кто такой студебеккер дядя ваш
Кто такой студебеккер дядя ваш
Илья Ильф, Евгений Петров
Обычно по поводу нашего обобществленного литературного хозяйства к нам обращаются с вопросами вполне законными, но весьма однообразными: «Как это вы пишете вдвоем?»
Потом мы стали отвечать менее подробно. О ссоре уже не рассказывали. Еще потом перестали вдаваться в детали. И, наконец, отвечали совсем уже без воодушевления:
– Как мы пишем вдвоем? Да так и пишем вдвоем. Как братья Гонкуры. Эдмонд бегает по редакциям, а Жюль стережет рукопись, чтобы не украли знакомые.
И вдруг единообразие вопросов было нарушено.
– Скажите, – спросил нас некий строгий гражданин из числа тех, что признали советскую власть несколько позже Англии и чуть раньше Греции, – скажите, почему вы пишете смешно? Что за смешки в реконструктивный период? Вы что, с ума сошли?
После этого он долго и сердито убеждал нас в том, что сейчас смех вреден.
– Смеяться грешно! – говорил он. – Да, смеяться нельзя! И улыбаться нельзя! Когда я вижу эту новую жизнь, эти сдвиги, мне не хочется улыбаться, мне хочется молиться!
– Но ведь мы не просто смеемся, – возражали мы. – Наша цель – сатира именно на тех людей, которые не понимают реконструктивного периода.
– Сатира не может быть смешной, – сказал строгий товарищ и, подхватив под руку какого-то кустаря-баптиста, которого он принял за стопроцентного пролетария, повел его к себе на квартиру.
Повел описывать скучными словами, повел вставлять в шеститомный роман под названием: «А паразиты никогда!»
Все рассказанное – не выдумка. Выдумать можно было бы и посмешнее.
Дайте такому гражданину-аллилуйщику волю, и он даже на мужчин наденет паранджу, а сам с утра будет играть на трубе гимны и псалмы, считая, что именно таким образом надо помогать строительству социализма.
И все время, покуда мы сочиняли «Золотого теленка», над нами реял лик строгого гражданина.
– А вдруг эта глава выйдет смешной? Что скажет строгий гражданин?
И в конце концов мы постановили:
а) роман написать по возможности веселый,
б) буде строгий гражданин снова заявит, что сатира не должна быть смешной, – просить прокурора республики привлечь помянутого гражданина к уголовной ответственности по статье, карающей за головотяпство со взломом.
Переходя улицу, оглянись по сторонам
О том, как Паниковский нарушил конвенцию
Пешеходов надо любить.
И когда все было готово, когда родная планета приняла сравнительно благоустроенный вид, появились автомобилисты.
Надо заметить, что автомобиль тоже был изобретен пешеходами. Но автомобилисты об этом как-то сразу забыли. Кротких и умных пешеходов стали давить. Улицы, созданные пешеходами, перешли во власть автомобилистов. Мостовые стали вдвое шире, тротуары сузились до размера табачной бандероли. И пешеходы стали испуганно жаться к стенам домов.
В большом городе пешеходы ведут мученическую жизнь. Для них ввели некое транспортное гетто. Им разрешают переходить улицы только на перекрестках, то есть именно в тех местах, где движение сильнее всего и где волосок, на котором обычно висит жизнь пешехода, легче всего оборвать.
В нашей обширной стране обыкновенный автомобиль, предназначенный, по мысли пешеходов, для мирной перевозки людей и грузов, принял грозные очертания братоубийственного снаряда. Он выводит из строя целые шеренги членов профсоюзов и их семей. Если пешеходу иной раз удается выпорхнуть из-под серебряного носа машины – его штрафует милиция за нарушение правил уличного катехизиса.
И вообще авторитет пешеходов сильно пошатнулся. Они, давшие миру таких замечательных людей, как Гораций, Бойль, Мариотт, Лобачевский, Гутенберг и Анатоль Франс, принуждены теперь кривляться самым пошлым образом, чтобы только напомнить о своем существовании. Боже, Боже, которого в сущности нет, до чего ты, которого на самом деле-то и нет, довел пешехода!
Вот идет он из Владивостока в Москву по сибирскому тракту, держа в одной руке знамя с надписью: «Перестроим быт текстильщиков» и перекинув через плечо палку, на конце которой болтаются резервные сандалии «Дядя Ваня» и жестяной чайник без крышки. Это советский пешеход-физкультурник, который вышел из Владивостока юношей и на склоне лет у самых ворот Москвы будет задавлен тяжелым автокаром, номер которого так и не успеют заметить.
Или другой, европейский могикан пешеходного движения. Он идет пешком вокруг света, катя перед собой бочку. Он охотно пошел бы так, без бочки; но тогда никто не заметит, что он действительно пешеход дальнего следования, и про него не напишут в газетах. Приходится всю жизнь толкать перед собой проклятую тару, на которой к тому же (позор, позор!) выведена большая желтая надпись, восхваляющая непревзойденные качества автомобильного масла «Грезы шофера».
Так деградировал пешеход.
И только в маленьких русских городах пешехода еще уважают и любят. Там он еще является хозяином улиц, беззаботно бродит по мостовой и пересекает ее самым замысловатым образом в любом направлении.
Гражданин в фуражке с белым верхом, какую по большей части носят администраторы летних садов и конферансье, несомненно принадлежал к большей и лучшей части человечества. Он двигался по улицам города Арбатова пешком, со снисходительным любопытством озираясь по сторонам. В руке он держал небольшой акушерский саквояж. Город, видимо, ничем не поразил пешехода в артистической фуражке.
Он увидел десятка полтора голубых, резедовых и бело-розовых звонниц; бросилось ему в глаза облезлое американское золото церковных куполов. Флаг трещал над официальным зданием.
У белых башенных ворот провинциального кремля две суровые старухи разговаривали по-французски, жаловались на советскую власть и вспоминали любимых дочерей. Из церковного подвала несло холодом, бил оттуда кислый винный запах. Там, как видно, хранился картофель.
– Храм спаса на картошке, – негромко сказал пешеход.
Пройдя под фанерной аркой со свежим известковым лозунгом: «Привет 5-й окружной конференции женщин и девушек», он очутился у начала длинной аллеи, именовавшейся Бульваром Молодых Дарований.
– Нет, – сказал он с огорчением, – это не Рио-де-Жанейро, это гораздо хуже.
Кто такой студебеккер дядя ваш
Обычно по поводу нашего обобществленного литературного хозяйства к нам обращаются с вопросами вполне законными, но весьма однообразными: «Как это вы пишете вдвоем?»
Потом мы стали отвечать менее подробно. О ссоре уже не рассказывали. Еще потом перестали вдаваться в детали. И, наконец, отвечали совсем уже без воодушевления:
– Как мы пишем вдвоем? Да-так и пишем вдвоем. Как братья Гонкуры. Эдмонд бегает по редакциям, а Жюль стережет рукопись, чтобы не украли знакомые. И вдруг единообразие вопросов было нарушено.
– Скажите, – спросил нас некий строгий гражданин из числа тех, что признали советскую власть несколько позже Англии и чуть раньше Греции, – скажите, почему вы пишете смешно? Что за смешки в реконструктивный период? Вы что, с ума сошли?
После этого он долго и сердито убеждал нас в том, что сейчас смех вреден.
– Смеяться грешно? – говорил он. – Да, смеяться нельзя! И улыбаться нельзя! Когда я вижу эту новую жизнь, эти сдвиги, мне не хочется улыбаться, мне хочется молиться!
– Но ведь мы не просто смеемся, – возражали мы. – Наша цель-сатира именно на тех людей, которые не понимают реконструктивного периода.
– Сатира не может быть смешной, – сказал строгий товарищ и, подхватив под руку какого-то кустарябаптиста, которого он принял за стопроцентного пролетария, повел его к себе на квартиру.
Повел описывать скучными словами, повел вставлять в шеститомный роман под названием: «А паразиты никогда!»
Все рассказанное-не выдумка. Выдумать можно было бы и посмешнее.
Дайте такому гражданину-аллилуйщику волю, и он даже на мужчин наденет паранджу, а сам с утра будет играть на трубе гимны и псалмы, считая, что именно таким образом надо помогать строительству социализма.
И все время, покуда мы сочиняли «Золотого теленка», над нами реял лик строгого гражданина.
– А вдруг эта глава выйдет смешной? Что скажет строгий гражданин?
