И попытка эта завершилась очевидной неудачей.
Как Франция изменила мир
Раз уж мы коснулись темы национальных государств как субъектов политики, то необходимо определиться с принципами взаимоотношений между ними. Ведь, несмотря на всю внешнюю бессистемность, эти отношения всегда выстраивались по строго определённой схеме. И чтобы её понять, надо немного углубиться в историю.
Становление того, что сейчас именуется Западной цивилизацией, произошло через столкновение двух видов сил. Во-первых, это государственные и квазигосударственные образования (Венеция, Генуя и другие итальянские города-государства, Священная Римская Империя, Франция, Османская империя, Испания и Англия). Во-вторых, общественно-политические силы (аристократические семьи, католическая церковь, протестантские движения, еврейские структуры и различные тайные общества).
До определённого предела европейская политическая жизнь практически полностью определялась итальянским влиянием. Выходцы из Апеннинского полуострова принесли в Европу своё видение общественного устройства, в котором субъектами политики были разного рода династии, церковные структуры (такие как монашеские ордена), крупные феодалы, вольные города, религиозные объединения, профессиональные цеха и другие негосударственные и наднациональные образования.
Но пришло время, и против выступили французы. Начиная с эпохи Филиппа IV Красивого (1285—1314) Франция стала провозвестником нового мироустройства. Уничтожив орден тамплиеров, устроив «Авиньонское пленение пап», обуздав феодалов и установив жесткую централизованную власть, «Железный Король» заложил основы будущего государственного устройства. Так начинался Западный Проект.
Франция стала первым в истории национальным государством в современном смысле слова, и это поистине революционное изменение сразу выдвинуло её в Игроки первого уровня. Объединение разношерстных гасконцев, шампанцев и прочих нормандцев с бургундцами в единую политическую нацию повысило капитализацию территорий их проживания в разы.
Соответственно, возросший статус позволил королям Франции бросить вызов существовавшей на тот момент системе управления. Предвидя это, «Старый мир» заблаговременно двинул вперёд английскую династию Плантагенетов, которые в 1337 году развязали войну против французской династии Валуа. Но настало время перемен, и в этой войне (позже получившей название Столетней) победили уже не столько Валуа, сколько Жанна д’Арк, государство Франция и французская нация.
Этот эпизод европейской истории заслуживает отдельного рассмотрения, но сейчас давайте перейдём к моменту завершения «многополярного мира» как такового. Пусть вас не вводит в заблуждение термин из обихода современных политиков. Ничто не ново под луной, и перманентные «итальянские», «столетние», «тридцатилетние» и прочие бесчисленные войны за разнообразные «наследства» как раз и были следствием многополярности тогдашнего мира. То есть пресловутый «управляемый хаос» в виде войны всех против всех, при неявном управлении со стороны разного рода идеологически накалённых структур, человечество уже проходило.
При этом воевали тогда не столько государства, сколько династии, и это главная особенность того времени. В полном соответствии с концепцией Рене Генона «держатели малых тайн», то есть цари земные, направляемые «держателями великих тайн», то есть жрецами, выясняли отношения на поле брани.
Конец такому состоянию дел положили французы со своей концепцией «национального государства». Не сразу, конечно же. Могущественные короли Генрих IV и Людовик XIV Великий, хитроумные кардиналы Ришельё и Мазарини, множество других упорных и дальновидных людей почти 300 лет труждались на этом поприще. Но дело того стоило, и в середине XVII века европейская политика изменилась кардинально. Пришла эпоха Bестфальской системы международных отношений.
Создана эта система была по результатам так называемого Вестфальского мира, который подвёл итоги Тридцатилетней войны. Его основой стали Мюнстерское и Оснабрюкское мирные соглашения 1648 года. Однако, чтобы навести порядок в общеевропейском доме, Королю-Солнце Людовику XIV пришлось ещё немало поработать. Только в 1659 году был заключен Пиренейский мир между Францией и Испанией, который многие историки называют заключительным этапом «всеобщего единения». На самом деле всё завершилось лишь в 1684 году — подписанием в Регенсбурге перемирия между Францией, с одной стороны, и Священной Римской империей, Испанией и Голландией, с другой. С тех пор в Европе утвердился порядок, основанный на примате государственного суверенитета.
Основной идеей нового мироустройства стал отказ от принципа исторического обоснования права. Утверждение правоты в прошлом перестало быть неопровержимым доказательством как правоты в настоящем, так и исключительного права на знание верного пути в будущее. Также Вестфальская система провозгласила принцип «национального государственного суверенитета», означающего, что всей полнотой власти на своей территории обладает лишь государство.
Следствием столь резкой деидеологизация власти стал отказ считать религии и любые другие идеологические конструкты факторами политики. Одним ударом были отсечены все претензии негосударственных структур на участие в управлении миром. Это был колоссальный прорыв. Причудливая чересполосица европейских династических, племенных и конфессиональных разделений прекратила существование своё.
