issay der zibet биография
Issay der zibet биография
Ongaku to Hito PHY vol. 5 (ноябрь, 2015)
Перевод с японского: Pikopiko aka Freaky Moon
То, что ему нравится все то же, что и мне, я чувствовал все время с тех пор, как встретился с ним. Во время нашего самого первого разговора я думал: «Кажется, у этого человека абсолютно такие же склонности, как у меня». Как я это почувствовал? В таких разговорах, как правило, разговариваешь о концертах, о своих любимых музыкантах, и из содержания того разговора с ним я сразу же понял, что это человек, который смотрит на вещи с той же точки зрения, что и я. Например, хотя я и говорю, что люблю Дэвида Боуи, но признаю множество разных взглядов на его творчество. Кому-то по душе, когда он играл глэм-рок, кто-то любит его поп-имидж времен Let’s Dance. Но мы двое, как мне кажется, любим ту особенную глубину Дэвида Боуи и его печаль. Мы оказались единодушны в этом.
Атсуши-кун, как впрочем и я, очень любит, когда есть печаль и глубина. Проще говоря, мы любим тьму *улыбка*. Однако глядя на него я думаю, что для него такие вещи, как готика и декаданс, не являются самоцелью. Это просто один из результатов. В этом мы с ним похожи. Это то, в чем я полностью разделяю его взгляды. Людей, которые делают декаданс самоцелью в своем творчестве, очень много, а тех, для кого это результат, почти нет. Просто когда мы говорим о том, что мы любим, о том, что мы чувствуем, используя те слова, которые нам нравятся, получается то, что люди называют готикой или декадансом. Он, как и я, тоже всегда видит двойственную природу вещей. Я имею ввиду то, что рядом со всем, в чем есть жизненная сила, обязательно присутствует дух смерти. Он такой человек, который очень чутко улавливает его.
А еще меня удивило, когда мы записывали в Лондоне наш четвертый альбом GARDEN, BUCK-TICK тоже записывались в Лондоне точно в это же время. Перед этим Атсуши-кун сказал мне: «Давайте встретимся, если будет возможность, ладно?», а я подумал: «Это ведь Лондон. Вряд ли там возможно встретится вот так случайно, как мы встречались раньше». И тем не менее, мы встретились *улыбка*. Потом я узнал, что они собираются сыграть лайв. А мы как раз в тот день быстро закончили запись, и место, где они выступали оказалось как раз рядом со студией. Мне хотелось сходить, и в результате мы пошли всей группой. Это была удивительная череда случайностей. Если бы мы были мужчиной и женщиной, мы были бы уже по уши влюблены друг в друга *улыбка*.
После того, как мы подружились, мое впечатление о нем не изменилось. Он всегда такой джентльмен. Почти не бывает такого, что бы я удивился, заметив в нем что-то такое, о чем можно было сказать: «Аа, так вот оно что». Его образ неизменен с тех пор, как он впервые подошел и заговорил со мной. У него такие пронзительные глаза, но при этом он ужасно застенчивый *улыбка*. А еще он озорной. У него превосходное чувство юмора. Мне нравится, как он придумывает на ходу какие-нибудь словечки. Как-то раз мы встретились с ним по работе, и когда настало время расходиться, он мне говорит: «. В следующий раз, может, хотя бы пива?» *улыбка*. Я ему: «Хорошо. Выпьем пива», а он: «Да, в следующий раз давайте с Вами вдвоем пивнём» [прим. пер.: в оригинале Атсуши говорит おビールしましょう. Такого глагола в японском нет, как нет и соответствующего ему русского слова]. С тех пор мы двое часто говорим друг другу «Давай пивнём» *улыбка*.
Вообще он очень много пьет. Хотя это справедливо для всех участников BUCK-TICK *горькая улыбка*. Тем не менее, Атсуши-кун почти не меняется, когда выпьет. Даже за бутылкой алкоголя мы разговариваем так же, как и всегда. «Чем занимаетесь в последнее время?», «А вы слушали этот альбом?», «А вы читали эту книгу?» и тому подобное. После того, как мы, например, обменяемся своими альбомами, начинается: «Хороший у вас альбом», «Вижу, в этот раз для обложки вы использовали картину Климта», «То, что вы обожаете Климта, Иссэй-сан, я всегда знал» и так далее *улыбка*. Это главная тема большинства наших диалогов. Мы с Атсуши-куном встречаемся раз или два в год, чтобы вместе выпить, даже ходим друг к другу на концерты. Мне кажется, для меня не вполне обычно поддерживать такого рода отношения с кем-то настолько долго.
Когда я вижу его на сцене, я уже не думаю о том, что он мой кохай, что он младше меня. Я думаю: «Как же он чертовски крут!». В первую очередь, я имею ввиду его голос. У него роскошный голос, и он знает, как именно надо петь, чтобы максимально проявить его силу. По-моему, это замечательно. Кроме того, на сцене он не делает ничего лишнего. Мне очень нравится такая манера поведения.
Но при всем этом, он невероятно стеснительный. Мне кажется, что по своей природе он не из тех людей, кто может запросто выступать перед людьми. Когда на концертах BUCK-TICK он идет на сцену, он крайне напряжен, но в какой-то момент вдруг лопается некая нить, и вот тогда он выходит к зрителям, и там его характер меняется. Наверняка, его приятели по старшей школе не могут поверить, что он вокалист и поет у всех на виду. Когда видишь его в повседневной жизни, кажется чем-то совершенно невероятным то, что он занимается музыкой и выступает перед аудиторией.
С некоторых пор. он несколько изменился. Сначала он был ужасно нервозным, он очень болезненно на все реагировал, но с какого-то времени он стал совершенно невозмутимым. Можно сказать, он занял открыто неповинующуюся позицию, стал дерзким: «Я это я. Я такой, какой есть, и мне это нравится». Возможно. это связано с переходной стадией его возраста. Мне кажется, это произошло примерно в период того альбома, в записи одной песни которого я принимал участие (Six/Nine, 1995 год). С тех пор Атсуши-кун вдруг стал сильным. В нем стали заметны мужественность и чувство собственного достоинства.
Сейчас он относится к тем музыкантам, которые мне по-настоящему нравятся. В нем чувствуется любовь к фантазии. То, что и в Японии, и на мэйджор-сцене есть такой артист, очень радует и обнадеживает меня.
Что касается BUCK-TICK, я считаю, что это группа с очень правильным устройством, где каждый участник четко знает свое место. В других группах обычно кто-нибудь лезет вперед со своим «Я! Я!», и для группы это плохо кончается *улыбка*. Очень круто, что у них этого нет. Все участники прекрасно понимают, кто, где и когда должен находиться. «Так, сейчас сюда следует поставить его», «А теперь сюда нужно поставить меня». Это продолжается на протяжении всего их существования. Однако на этот раз Атсуши-кун отдельно от BUCK-TICK создал сольный проект в составе своей собственной группы. и мне кажется, это было для него очень серьезным испытанием. Но после того, как он принял решение заняться сольной работой, от этих трудностей он уже не смог бы сбежать, даже если бы захотел. Когда я делал свой сольник, у меня было то же самое. Я только что говорил о том, что в какой-то период времени он стал дерзким, но на этот раз, возможно, ему потребовалась еще бóльшая дерзость. Хотя фраза «стать дерзким» имеет не очень хороший оттенок, тем не менее, она также означает признание за собой права самому решать, что для тебя хорошо, избавление от колебаний в том, чтобы показать себя таким, какой ты есть. То, что он довел до конца свою сольную работу, мне кажется, является свидетельством того, что он стал еще более дерзким.
Альбомы THE MORTAL я уже послушал. Первым, что я тогда подумал, было: «Ах он негодник! Он все-таки это сделал!» *улыбка*. Я почувствовал, что то, что он создал, действительно прекрасно. Это самый настоящий Атсуши-кун. Он полностью исключил все лишние краски, открыв дорогу тем самым к самой своей сути. Конечно, не обошлось и без таких вещей, о которых думаешь: «Я бы не удивился, если бы эту песню он спел в BUCK-TICK», тем не менее, палитра красок все же совершенно другая. Вернее, краски отсутствуют. Это одноцветное произведение. Мне особенно понравились две последние песни, Mortal и Sayonara Waltz.
J-ROCK Санта-Барбара
Исходя из свидетельств очевидцев, разных интервью, эти двое были страстно влюблены :
в Интернете гуляют мемы созданные русскими фанатами парочки
Эти двое действительно сотрудничают, записывают совместно несколько песен. Ацуши посещает выступления Der Zibet и, поднимаясь на сцену, он поет с Иссеем, недвусмыссленно демонстрируя зрителям кипящие страсти.
(Спасибо за перевод «Дневников» с яп. Pikopiko aka Freaky Moon)
Отсняты фото и видео, но музыканты не считают нужным обнародовать их (пара фото все же просочилась в сеть). Учитывая полный запрет на съемку в зале, японским зрителям после концерта остается лишь рисовать картинки, чтобы поделится с другими впечатлениями. Это не шутка, а обычная практика японских фанатов! На входе в концертный зал отбирают всю технику, снимать невозможно.
До выхода официального DVD (если музыканты еще решат его выпустить и продавать, а может и нет. интриганы, блин!) вы не сможете увидеть ничего из того, что там происходило. Поэтому до выхода DVD поклонники таращатся на эти картинки, заменяющие фотографии, в горячем ожидании.
Это как рисунки с закрытых судебных процессов в США, помните? Вот. Прибегают домой с концерта, хватают карандаши и давай рисовать! 🙂
Ну что сказать о парочке САКУРАИ-ИССЕЙ. Это вполне в духе японских традиций со времен самураев: кохай Ацуши, смотрящий влюбленными глазами на дебютировавшего раньше него семпая Иссея, подтрунивающего над младшим товарищем, принимающего его восхищение.
Такая связь основывается прежде всего на духовном преклонении, а плотские утехи просто вытекают из этого. Кроме того, нельзя отрицать редкую красоту мужчины, жертвой которого пал Ацуши. Эти «глаза нежной лани» пхахах.
Иссей серьезный актер, учился мастерству, играл в театральных постановках, роли в кино. В итоге я решила, что Иссей хорош уж тем, что на него можно просто любоваться в кино и на фото, как на образец сногсшибательной красоты и изящества. Придется и его добавить в рейтинг андрогинной красоты, который стал разрастаться не по дням а по часам и уже насчитывает 6 человек.
Иссэй (DER ZIBET) о Дэвиде Боуи и пантомиме
– Когда вы впервые услышали Дэвида Боуи?
– Я поздно начал слушать рок. А Боуи услышал только в старшей школе — одолжил запись у одноклассника. Концертный «David Live». Я его случайно услышал, заинтересовался, и мне дали «Station to Station». И хотя до этого рок мне совсем не нравился, про Боуи я подумал: «Здорово поет!». Это было незадолго до выхода «Stage» — вот его я уже купил сам. Кажется, потом стал запоем слушать все, что выходило до.
– Что вы слушали до Дэвида Боуи? Раз, как говорите, рок вам совсем не нравился…
– Музыку из фильмов. В то время в моде были QUEEN и KISS, но я не любитель шумных вещей. И потом, мне не нравились высокие голоса. Хотя некоторые друзья слушали LED ZEPPELIN и тому подобное, меня не штырили высокий вокал и шум.
– А вроде бы в юности вы интересовались фильмами и театром?
– Признаться, только читал книги. Слушал музыку, которую передавали по радио, но все подряд, специально не выбирал. Я, конечно, знал что-то из того, что крутилось в чартах…
– … но рок-фанатом не были?
– Нет, совершенно. Встреча с Боуи была важной для меня — благодаря ему я открыл рок и стал его сознательно слушать.
– Что вас привлекло в Дэвиде Боуи?
– Голос. Он звучал очень звонко, мне нравилось. При этом его музыка — отнюдь не easy listening, под которую можно что-то ещё делать. Так я начал слушать его уже прицельно. После Боуи, увлекся еще и T. REX, и постепенно круг тех вещей, которые мне нравились, расширялся. Я частенько зависал с «плохой» компанией в рок-кафе — приходилось слушать то, что у них ставили. До чего же было громко!
– А до этого вы читали книги… Какие?
– Разные. Поэзию и прозу. Серьезную и развлекательную.
– Итак, «книжный мальчик» в старшей школе стал фанатом Дэвида Боуи. Вероятно, очарованный видением мира в его альбомах?
– Нет, сначала меня привлек звук. С его образами я не был знаком. Пожалуй, впервые я его увидел на обложке «Heroes». И хотя лицо показалось мне необычным, и, конечно же, запомнилось, его музыка и внешность никак между собой не ассоциировались. То есть для меня все началось со звука. Тексты и видение мира были позже.
Потом друг показал мне рок-журнал. «О, знаю его!» — подумал я.
– Постепенно появились и любимые альбомы?
– Больше всего я люблю отрезок между «Station to Station» и «Heroes». Еще нравится рок-н-ролльный период «Ziggy Stardust» и «Aladdin Sane».
– Здорово разговаривать с человеком того же поколения. Версия «Ziggy Stardust» с альбома «Stage» была классная, правда?
— Да. Когда я слушал его ранние альбомы и наткнулся на оригинальную «Ziggy Stardust», то подумал, что вот эта подача «на грани» — будто он вот-вот сорвется — очень необычна. В ней чувствуется невероятное напряжение. Зачем он так пел? На «Stage» он полностью держит себя в руках, а в «Ziggy Stardust» этого нет. Здорово, что в его музыке все время есть ощущение, словно что-то не так. Вроде она и сделана по рок-н-ролльному лекалу, это не настоящий рок-н-ролл. Фальшь — не красящий эпитет, но здесь именно она. И эту фальшь подмечаешь. И я как человек, который до этого рок не слушал, воспринял ее как само собой разумеющееся. Есть люди, которые только кажутся настоящими рок-н-рольщиками. И до сих пор музыка — не их сильная сторона. Хотя я и считаю, что это круто, я к этому так до конца и не привык.
– Но к Дэвиду Боуи привыкли же?
– Да вот не знаю, привыкну ли когда-нибудь… Боуи — человек необычайного таланта. Не знаю, смог ли бы я также или нет, но я очень хорошо представляю себе его методологию. Настоящих рок-н-ролльщиков ведут ритм и мелодия, они исполняют музыку «нутром». У Боуи же есть концепция, и в ее рамках он продумывает, что именно надо делать, создает роль. В этом его подход, и я это отчетливо вижу.
– Вы также делаете, да? Поэтому?
– Да, я тоже не настоящий рок-н-рольщик. Есть конкретный зал и определенный порядок песен, и я выхожу на сцену, продумав свою роль заранее.
– Сколотили группу с одноклассниками?
– Да. Очень быстро. Но чем я хочу заниматься, что мне делать — я не знал. И группа была ужасно неумелая, скорее пародия на нее.
– Какие песни вы играли?
– Сразу сочиняли свои. Подбирали на гитаре аккорды к текстам на ханамогэра (имитация звучания английского языка без сохранения смысла — прим. пер.) Это были песни на 2-3 аккорда. Кое-кто подбил меня поступать в университет, сказав, что так можно законно удрать из дома — «Ну, давай, попробуем». Поэтому сразу как поступил, я организовал группу.
– Здорово, что вы сразу сочиняли оригинальные вещи. То есть не сомневались, что хотите играть рок?
– Абсолютно. Однако, слушая сейчас тогдашний звук, я думаю: «И почему в нем нет колебаний и нерешительности?»
– Совсем не похоже на юных рокеров, которые покупают гитару и начинают с каверов.
– Да, у меня все было иначе. Я хотел петь и твердо решил, что буду.
– И «книжный мальчик», на которого «рок совсем не производил хорошего впечатления» вдруг собрался в вокалисты…
– Потому что играть ни на чем не умел.
– Очень по рок-н-рольному, да?
– Року присуща широта рамок. Мне нравилось, что рок мог играть кто угодно — любой мальчишка, надо лишь взять в руки инструмент. После того, как я увидел представителей панка и новой волны, у меня появилась иллюзия, что я тоже так смогу.
– Накрыло панк-волной…
– Верно, полностью. На самом деле, в том, что мы тогда делали, были и удачные вещи. Состязание идей — вот, что было интересным. Для людей, которые только начали…
– Я тоже начинал с чтения поэзии, но ничего толкового не вышло. Здорово видеть перед собой человека, который чего-то достиг. И все потому, что вам в нужный момент попался Боуи, а потом панк…
– Сперва вы много читали, затем стали слушать рок, потом стали вокалистом. Вдобавок, начали заниматься пантомимой. Интересный путь.
– Наверное, я был поражен крутизной Боуи. В конце концов, в роке то, что делает артист, важнее самой музыки. Образ, манера двигаться, манера петь — все это вместе. Рок-подача означает: нормально быть самим собой. Так что я решил играть рок.
– И заняться пантомимой?
– Она сама собой стала частью меня. И потом, раз я продолжал выступать в постановках своего учителя — а мне это было интересно — пришлось осваивать сценическое движение.
Все началось с того, что учитель «завербовал» меня в салоне красоты, где он бывал частенько. «У меня скоро представление. Не хочешь поучаствовать?» — спросил он. «Не могу, я ведь никогда не делал ничего подобного», — возразил я, и услышал: «Ну, я же позволю тебе делать только то, что ты можешь». «Ну, если так, то давайте», — согласился я. Однако все, что он говорил, оказалось неправдой, и чувствовал я себя ужасно.
– Вы, должно быть, были красивым юношей. Вас наверняка приглашали модельные и актерские агентства?
– Нет, совершенно. Я думаю, наоборот, не производил ли я плохое впечатление. Я совсем не был светлым человеком.
– Правда? Наверное, учитель разглядел, какой вы на самом деле.
– В первый раз мы лишь обменялись приветствиями, а вот во второй он со мной заговорил. Как я потом узнал со слов его менеджера, он сказал: «Есть интересный мальчик, которого я бы хотел пригласить к нам, но вот получится ли? — уж очень он своеобразный, может быть тяжело». Вероятно, когда мы встретились во второй раз, он уже понял, как со мной работать.
– А Боуи ведь тоже в начале рок-карьеры работал в пантомиме?
Верно. Выступал в труппе Линдси Кемпа. И Боуи подходит к музыке в первую очередь как актер.
– Полагаете, пантомима настолько повлияла на него?
– Очевидно, что он учился сценическому движению. Боуи прекрасно знает, как задействовать в мизансцене основные элементы пантомимы. Например, то, как у него перемещается центр тяжести — основа основ. Походка характерная. Как и манера танцевать. Когда он движется, его голова не качается — нет движения вверх-вниз. А когда оно есть — оно намеренное. Если он на сцене наклоняет по диагонали микрофонную стойку, то он себе представляет эту диагональ. Движения выглядят заранее продуманными. Их можно назвать выверенными. Те, с которыми он уже сроднился. Я тоже учился пантомиме и знаю, что в какой-то момент они становятся автоматическими. Элементов, про которые можно было бы сказать, что они в чистом виде из пантомимы, не так много, но пантомимный базис чувствуется.
Меня веселит видео «Dancing In The Street», где он вместе с Миком Джаггером. Боуи соревнуется с Джаггером, который двигается как умелый танцор. Боуи там использует разнообразные элементы пантомимы. Например, сцена, где он появляется в кадре позади Джаггера. Он перемещает центр тяжести, заставляя тело двигаться, но голова при этом остается неподвижной относительно туловища. Или вот сцена в коридоре: мы видим его руку и ногу в дверном проеме сбоку, а потом он снова появляется в кадре, но почему-то сзади снизу… Посмотрите это видео внимательно.
– Мне казалось, что по сравнению с Джаггером и его комичными движениями, Дэвид Боуи был в самом деле крут. Попробую пересмотреть.
– А у вас не было ощущения, что фанаты могли подумать, что Боуи держится на втором плане и поэтому проигрывает Джаггеру?
– Я думал, что Мик Джаггер выведен на первый план намеренно. Как старший.
– Нет, они соревнуются, Боуи сознательно соперничает, всерьез. Этим клип и интересен. Дэвид то демонстративно подражает движениям Мика, словно говоря «Смотрите, как мы можем», то они не обращают внимания друг на друга. Видео сделано с большим чувством юмора. Я, правда, не уверен, что оно было срежиссировано настолько детально. Джаггер и Боуи здорово дополняют друга друга, но если допустить, что там все-таки работал хореограф, то он заслуживает большого уважения.
– Если вернуться к пантомиме, получается, Дэвид Боуи использовал её на протяжении всей карьеры?
– В период Зигги Стардаста он показывал на сцене «пантомимную стенку». Некоторые инструментальные партии рассчитаны на пантомиму. Продумано, как он будет выглядеть со стороны. Какой угол наклона тела будет самым выигрышным. Как двигаться, чтобы наиболее удачно смотреться в искусственном освещении. Он продумывает такие вещи. В рок-выступлении всегда есть импровизация, а Дэвид Боуи работает не так. И двигается он очень красиво. Но я не знаю, насколько это просчитано. Однажды я увидел запись репетиций к туру «Station to Station». По тому, как он смеялся, ошибившись в тексте песни, это и правда была репетиция, но в определенных моментах его движения были очень осознанными. Еще, там был хорошо продуманный свет. После тура «Glass Spider» пантомиму в его выступлениях потеснили танцевальные движения. У Боуи есть пантомимный базис, но помимо него при подготовке шоу он использует элементы бэк-данса, балета, авангардного театра и т. д.
Так что Боуи делает пантомиму не потому, что она нужна ему как выразительное средство, а потому что ее из него уже не вытравить. И демонстрирует огромное мастерство.
– Но он делает и очевидные вещи…
– Да, в фильме «Ziggy Stardust» в «The Width of a Circle» есть «пантомимная стенка». Вплоть до такого. И когда он решает, как двигаться в ключевых точках, он делает это легко, не задумываясь.
– На усмотрение исполнителя. Пантомима — это жанр, выстроенный на работе со своим телом. В этом смысле все движения тела — пантомима. Сюда же относится контроль движений всех суставов по отдельности: и параллельный перенос, и симметричные повороты вправо-влево-вперед-назад, и разные типы наклонов и скручиваний; потом мышц — расслабление, сокращение и напряжение. Хотя это похоже на физические упражнения, пантомима — театральное средство.
– Вот взять концептуальный альбом «Ziggy Stardust» — ведь Дэвид Боуи стал звездой, после того, как прогремел тур в поддержку альбома. Он же был очень театральным?
– Мне кажется, Боуи именно этой театральности и хотел. Считал: «Eсли сделаю вот так — стану популярным». Видимо, из этого его концепция и росла. Хотя Дэвид Боуи — очень талантливый музыкант, он не дает добраться до своей сущности. Принято считать, что это его сильная сторона, но я думаю, это — его слабость, и она сработала против него. Он был скован этим отсутствием сущности. И тогда он решил, а не сделать ли пародию на рок-н-ролл? И не стал ли ею альбом «Ziggy Stardust»?
– Почему вы считаете, что это пародия?
– Смотрите, появляется инопланетянин-рок-звезда Зигги Стардаст, и альбом рассказывает историю его падения. Я считаю, раз Боуи не мог петь так же, как современные ему рок-певцы, он, наверно, комплексовал по поводу вокала. Мне кажется, он мог думать, что нельзя взять и начать исполнять рок-н-ролл с таким голосом. И поэтому решил, что может сработать, если он создаст пришельца-рок-звезду. Не нашел ли он таким образом свою манеру? Знаю, многие не согласятся, но я считаю именно так…
— То есть Боуи использовал Зигги Стардаста, чтобы начать играть рок?
– Есть такое, правда? По его следующим работам очень хорошо чувствуется: «Вот я сейчас делаю такую музыку, поэтому я веду себя вот так, и одеваюсь так».
Взять любую песню Боуи — по вокалу не скажешь, что это рок. Но он слушал разную музыку. Конечно же, мог петь шансон и джаз, слушал ритм-энд-блюз и соул. Дебютировал он как фолк-музыкант. Вариантов масса, и нельзя с уверенностью сказать, где именно его музыкальные корни. То есть невозможно вычленить сущность. Я думаю, у него был такой подход: «А не попробовать ли в следующий раз так-то и так-то?» И, наверное, это срабатывало, потому что соответствовало времени. «Новый период? Тогда — вот этот образ», — решал он, и, выбирая его, менялся под него полностью. Загонял себя в этот имидж. Мне это очень импонирует.
– Вы считаете, что когда Боуи решил сыграть Зигги Стардаста, ему потребовалось новая манера выражения. Тогда логично предположить, что он опасался, не перестанет ли быть рок-звездой, расставшись с этой ролью?