И в конце концов мы постановили:
а) роман написать по возможности веселый,
б) буде строгий гражданин снова заявит, что сатира не должна быть смешной, – просить прокурора республики привлечь помянутого гражданина к уголовной ответственности по статье, карающей за головотяпство со взломом.
О том, как Паниковский нарушил конвенцию
И когда все было готово, когда родная планета приняла сравнительно благоустроенный вид, появились автомобилисты.
Надо заметить, что автомобиль тоже был изобретен пешеходами. Но автомобилисты об этом как-то сразу забыли. Кротких и умных пешеходов стали давить. Улицы, созданные пешеходами, перешли во власть автомобилистов. Мостовые стали вдвое шире, тротуары сузились до размера табачной бандероли. И пешеходы стали испуганно жаться к стенам домов.
– В большом городе пешеходы ведут мученическую жизнь. Для них ввели некое транспортное гетто. Им разрешают переходить улицы только на перекрестках, то есть именно в тех местах, где движение сильнее всего и где волосок, на котором обычно висит жизнь пешехода, легче всего оборвать.
В нашей обширной стране обыкновенный автомобиль, предназначенный, по мысли пешеходов, для мирной перевозки людей и грузов, принял грозные очертания братоубийственного снаряда. Он выводит из строя целые шеренги членов профсоюзов и их семей. Если пешеходу иной раз удается выпорхнуть из-под серебряного носа машины – его штрафует милиция за нарушение правил уличного катехизиса.
И вообще авторитет пешеходов сильно пошатнулся. Они, давшие миру таких замечательных людей, как Гораций, Бойль, Мариотт, Лобачевский, Гутенберг и Анатоль Франс, принуждены теперь кривляться самым пошлым образом, чтобы только напомнить о своем существовании. Боже, боже, которого в сущности нет, до чего ты, которого на самом деле-то и нет, довел пешехода!
Вот идет он из Владивостока в Москву по сибирскому тракту, держа в одной руке знамя с надписью: «Перестроим быт текстильщиков», и перекинув через плечо палку, на конце которой болтаются резервные сандалии «Дядя Ваня» и жестяной чайник без крышки. Это советский пешеход-физкультурник, который вышел из Владивостока юношей и на склоне лет у самых ворот Москвы будет задавлен тяжелым автокаром, номер которого так и не успеют заметить.
Или другой, европейский могикан пешеходного движения. Он идет пешком вокруг света, катя перед собой бочку. Он охотно пошел бы так, без бочки; но тогда никто не заметит, что он действительно пешеход дальнего следования, и про него не напишут в газетах. Приходится всю жизнь толкать перед собой проклятую тару, на которой к тому же (позор, позор!) выведена большая желтая надпись, восхваляющая непревзойденные качества автомобильного масла «Грезы шофера». Так деградировал пешеход.
И только в маленьких русских городах пешехода еще уважают и любят. Там он еще является хозяином улиц, беззаботно бродит по мостовой и пересекает ее самым замысловатым образом в любом направлении.
Гражданин в фуражке с белым верхом, какую по большей части носят администраторы летних садов и конферансье, несомненно принадлежал к большей и лучшей части человечества. Он двигался по улицам города Арбатова пешком, со снисходительным любопытством озираясь по сторонам. В руке он держал небольшой акушерский саквояж. Город, видимо, ничем не поразил пешехода в артистической фуражке.
Он увидел десятка полтора голубых, резедовых и бело-розовых звонниц; бросилось ему в глаза облезлое американское золото церковных куполов. Флаг трещал над официальным зданием.
У белых башенных ворот провинциального кремля две суровые старухи разговаривали по-французски, жаловались на советскую власть и вспоминали любимых дочерей. Из церковного подвала несло холодом, бил оттуда кислый винный запах. Там, как видно, хранился картофель.
– Храм спаса на картошке, – негромко сказал пешеход.
Пройдя под фанерной аркой со свежим известковым лозунгом: «Привет 5-й окружной конференции женщин и девушек», он очутился у начала длинной аллеи, именовавшейся Бульваром Молодых Дарований.
Боевой товарищ по имени Студебекер
«Кто такой Студебеккер? Это ваш
родственник Студебеккер? Папа ваш Студебеккер?»