При этом суть системы в плане межгосударственных отношений сводилась к поддержанию баланса, чтобы не позволить какому-либо одному европейскому государству (или коалиции нескольких государств) с помощью политических или дипломатических манёвров собрать силы, значительно превосходящие силы их вероятных противников.
Франция играла в новом мировом порядке ключевую роль. Создав Вестфальскую систему, французы не преминули воспользоваться ее плодами, став европейским гегемоном. Что это означало? Люди в массе своей понимают гегемонию как банальное навязывание своей власти и мировоззрения. Это вульгарное и неверное представление.
В политике под гегемонией следует понимать военно-политическое руководство государства-гегемона в некоем добровольном межгосударственном союзе. Кстати, пресловутая марксистско-ленинская «гегемония пролетариата» изначально тоже декларировалась как «руководящая роль пролетариата в союзе классов, социальных слоев и групп, объединённых общими интересами». То есть гегемон получает не только права, но и начинает нести обязанности. Другими словами, он утверждает правила Игры и следит за их соблюдением. И дело это, хоть и почётное, но очень непростое.
При гегемонизме конструкцию мира удерживает на своих плечах весь союз государств. Гегемон же, будучи первым среди равных, следит за равномерностью распределяемой нагрузки. При этом каждое государство имеет свою чётко очерченную сферу влияния, в пределах которой оно формально независимо. Формально потому, что гегемон в силу своей мощи и значимости оказывает на любого члена союза колоссальное культурное влияние. Ведь кто культурнее, тот и сильнее, а кто сильнее, тот имеет больше возможностей как совершенствовать, так и распространять свою культуру. Такой вот замкнутый круг.
В результате, независимо от того, нравятся кому-либо установленные правила или нет, мир построенный на таких принципах, весьма устойчив. При условии, что у гегемона достаточно сил заставить остальные государства соблюдать эти самые правила. Пока гегемон силён, всё идет хорошо, в мире наступает belle epoque. Но вся стая подконтрольных ему государств внимательно следит за каждым шагом вожака и терпеливо ждёт, пока тот промахнётся. Как только он ослабнет, на его место тут же находится претендент. Закон джунглей.
Франция, став мировым гегемоном, показала, что может очень хорошо справляться с этой ролью. В первую очередь был положен конец претензиям Габсбургов на расширение Священной Римской империи. Параллельно роль Святого Престола в Ватикане была сведена к духовно-просветительской, то есть, с точки зрения наличия властных полномочий, чисто декоративной.
Действуя самыми разными путями, Франция добилась ослабления Австрии за счёт возвышения Пруссии. Фридрих Великий, несмотря на все свои победы, играл на руку французам, которые ухитрились на двести лет отложить объединение немцев в рамках единого государства. Мало того, заселённая немцами Центральная Европа стала полем боя в бесконечных малых и больших европейских войнах, большинство которых было инициировано всё той же Францией.
Французы поддержали сепаратистские движения в США, ослабляя тем ещё одного своего геополитического конкурента — Британскую империю. Не будь Франции, у Джорджа Вашингтона со товарищи не было бы никаких шансов на победу. И это только часть примеров действий тогдашнего мирового гегемона.
Таким образом, начиная с первой половины XVII века именно Франция поддерживала самим своим существованием миропорядок как в Европе, так и в колониальном пространстве. Обладая непомерным могуществом, французские короли (а затем и императоры) диктовали свою волю государствам, династиям, религиозным конфессиям и народам.
Но рано или поздно всему на свете приходит конец. Настал он и для гегемонии Франции. Не сразу и не торопясь, прекрасно понимая, что резкое обрушение гегемона обрушит и остальной мир, конкуренты методично подрывали основы французского господства. Отчаянная попытка реформировать страну через революцию и смену государственного устройства привела Францию к Первой империи, наполеоновским войнам, великим победам и страшному поражению.
При этом, хотя Наполеон I и умер изгнанником на острове Святой Елены, Франция сохранилась. Более того, она вскоре вернулась к монархическому образу правления, и уже Наполеон III продолжил борьбу за удержание мировой гегемонии. На его планах поставила крест франко-прусская война, по результатам которой победоносный Бисмарк провозгласил создание объединённой Германии. Причём не где-нибудь, а в захваченном Версале. Казалось, до окончательного падения Франции оставались считанные дни, но тут показала свою силу Вестфальская система.
Германию усмирили европейские державы, объединившиеся против не в меру прыткого претендента. Они поддержали ослабшего предводителя. Акела промахнулся, но германский Шер-Хан не нашел поддержки в волчьей стае и был вынужден отступить. Значило ли это, что перспективы французской гегемонии в Европе оставались по-прежнему радужными? Конечно же, нет. Процесс смены гегемона шёл полным ходом, и Франции предстояло спеть свою последнюю имперскую песнь. Но всё же французы имеют полное право, оборачиваясь на свою историю, сказать: