кто такой пуриц в одессе
Полудурье полутолкового автора полутолкового словаря полуСмирнова про Пурица
Слово «Полудурье» присутствует во многих словарях русского языка, начиная со словаря В. Даля.
«И вообще, у профессионала каждое слово должно быть доказуемо!»
В.Смирнов
Не строй из себя большого пурица!
Многие великие пурицы тоже знали за годы, не идущие в жизненный зачет.
Сразу догадаешься, кто на самом деле имел мозги заделаться хоть маленьким пурицем и не помереть в коммунальной квартире.»
В брошюрке авторства того же смирного «Умер-шмумер, лишь бы был здоров!: как говорят в Одессе«, читаем:
ВЕЛИКИЙ ПУРИЦ. Он же – большой пуриц. Ироническое выражение. Берет начало от фамилии главврача Еврейской больницы Пурица.
* * *
Вот только откуда знать этому полуСмирнову, что обожаемая им Рос. империя, это не немного даже, а совсем не нежно любимый им СССР.
Ну не было никогда при царе в Еврейской больнице советской должности ГЛАВВРАЧА до такой степени от слова вообще, как и не было в Одессе до 1917 ни парторгов, ни профоргов, ни секретарей райкомов и райисполкомов, ни комиссаров НКВД.
В 1889 году на фото врачей уже больше, но Пурица среди них опять нет.
Почему я назвал Валеру 
profe_12 полуСмирнов? Дадим слово людям, которых персонаж начал публично обсирать намного раньше чем меня (уже не первый год пару месяцев не проходит, чтобы Валера не ленился делать новые и новые сканы, фотоколлажи, чтобы не придумал и не написал обо мне очередную гадость), в еще доинтернетные времена:
Фото Соломона Филипповича Пурица из одеской газеты 1904 года (жил тогда Пуриц на ул Пушкинской №59) по такому историческому случаю нашел и предоставил историк проф. Т.Гончарук.
Соврал про главврача самозванный «Хранитель истории (и Понятий) Мамы»? Отвечай за базар.
С днем рождения, Валера.
Полутолковый словарь одесского языка
Не строй из себя большого пурица!
Многие великие пурицы тоже знали за годы, не идущие в жизненный зачет.
Сразу догадаешься, кто на самом деле имел мозги заделаться хоть маленьким пурицем и не помереть в коммунальной квартире.
БОНЫ
Термин ныне употребляется только, когда речь заходит о разливе топлива либо льяльных вод на море. В СССР выражение Б. также имело отношение к морской тематике. Именно из-за термина Б. в свое время возникло и широко распространилось за пределами Одессы псом известное выражение «ДЕРЕВЯННЫЙ РУБЛЬ». В советские времена Б. именовались краткосрочные долитые обязательства, выпускаемые казначейством, муниципальными органами и частными фирмами капиталистических стран и используемые их держателями в качестве покупательного и платежного средства. На самом деле Б. печатались и в стране победившего социализма. Имели вид чековой книжки, страницы которой выполняли роль заранее напечатанных рублевых номиналов. Б. стали использовать для того, чтобы экипажи судов не транжирили за границей вечно падающие доллары, а понятие «русская тройка» (морякам разрешали сходить с судна на вражеский или дружеский берег только по трое) прекратило быть наглядным примером свободы по-советски. Таким образом было решено несколько проблем, от экономии валюты до повышения морального облика плавсостава, регулярно промышлявшего джинсами (контрабанда) и журналами «Плейбой» (распространение порнографии).
Под торгсинами часто стояли неприметные дядечки, которые торговали этими самыми бонами )) на нас с подругами как то накинулся один такой с матами, решил что мы конкурентки ) а мы просто стояли, совещались, пустят нас внутрь или нет. Торгсин на Французском бульваре, сейчас там Сельпо.
Одесские фразы и словечки, которых так не хватает в русском языке…
АБОРТНИК — конокрад. Человек, у которого похищали лошадь, по праву считался жертвой абортника. Людей по фамилии Бортник в обязательном порядке приветствовали с улыбкой:
— «А, Бортник! Издрасьте вам! И четверть водки, выставленная родным братьям абортнику Павлу Павлюченко и абортмахеру Абраше Молочнику за знакомство с ювелиром — не более, чем символическая плата»
Шё вы кипетитеся, как тот агицин паровоз? Давайте плесните у рот холодного компота и выпустите пар из ушей.
АЛЯСКА — Сибирь в общесоюзном значении слова, красотами которой наслаждались миллионы туристов по приговору суда. Учитывая естественное стремление одесситов выехать в страну, где Сибири нет и при очень большом желании, в том числе — прокуратуры, здесь говорили:
С таким хорошим поведением ты увидишь Америку через Аляску. (То есть, очутишься в Сибири.)
БАРАТЬ — сношать. Термин зачастую применяется в переносном смысле. Синоним еще одного одесского слова, применяющегося только в самом что ни на есть прямом смысле (см. ТРЭНДАТЬ).
На Крестецкой Беня жил, Беня мать свою любил, если есть у Бени мать, значит, есть куда послать (Amsterdam Klezmer Band — Limonchiki)
— Сбегай бикицер до гробовщика и закажи ему халтуру, обеспечивающую двойные тарифы.
«Сейчас мы тебя научим жить, чтобы хватало на все эти особняки, роллс-ройсы, клевых бикс и даже на бутылку»
— Федя Трапочка был последним из биндюжников Одессы. Он после войны подрабатывал и вместе с ним эта профессия умерла навсегда.
БИТЬ ХВОСТОМ ПО ПОЛУ – пресмыкаться; лебезить. Многие выдающиеся деятели культуры почему-то сегодня не без удовольствия и тени смущения вспоминают о том, как в свое время били хвостом по полу перед директорами книжных, мебельных, продуктовых и прочих магазинов, приобретая дефицитные товары.
БО – потому что; иначе.
Янька! Сколько раз тебе говорить: не жри огрызки на дворе, бо обедать не дам!
«Больной вопрос на дешево не тянет.»
— Да не дорого, всего-то тысяча! Бэрите!
— Вы делаете мне больно!
— Куда ты столько хлещешь? Гостям ничего не останется. Поставь бутылку!
— Та еще больше целой осталось. И вообще, они меня поздравлять или пить сюда идут
«Панич увидел, что на него движется какой-то босяк с видом Пизанской башни.»
БРЕХУНЕЦ — Давнее название любого печатного средства массовой информации. Образовано от украинского слова «брехня», то есть вранье. Аналогично «жёлтой прессе»
— Какая разница между «Известиями» и «Правдой»?
— В «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды.
Судья ведет дело о разводе.
— Гражданин Иванов, почему вы решили расстаться с женой?
— Она меня не удовлетворяет.
Голос из зала:
— Вот бурло привередливое! Всю Одессу удовлетворяет, а его видите ли, нет.
ВУС — Сколько.
«Вус можно кормить этот бездельник? Я в его годы уже по карманам шарил!»
ГАГАРА — одинокая женщина, в большинстве случаев весьма небедная
— Почем семачка?
— Пять копеек.
— А гамузом целый стакан?
ГЕМБЕЛЬ — крупная неприятность.
«Караул! К нам в гарнизон едет маршал Багромян, а это такой гембель, хуже вражеского нашествия.»
ГИЛИТЬ — поднимать. Выражение берет начало от слова «гиль», что на блатном жаргоне означает «мятеж».
Пример:
«У меня голова лопалась, а молдаване в наглую потихоньку гилили цены и с них брали пример наши деревенские винзаводы, продукцией которых стоило поить исключительно Рому для экономии на гранате»
ГИЦЕЛЬ — Как по-русски называется эта профессия, в Одессе до сих пор никто не знает. Приблизительный перевод — индивидуум, отлавливающий бродячих животных в компании себе подобных; сотрудник «собачьей будки».
ДЗЁБАЛО — рот. Слово употребляется только в негативном смысле.
ДУЛЯ — кукиш.
ЕРУНДИТ — Термин образован из слов «эрудит» и «ерунда». Переводится как «весьма складно и убедительно говорящий ерунду».
ЖМЕНЯ — горсть
ЖОПОРОЖЕЦ — автомобиль «ЗАПОРОЖЕЦ», который еще двадцать лет назад считался наказанием за собственные деньги. В современном понимании «отвратительный автомобиль», аналог «ведро с гвоздями»
— Молодой человек, зачем было забивать такого маленького кролика, в нем же почти нет мяса.
— Я его забил? Здравствуйте! Он сам умер.
ЗУХТЕР — осведомитель; сексот; стукач.
ИГРОЦАЛО – неумелый игрок в карты либо на сцене.
КАГАЛ — Компания
— В вашем магазине есть здоровая кастрюля?
— Есть. Но он сейчас на больничном.
КАЦЮК — Давнее украинизированное прозвище людей, которых за пределами одесского языка в лучшем случае именуют дурацким словосочетанием «лица кавказской национальности»
«Что ты понимаешь в колбасных обрезках? А еще столяром называешься.»
КОМОК — комиссионный магазин.
ЛИМОНЧИКИ — Сворованные, либо «отмытые» деньги.
«Еврейская мафия – самая справедливая и гуманная мафия в мире»[1].
В статье о еврейской социальной мысли мы уже разбирали тему еврейской мафии 30-х годов в США, которая была защитницей интересов еврейской эмиграции.
Сегодня больше уделим внимание Бандитской Одессе.
Миф о городе, где все становятся свободными и богатыми, привлек сюда многих. Богатыми стали лишь единицы. Свободными? Да, многие евреи, переехавшие в Одессу, быстро освободились от традиционных устоев. А уж их дети, все еще многочисленные. они-то и стали жителями района еврейской бедноты, называвшегося Молдаванка[2].
Потеряв связь с традиционнім укладом жизни в штетлах, евреи по-своему приспосабливались к звіриному оскалу мирового капитализма.в Одессе сформировался новый (со времен Маккавеев и Бар Кохбы) тип еврея — «с кулаками». Во время погромов одесские бандиты участвовали в отрядах еврейской самообороны. Одна из составляющих мифа об одесских робин гудах — борьба «за справедливость». В свой новый «бизнес» одесские евреи привнесли элемент «творческого подхода», еврейского юмора и «форса». Прибавьте к этому галантные манеры (правда ведь, приятно, когда вас грабят интеллигентно?), обаяние одесского языка и блатного жаргона, в немалой степени построенного на основе идиш, и одесские песни. Какой мальчишка после этого не захочет податься в бандиты?!
Но оговоримся сразу — грабили и убивали! — и никакие мифы не оправдание.
Свое отношение к «романтичным защитникам» недвусмысленно высказал Жаботинский в романе «Пятеро» в диалоге с Сережей, который привел некоего Мотю для участия в отряде самообороны:
«— Это что за тип? — спросил я у Сережи, когда тот ушел со своим пакетом. — Не сердитесь — но не сплавляет ли он барышень в Буэнос-Айрес?
— Вы, кабальеро, жлоб и невежда: те в котелках ходят, а не в каскетках. А вы лучше расспросите брандмейстера Мирошниченко про пожар в доме Ставриди на Слободке: кто спас Ганну Брашеван с грудным дитем? Мотя. Пожарные сдрейфили, а Мотя с халястрой 2[3] двинули на третий этаж и вынесли!
— Как что? Ганну и дите. Мало?
— А еще что? Не на руках, а в карманах?
Он очень радостно рассмеялся.
— Правильный постанов вопроса, не отрицаю. Но вам теперь какие нужны: честные борцы за мелкую земскую единицу — или головорезы с пятью пальцами в каждом кулаке?»
Советская власть безжалостно расправилась с бандитизмом. Статус уголовника в новом обществе был сведен на низшие ступени и лишен всякого налета романтики.
Однако с «зоной» советские граждане были хорошо знакомы — и во времена сталинских репрессий, и в брежневский период. Поэтому блатной фольклор пользовался успехом даже у интеллигенции.
В 20-30-е годы Бабель написал рассказы «Король», «Как это делалось в Одессе», «Отец», «Любка Казак», входящих в «Одесские рассказы», «Конец богадельни» и «Фроим Грач», прямо связанные с «Одесскими рассказами». Они воспринимаются как экзотические зарисовки быта одесских евреев, развлекающие читателей пряным ароматом одесского жаргона, экстравагантными выходками героев и детективными фабулами.
Как соотносится Одесса «Одесских рассказов» с Одессой реальной? «Одесса — очень скверный город. Это всем известно». Это первые строки автобиографических заметок Бабеля, которые он озаглавил — «Мои листки». «Вместо “большая разница” там говорят “две большие разницы”, и еще — “тудою-сюдою”. Мне же кажется, что можно много сказать хорошего об этом значительном и очаровательнейшем городе Российской империи».
И далее — в том же величальном духе: «Подумайте: город, в котором легко жить, в котором ясно жить. Половину населения его составляют евреи, а евреи — это народ, который несколько очень простых вещей очень хорошо затвердил. Первое: они женятся для того, чтобы не быть одинокими. Второе: любят для того, чтобы жить в веках. Третье: копят деньги для того, чтобы иметь дома и дарить женам каракулевые жакеты. Четвертое: чадолюбивы, потому что это же очень хорошо и нужно — любить своих детей».
Это, по существу, некое замещение десяти заповедей — фамильярно-одомашненых. Эти заповеди испокон веку служили духовным оплотом гонимого народа, и в Одессе, они, видимо, действовали вполне результативно. Не случайно же Бабель констатирует: «Бедных евреев из Одессы очень пугают губернаторы и циркуляры, но сбить их с позиции нелегко, очень уж стародавняя позиция. В значительной степени их усилиями создалась та атмосфера легкости и ясности, которая окружает Одессу».
Об одесском уголовном мире также написаны книги «Гоп-Стоп. Одесса бандитская» А. Барбакару и «Бандитская Одесса» В. Файтельберг-Бланка.
Одесса всегда славилась криминальными талантами:
«Котлетчики» продавали до блеска отполированные медные часы как золотые. Конокрады могли увести лошадь даже из цирковой конюшни. Гостиничные воры со словами «Доброе утро» заходили в незапертый номер и, если там никого не было, брали все, что глаза видели. «Кладчики» до неузнаваемости окисляли кислотой обычные монеты и сбывали любителям старины, клятвенно уверяя, что самолично раскопали древний клад на Куяльницком лимане. «Ловцы голубей» снимали с чердаков вывешенное там для просушки белье. «Циперы» под видом старьевщиков ходили по дворам и тащили, что попадалось под руку. Аферисты специализировались на кражах в ювелирных магазинах, а шопенфеллеры — в мануфактурных.
Квартирные воры подразделялись на две категории: скокари взламывали замки или открывали их подобранными ключами и с помощью видр, то есть отмычек, а шниферы бесшумно выдавливали оконные стекла и влезали даже в маленькую форточку. Тем и другим был Мойше Нахман, он же «Карл», который, в отличие от персонажа известной скороговорки, не крал разве что у Клары, поелику тринадцатилетняя Клара Дубова с ласковой кличкой «куколка» сама «работала» по наводке мадам Гулятиной, жены известного вора с Мясоедовской улицы. Криминальный промысел частенько бывал семейным, и Моня Бакалейник со своими тремя сыновьями редко когда собирались вместе за обеденным столом у себя на Болгарской, поскольку кто-то из них да пребывал в местах, отдаленных не дальше Люстдорфской дороги.
У единственного еврея-декабриста Григория Переца, получившего высочайшим приказом дворянское звание, сын Петр был вором-домушником, уголовным “авторитетом”, который был убит в 1859 г, при попытке к побегу. В городе “работал” скупщик краденного “по-крупному” и вор по совместительству Исаак Перельман. Один из его сыновей пошел по стопам отца, а два других. учились в Сорбонне (Франция). Промышляли в Одессе вор-карманник международного масштаба М. Розенберг, аферист Гофман и “пальтовый” вор Розенфельд, “работавший” по ресторанам и кафе города, а также “на выезде” — в Москве, Петербурге, во Франции и Скандинавии»[4].
Карманники тоже не были все на одно лицо, вернее, на одну руку. Большинство из них составляли марвихеры, как именовали средненьких специалистов, а флокепшиссеры считались лучшими по профессии и, чаще всего, промышляли втроем. Фертыцер отвлекал намеченную жертву каким-то пустячным вопросом, флокепшиссер опустошал ее карман и на всякий пожарный случай передавал добычу тырщику. Происходивший из шепетовских мещан Мейер Алтеров Килишек по кличке «Майор Зайчик» был авторитетом между флокепшиссерами, и сделаться возле него фертыцером или тырщиком было таким же везением, как определиться в подмастерье к модному портному Лантье или поступить в ученики к известному граверу Пахману. Мейера не удавалось поймать на горячем, но те, кому положено, знали его в лицо, по имени и профессии. Бывало, что помощник пристава Бульварного полицейского участка Радченко тихо-мирно подходил к нему в Городском театре: «Мейер, я вынужден просить вас отказаться сегодня от “Пиковой дамы”, потому что, если здесь что-то произойдет, так я видел только вас». В щегольской шляпе-канотье с черной репсовой лентой, тонких стальных очках, с интеллигентской бородкой а-ля Буланже, названной так по имени носившего ее французского генерала, Мейер вполне мог сойти за кассира Банкирского дома Ашкенази или, скажем, приказчика гастрономического магазина Дубинина на Дерибасовской, и никаких подозрений не вызывал.
Человеческая доверчивость часто становится главным инструментом, на котором мастерски «играют» находчивые субъекты вроде Остапа Бендера, который продавал билеты в пятигорский Провал, якобы с целью его капитального ремонта, «чтоб не слишком проваливался». Точно так же некто Фукс и Гладштейн заняли позицию возле входа в канцелярию градоначальника Зеленого на Дерибасовской, 4, и предложили направлявшемуся туда гражданину оставить у них саквояж, мотивируя тем, что «с вещами сюда входить никак не положено». И этот простофиля таки оставил.
Дерзкую комбинацию провернул респектабельный с виду господин при котелке и золотом пенсне. Проследив, как один не самый бедный человек ушел из дома, он постучался, спросил хозяина и, услышав от слуги, что «они только что отбыли-с», попросил проводить его в кабинет, дабы написать записку. Простодушный слуга проводил, дал ему бумагу, перо, чернильницу и занялся уборкой. А тот, предварительно опустив в карман лежавшие на столике золотые часы, написал записку, как потом оказалось, исключительно с назидательной целью: «Сделайте внушение вашему камердинеру, чтобы он был осторожнее, впуская в дом незнакомых. Пока штрафую вас часами, дальше посмотрим на вашу осторожность». О ней легко рассуждать, но, когда доходит до дела, осторожность зачастую куда-то испаряется. Моисей Хаскелевич, держа напоказ резиновые перчатки и отвертку, зашел в дом на Екатерининской, 56, и, выдавая себя за электрика Бельгийского Общества, снял, будто для ремонта, несколько электрических счетчиков. Такой же самозванец Федор Скворцов под видом контролера водопровода снимал показания водомеров, а с домовладельцев — плату за воду, и никто даже не интересовался его документом. Предусмотрительнее оказался Иван Мартьянов. Раздобыв бумажку с фиолетовым оттиском «Управление санитарной комиссии г. Одессы», он ходил с ней по бакалейным да съестным лавочкам и собирал мзду за сокрытие вроде как обнаруженных им нарушений, имея на этом до восьмидесяти копеек в день, за которые экономная хозяйка могла сделать базар и еще заплатить мальчику, чтобы он помог ей донести кошелку до дома.
Кстати сказать, в те времена любезность незнакомого человека не была ни редкой, ни подозрительной, почему Абрам Немировский и разыгрывал кавалера, помогая дамам войти или выйти из трамвая. И этого легкого прикосновения было достаточно, чтобы очарованные его обхождением не досчитались потом кошелька, брошки или миниатюрных женских часиков. Таким же искусником был Коля Самофраки. Как-то раз он увидел выходившего из «Европейской» гостиницы на Пушкинской, 2, чисто одетого господина, в мгновенье ока, вроде как случайно, толкнул его, любезнейше извинился и «пошел себе» по лестнице на Таможенную площадь, унося портмоне со ста рублями и визитной карточкой графа Ипполита Капниста. Последнее, впрочем, для Коли ничего не значило, поскольку крали у всех, независимо от сословия, титула, звания и должности. У французского вице-консула Луи де Ла Тур из кладовой при его квартире на Канатной, 36, унесли восемь бутылок шампанского «Луи Редерер». Конторщика Абрама Плацмана угораздило пойти купаться на Андросовский мол и, когда он заплыл далеко в море, какой-то портовый босяк мгновенно скинул свои лохмотья, надел его брюки и скрылся за пакгаузами. А «король» железнодорожных воров Михаил Мирочник, он же «Мишка-американец», на коротком перегоне от Раздельной до Одессы успел «облегчить» помещика Бишлера на сорок две тысячи рублей.
И удивляться тут нечего, потому как воровали везде, даже в самых, казалось бы, не подходящих для этого местах. В конторе нотариуса Симона Гольденвейзера на Ришельевской, 12, у пришедшего оформить завещание незамедлительно «увели» совсем еще приличное пальто. О чем тут говорить, если в Коммерческом суде, который располагался на Пушкинской, 7, у посетителя украли бумажник, а в Городской Думе на бульваре купцу Дмитриеву незаметно поменяли дорогую енотовую шубу на похожую, но совсем старую. Прискорбно вспоминать, но купец Яков Фридман вернулся домой из Новой синагоги на Екатерининской, 89, без золотых часов, которые вытащили, мгновенно перекусив специальными щипчиками толстенную золотую цепь. Таким же отработанным манером помещика Дмитрия Михальчи лишили часов в Кафедральном Соборе. А владелец аптеки Юлий Леви проклинал тот день и час, когда пошел на лекцию в зал «Унион» в доме Общества взаимного вспомоществования приказчиков-евреев на Троицкой, 43, куда прибыли карманники в сюртуках и смокингах, отличаясь от других разве что тем, что кому-то из них срочно понадобился его бумажник.
Но по-настоящему воры отводили душу среди большого скопления народа. В марте 1874 года объявили, что вскорости французский «военный аэронавт» капитан Вюннель будет демонстрировать полет воздушного шара. И десять дней кряду одесситы тревожились на предмет того, как бы дождь или ветер не помешали полету. Вместе с ними волновались фартовые ребята, которые рассчитывали поживиться за счет тех, кто в месте пуска шара на Херсонской улице, позабыв обо всем, будут смотреть, как он уплывает в голубое весеннее небо. Погода выдалась подходящая, шнырявшие в толпе карманники сполна поимели свое, вернее, чужое, и квартирные воры разжились имуществом тех, кто с утра поспешил занимать места на Херсонской. Усиленно работали карманники во время солнечного затмения 7 августа 1887 года, когда тысячи людей заполонили бульвар, парк и приморские склоны аж до Большого Фонтана, где сквозь закопченные стекла наблюдали это природное явление. И с многолюдных похорон известного богача Маврокордато Дувид Михель и его собратья по ловкости рук ушли с чужими портмоне, золотыми часами, серебряными портсигарами и многим другим, оттого что воры брали все, что плохо лежало или хорошо припрятано было. Шлема Бронштейн и Шая Вейнберг выкатили из бакалейного магазина бочку растительного масла. В иллюзионе «Северный медведь» на Колонтаевской, 60, украли проекционный аппарат. Петр Хаджогло стянул бокалы в ресторане «Квисисана» на Преображенской, рядом с Пассажем. Из ювелирного магазина Пурица на Дерибасовской, 11, исчезло бриллиантовое колье. На Мясоедовской уворовали со столбов керосиновые фонари. Иоганн Вальтер вывинтил на портовой эстакаде электрические лампочки. В кузнице на Слободке сперли еще теплые подковы. В доме №18 на Княжеской улице за одну ночь сняли со всех дверей медные таблички. Мехамет Малус-оглы похитил со склада Всеобщей Компании электричества два пуда телефонного кабеля. Петр Бойченко по кличке «понтовщик» среди бела дня вынес из Публичной библиотеки два стула.
Но охотней всего воровали деньги, что было много удобней, поскольку не требовалось сбывать добычу скупщикам краденого, которые настоящую цену не давали. А похищенная сумма целиком зависела от специализации вора, его квалификации и удачливости. В старое время одесситы обменивали валюту у менял, что сидели за столиками на Ришельевской угол Дерибасовской. Один из них, Иосиф Бенер, летним вечером запер свой столик, уложил, как всегда это делал, монеты и ассигнации в полотняный мешочек и спокойно пошел с ним домой. Но в подъезде собственного дома на Большой Арнаутской, 101, его ударили по голове и выхватили мешочек. Таким нехитрым способом грабитель Фридман заработал восемь тысяч рублей и. двенадцать лет каторги. Бесприбыльным, зато благополучным оказался для Яши Велиса по кличке «Уточкин» ночной визит в съестную лавку Клейнера на Базарной улице, где он, не прельстившись селедкой, семечковой халвой и разноцветными мармеладками от братьев Крахмальниковых, открыл кассу, с разочарованием увидел там одинокую трешку, не поленился написать записочку «Таких денег не берем» и ушел восвояси. Многим из этой публики, которые оказались на задворках жизни и осознавали сей факт, было свойственно гипертрофированное чувство собственного достоинства и верность принципам воровской морали, которыми поступались разве что халамидники, то есть воры, стоящие на самой низкой ступеньке иерархической лестницы. Примеров тому немало. Когда вечером некой барышне случилось в одиночку возвращаться домой, к ней подошел молодой человек и вежливо попросил снять каракулевую шубку. «Так я же простужуся», — наивно возразила она, после чего незваный кавалер кликнул извозчика, подвез ее к дому, помог сойти с пролетки и учтиво повторил просьбу касательно шубки. Одного гражданина остановили на Елизаветинской, отобрали часы, дорогую трость и сняли пальто, которое он попросил оставить. И ему галантно, как гардеробщики в кафе Фанкони, подали это пальто, пожелав благополучно дойти в нем до дома. При любом исходе такие встречи мало приятны, но жить в одном доме с вором было все равно, что иметь охранную грамоту. Досадные «проколы», правда, бывали, но они только подтверждали правило. У мадам Зильберман с Прохоровской улицы унесли с чердака сохнувшее там белье, и она в недоумении пожаловалась соседу-вору. А тот, смутившись, пообещал, что «если оно еще есть, то его будет, вы же меня знаете с маленького, Софья Борисовна». Наутро возле ее двери стояла корзина с бельем, тщательно отутюженным и аккуратно сложенным.
Не лишен был оригинальности и эпизод в одесской тюрьме летом 1906 года. Когда повеял ветерок демократических свобод, арестанты-уголовники сговорились во время прогулок и сочинили послание депутатам только что избранной Государственной Думы, которое дальше тюремной канцелярии, конечно, не ушло: «Народные представители. Новая жизнь начинается для России. С надеждой все смотрят в будущее, где легче станет рабочему человеку, где доступнее будет учение. Вам выпало на долю положить начало этой жизни. Облегчите и нашу участь. Дайте и нам, выросшим среди тяготы прежних времен, возможность порвать со старым, начать новую трудовую жизнь, стать полезными гражданами дорогой Родины. Уголовные Одесского Тюремного Замка».
Не стоит романтизировать нравы преступного мира, но сравнения бывают красноречивы. В годы Первой мировой войны в Одессу хлынули беженцы из прифронтовых районов, а после октября 1917-го — беглецы, как тогда говорили, из Совдепии. И не все они были одними лишь праведниками, благородными девицами и врачами-общественниками. По словам начальника уголовного розыска капитана Васильева, осенью 1919 года численность преступного элемента достигала пятидесяти тысяч, и даже трудно себе представить, что происходило в городе. Стреляли направо и налево, но только не в воздух, швыряли бомбы, устраивали разбойные нападения, опустошительные налеты, повсеместные уличные грабежи и вымогали крупные суммы денег посредством угрожающих писем типа знаменитого бабелевского «Будьте настолько любезны положить к субботе под бочку с дождевой водой. ». Дошло до того, что семеро налетчиков явились на 2-е еврейское кладбище, где, размахивая «пушками», ограбили служителей, посетителей и нищих.
Это был уже не просто дурной тон, а предвестие дурных времен, потому что уголовная среда формируется в самом обществе и чутко реагирует на все, происходящее в нем. У Александра Вертинского в «Большой Московской» гостинице украли весь до нитки гардероб, оставив, за ненадобно-стью, лишь сценический костюм Пьеро. Ограбили присяжного поверенного Якова Натансона и в числе прочего взяли тщательно подобранные им коллекции редких монет и курительных трубок. Заблаговременно перерезав телефонный провод, сделали налет на квартиру доктора Бориса Долгопола, где за сорок минут отыскали, сложили и вынесли все ценные вещи на тридцать тысяч рублей.
Прознав об этом, Мейер Килишек, который считал, что все уже видел в свои пятьдесят лет, презрительно сказал «фэ», в недоумении развел руками и обреченно изрек, что «через таких жлобов и нас перестанут держать за людей»[5].
[2] Так назывался район, отведенный для поселения молдаван, границы его все время менялись (сведения из книги Д. Донцовой «Молдаванка»)