– Ну, вероятно, было так: когда тур зашел достаточно далеко, Зигги Стардаст, который хоть и был не более, чем выдумкой Боуи, начал эрозию его самого, стал его поглощать. Поэтому Боуи должен был остановиться, чтобы не дойти до точки, когда пути назад уже бы не было.
– Поэтому альбом заканчивается смертью? Но если для альбома требуется сначала придумать концепцию, потом ее отыграть… не слишком ли трудоемко создавать произведение таким образом? Выстроить каркас легко, но нужно же еще вписаться в него, а это сложнее.
– Поэтому никто кроме Боуи и не смог бы. С определенного момента, наверное, тяжело ему приходилось — из-за пропасти между ним и Зигги.
– У вас такого не было?
– Ну, я никогда не делал очевидно концептуальных вещей… Хотя у каждого периода была своя тема.
– А бывало, что вы меняли тему и фанаты уходили?
– Вы имеете ввиду, говорили ли обо мне «Вот тогда-то Иссэй был хорош»? Если я буду это слушать, мое творчество быстро потеряет актуальность. Я, конечно, прислушиваюсь к чужому мнению, но не во всем.
– Есть что-то особенное в связи между исполнителем и его амплуа, хотя бы он и играет самого себя.
– Поскольку я только это и делаю, сравнить не могу. Я не знаю, как у других… К тому же у меня нет каких-то особенных музыкальных корней. Скорее, наоборот, я жадно берусь за все подряд. Наверное, дело в том, что метод Боуи мне подходит.
– После того, как вы начали слушать Дэвида Боуи, он много раз менялся. Как вы это воспринимали?
– С большим интересом. Я радовался выходу каждого нового альбома: «Вот как он на этот раз загнул!» Старые фанаты неоднозначно приняли «Let’s Dance», у меня же он не вызвал отвращения. Я слушал и думал: «Его прет, как же этого человека прет!». Уж если Боуи хотел продаться, он продавался. Я думаю, это здорово. Благодаря «Ziggy Stardust», он одинаково хорошо пошел и в Британии, и в Японии. А вот в Америке такого успеха не было. После выхода «Young Americans» его популярность там подскочила. Но все равно у него не было мирового хита № 1, поэтому он задумал «Let’s Dance». Мне нравится такой целенаправленный подход. Но если заикнуться об этом, то переругаешься с фанатами Боуи.
Дэвид Боуи не пытается искусственно продлить свою популярность. Ничего специально не делает, чтобы оставаться на плаву. Когда вышел «Let’s Dance», он отбросил все, что было до. Работая над новым образом, он выкидывает то, что было раньше. Это круто. Мне не нравятся альбомы, привязанные к предыдущему имиджу. Они воспринимаются так, будто артист пытается ехать на полюбившемся публике образе. И я задумался, что случилось с Боуи на «Tonight» и тому прочих альбомах?
В них есть специфическое напряжение, которое чувствуется даже в вокале. Он делал музыку, которая не могла стать easy listening. И слова, и все остальное подобрано так, что не оторваться.
Не ставил ли он сам себе задачу меняться раз за разом? Мне кажется, на нескольких последних альбомах в конце концов проявилось его настоящее лицо. Совпало то, что ему хотелось делать, и то, что, условно говоря, нужно было делать. И в этот момент явилась сущность — которую человек раньше не показывал.
– А как вам TIN MACHINE?
– Я понимал, что он хочет сделать, и с этим пониманием шел на концерт, но мне все равно не понравилось. Вероятно он хотел попробовать формат группы. А я подумал, что ему не подходят такие вещи. Хотя сейчас переслушиваю — хорошие песни там тоже есть.
– Чтобы почувствовать, каково быть участником группы?
– Я думал: вот он попробует эту роль, а куда дальше, интересно? Ведь до этого он справлялся один.
– Вам что-то нравится из альбомов после TIN MACHINE?
– «Outside». Я слушал его: «О, у него опять получилось!». И тур был крутой.
– У вас очень продуманные тексты. Очень отличаются от рок-традиции импровизировать… Кто ваш любимый писатель?
– Юкио Мисима. Я много перечитывал «Море изобилия».
– Мне тоже нравится эта вещь. По подбору слову слов и определенной жесткости ваших текстов мне казалось, что в них есть влияние Мисимы.
Завораживает, как в «Несущих конях» то тут, то там появляются отсылки к «Весеннему снегу». И слог прекрасен.
– А как вы все-таки относитесь к импровизации?
– Я завидую людям, которым она удается. Импровизация подчас отличная вещь. Я хотел бы попробовать, но думаю, это не то, что мне дано.
– Все композиции «Ziggy Stardust» — о пришельце. Однако в них есть место импровизации — это не просто компиляция хороших идей в рамках концепции. Превосходный баланс между сочиненными заранее фрагментами и экспромтом. Как думаете, до какой степени все должно быть продумано, и до какой сымпровизировано? И с каким балансом работает Дэвид Боуи?
– Я могу опираться только на собственные предположения, но нет ли такого, что он решает только то, о чем петь в конкретной песне? Возьмем, например, тексты. Возможно, он сперва придумывает, какие должны быть основные образы. В этом дело?
Взять, например «Five years». О чем говорить, если мотив — пять лет? Осталось всего пять лет…
Он хотел сказать «I want you to walk», хотел спеть о любви. И прежде, чем добраться до последнего куплета, он общими штрихами описывает, что творится в мире. Слова могут быть разными, но есть ощущение, что он выбирает только те, которые ложатся в размер. Наверно, переписывает их, перетасовывает между собой. Я так предполагаю, потому что сам так делаю.
Я тоже сперва намечаю ключевые точки. Перебираю слова, пока не найду подходящие. И, найдя, продолжаю работать уже по ним. Продолжаю сочинять, пока не пойму, что это за песня. Фиксирую все ассоциации. Перебираю все записанные слова и переставляю их между собой, пока не пойму, какие из них ложатся на хуки.
Когда мы с группой подгоняем звук на репетициях, я пою на ханамогэра и на этой стадии рождаются только слова для хуков. И я начинаю думать дальше — о чем петь, если в хуки поставить те слова, которые я придумал?
Я считаю, что хук — это смысловой итог. И я должен придумать, выводом к чему этот хук должен быть.
– Каждая песня на альбоме «Ziggy Stardust» — шедевр. Как думаете, повлиял ли подбор участников?
– Мик Ронсон сыграл большую роль. Его гитара — чистый рок-н-ролл. Боуи до этого был скорее фолк-музыкантом. И мне кажется, что именно на «Ziggy Stardust» он стал, наконец, рок-н-рольщиком.
– То есть встреча с Миком Ронсоном стала поворотной?
– Возможно, Боуи думал, что если будет работать с этим парнем, то все получится. Именно так оно и произошло. Я думаю, что Мик Ронсон переориентировал Боуи в сторону рок-н-ролла. Хотя, чтобы относить этот альбом к рок-н-роллу, в нем слишком много своеобразной музыки.
– Несмотря на то, что альбом начинается с «Five years», и она классная, есть мнение, что на самом деле главная песня — «Hang on to yourself».
– Если оценивать только мелодии, то да. С точки зрения продаж, такой порядок песен имеет смысл, но поскольку альбом концептуальный, я думаю, что Боуи было важно в первую очередь обрисовать, где и когда происходит действие. Он хотел задать тему — что происходит с планетой. Я считаю, неправильно думать: «А вот у этой песни мелодия клевая, поэтому давайте поставим ее вперед».
– Интересно, что даже среди людей, которым не очень нравился Боуи, было много тех, кому зашел «Starman».
– Мне кажется, «Starman» хорошо восприняли тинейджеры. Это песня, к которой относятся серьезно из-за текста и места на альбоме, но вот если бы вы впервые услышали ее по радио? На небе есть Старман, и он хочет танцевать с детьми буги. Прекрасная же картина? Глэм, как он есть.
– А какая у вас любимая песня?
– Я ждал этого вопроса. И пробовал выбрать, но не могу. Мне каждая песня нравится. Хотя, если уж выделять что-то одно, то пусть это будет «Rock’n’roll suicide». Я ее больше всех любил, когда учился в старших классах.
Мне тогда думалось, что ее нельзя слушать ради развлечения. И вообще, казалось, что слушать рок в качестве развлечения — сродни самоубийству.
Еще там припев «You’re not alone». В то время я много думал об одиночестве, и эти слова мне были очень созвучны. Одиночество до сих пор меня интересует. Сейчас я пытаюсь выразить, что такое уединение, как различаются одиночество и уединение, и воспринимаются ли они положительно. В рок-жанре есть много авторов которые тоже размышляют об этом. «Мы имеем право на эту боль», или «В этом одиночестве мне плохо» — вот это всё. Моей же главной темой стало одиночество.
– А что вы думаете о том, что Зигги Стардаст появился между «Hunky Dory» и «Aladdin Sane»?
– Это было логично. Добравшись до «Ziggy Stardust», Боуи в очередной раз изменился. В тот момент, мне кажется, он начал относиться в рок-н-роллу гораздо более серьезно, чем раньше. Он стрижет волосы, сбривает брови и начинает носить обильный яркий макияж. И со стороны выглядит очень эксцентрично. И хотя люди более позднего поколения находят тот его стиль красивым, для своего время он был странным. Став эксцентричной звездой, он старается усилить эффект и выпускает «Alladin Sane» — ещё глубже уходя в рок-н-ролл. И примерно здесь его рок-н-ролл закончился.
– Но потом были же «Pin Ups» и «Diamond Dogs»?
– Дело в том, что примерно с этого момента Боуи начинает уходить в ритм-н-блюз. И хотя может показаться, что с каждым новым релизом он сильно меняется, на самом деле все альбомы продолжают друг друга.
Вот мы говорим о трех последовательно вышедших альбомах. Если убрать «Зигги Стардаста» из этой цепочки, то разница между первым и третьим станет очевидной. Сразу возникает вопрос: почему они такие? Это круто сделано. Мне было бы странно, если бы «Alladin Sane» шел сразу после «Hunky Dory».
Что касается того, что за «Hunky Dory» вышел «Ziggy Stardust», где первым номером идет «Five years», есть фанаты, которые считают это определенной степени предательством, и я могу их понять.
– Но ведь в конце-концов он и SPIDERS распустил?
– Боуи как сольный исполнитель собирает новую команду под каждый проект. «Раз мы в этот раз делаем рок-н-ролл, хочу играть с Миком Ронсоном» — как-то так. Он жадно заимствует то, что ему дают окружающие. Такое не каждому дано. Гораздо же легче быть просто певцом, но он сам пишет тексты и продолжает создавать калейдоскоп сменяющих друг друга образов.
И я думаю, как же круто ему это удается.
– А вы больше склоняетесь к работе в группе?
– Мне нравится формат группы. Мне нравится работать с участниками, у которых широкий музыкальный кругозор. Иначе мне быстро надоедает. Мне нравится, что мы все в DER ZIBET в этом похожи.
– Делаете альбомы, сперва выбрав тему?
– Хорошо, когда эта тема нащупывается. Мы тогда принимаем ее сразу, и поскольку все профессионалы, то идем вперед, уже не заморачиваясь. Этакое «Давайте, погнали дальше». Потому что когда долго думаешь, напор уходит.
Взять наш последний альбом: Хикару (гитарист DER ZIBET – прим. пер.) присылает как-то письмо: «Ребята, мы звучим примитивно. Что делать?» О, круто, подумали мы. Мы не просто сделаем это девизом, а назовем так первый альбом за последние 13 лет, на котором собираемся издать примитивные для нас вещи. Такой у нас был порыв.
Возвращаясь к Дэвиду Боуи, нет другого музыканта, вокруг которого было бы столько же разных мнений. Мне кажется, к эксцентричности его привели размышления: «Я и так худой как скелет, что можно сделать, чтобы привыкнуть, что люди на меня таращатся?»
Специфическая, если задуматься, по тем временам внешность: брови выбриты, волосы торчком. Кожа да кости, глаза разного цвета. Один зрачок из-за травмы не сокращается. Именно поэтому они на фото кажутся разного цвета. Другой бы на его месте комплексовал. Однако Боуи хладнокровно это эксплуатирует и продает. Обложка «Pin ups» в этом смысле потрясающая. У него там глаза разного цвета. Мне кажется, он очень сильный.
Каждая обложка несет отпечаток периода в творчестве. Например на обложке «Зигги Стардаста», Боуи снят на одной из улиц Лондона, одетый по последней моде. Он выглядел очень стильно. И это был крутой стиль. Вот какой я рок-н-рольщик — читалось из того образа. Я думаю, это многих привлекало. Из этого выросла всеобщая любовь.
– А вот вы говорили, вам нравился «Station to Station» и «Heroes»…
– Мне нравится, как в них разворачивается звук.
Взять «Station to Station»: в ней всего 3 звуковые трансформации, но она на целых десять минут.
Здорово же? Интересно наблюдать, в какое сложное и причудливое поле он входит, начав работать с Брайаном Ино на «Low».
Мрачная европейская музыка этого альбома повлияла на пришедшее следом поколение нью-вейв. Я принадлежу как раз этому поколению, поэтому я ощутил это влияние на себе.
«Low» был декларацией Боуи. В ней он говорил о своей депрессии, совершенно спокойно. Хотя вообще-то рок подразумевает эмоциональный подъем — этакий upper mode. А Боуи говорит в более минорном — low. Это то, чем этот альбом крут.
Кроме того, что мне в «Station to Station» нравится необычный романтизм — необычный для Боуи. Почему-то я слышу в нем всю ту большую музыку эпохи до рок-н-ролла — Бинг Кросби, Фрэнк Синатра, шансон. То же самое уютное ощущение.
Что до того, почему из всей Европы он выбрал Берлин — и это был прекрасный выбор — он сам признавал, что ему просто было нужно оторваться от своей кокаиновой компании. Все три альбома после «Station to Station» были альбомами самоосознания себя как европейца.
– Акцентирование на костюме, самопрезентация через него — не то, что для меня важно. Единственное, что я могу сказать, если это такой способ создать зону комфорта — он не самый удачный. Когда глэм-рок только появился, он имел большое влияние, но более поздние наслоения — ерунда. Он уже тогда был формой эскапизма. Как только глэм признали, его представители перестали быть теми, кто мог бросить вызов. Им больше не нужно было драться. Обретя окончательную форму, жанр стал бесполезным.
Представители первого поколения вижуал кей — X-JAPAN, BUCK-TICK и прочие — еще сражались. Они не знали, что такое зона комфорта. Я не очень хорошо представляю себе современное поколение, не могу судить, но если они остались внутри этой зоны, то это, наверно, не очень хорошо.
Если их visual kei — результат борьбы — здорово. Потому что рок заканчивается там, где заканчивается борьба. И если ваш рок — это движение по накатанным рельсам, року конец.
Перевод с японского. Опубликовано в журнале Rockjet №37, 2009.
Благодарим Лисовик А.Б. за помощь в переводе.