И.Ильф и Е.Петров
Среди людей, с которыми мне довелось работать на заводе в бытность мастером, самые тёплые воспоминания у меня остались о бригадире монтажников Семёне Гордеевиче Анохине. Это был мужчина высокого роста, жилистый, как говорят, добрый и весёлый. За его плечами была война, которую он прошёл от первых поражений до долгожданной победы, колеся по военным дорогам на тяжёлом грузовике. Мне с ним приятно было работать, так как бригада под его руководством могла выполнять самые ответственные задания и всегда в лучшем виде. Все, включая начальника цеха, относились к бригадиру Семёну, как его звали по-рабочему, уважительно.
Если бывший фронтовик говорил о войне, то обычно вспоминал весёлые истории, которые приключались с ним или его однополчанами. Но чаще всего он говорил о своём верном товарище, с которым судьба связала на всю войну. Им стал большой трёхосный грузовик «Студебекер», один из тех, которые в годы войны Америка в массовом порядке поставляла Советскому Союзу по ленд-лизу *.
Командир полка давно обещал Семёну пересадить его с разбитого ЗИС-5 на новый американский, как только он поступит. И весной 1942 года такой момент наступил, когда в часть прибыл грузовик «Студебекер», или как его прозвали «Студер». Семёну тогда было 20 лет, окончил десять классов, и всё схватывал на лету. А разбираться пришлось во многом, так как никакой документации не было, все надписи были сделаны на английском языке, с какими-то милями и фаренгейтами. Поучить и подсказать было некому, потому пришлось пользоваться проверенным методом тыка. Единственное, что ему сказали, что мотор американки работает только на качественном бензине. В этом он существенно уступал нашему ЗИС-5, потребляющему любое горючее, вплоть до солярки.
Семён с радостью принялся осваивать новую технику, которая вызвала у него восхищение своей внушительностью, красотой и продуманностью. Просторная кабина и хороший обзор. Поражал прекрасный набор инструментов и запчастей. Семёну рассказали, что каждый «Студер» укомплектовывается двумя кожаными пальто для водителей, но чьи-то заботливые ручки их убрали, то есть украли.
Два дня подряд с кратким перерывом на сон Семён разбирался с машиной, вникал в её тонкости и учился ею управлять. Молодой шофёр мог сравнивать «Студер» с прежней машиной ЗИС-5, и часто сравнения были не в пользу последнего. Крутить баранку стало легче и веселее. Основным недостатком новой машины было то, что всеми правдами и неправдами приходилось добывать хороший бензин, так как от плохого она глохла или не заводилась.
Много километров намотал Семён за годы войны по летней жаре и в зимнюю стужу, по разбитым дорогам, порой заснеженным, и непролазной грязи. «Студер» обладал высокой прочностью и проходимостью, так как имел привод на три оси. А самыми страшными для Семёна были часы, когда он попадал под артобстрел или бомбёжку. Много кого и чего перевёз Семён на своей неразлучной машине: пехоту, боеприпасы, продовольствие и военную технику. Временами доводилось тянуть на прицепе тяжёлые пушки. По инструкции грузоподъёмность «Студера» была 2,5 тонны, но он возил по три-четыре тонны, а иной раз по-русски до пяти тонн. Никогда машина его не подводила.
Во время одной бомбёжки рядом с машиной Семёна взорвалась авиабомба, погиб сидящий рядом лейтенант, а он был ранен осколком в ногу, к счастью, легко. В госпитале пробыл недолго и вернулся в часть, чтобы вновь сесть за руль своей машины. Это было его единственное ранение, которое он получил за войну. Семён был как заговорённый, и за ним укрепилась слава «везунчика». Рядом гибли товарищи, подрывались на минах, попадали под прямые удары, а он оставался невредимым. В такое нелегко поверить, но так случилось. Трудно сказать, кого за это благодарить в первую очередь – бога или мать, которая за него постоянно молилась. А, скорее всего, их вместе.
Был случай, когда Семён вёз бойцов на передовую и сбился с пути. Выехал из леса и сразу попал на позиции… немцев. Медлить было нельзя. Он быстро развернул «Студер» и погнал его с максимальной скоростью. Немцы открыли ураганный огонь, но машина уже скрылась в лесу. Это был не героизм, а быстрая реакция, которая часто выручала на войне.
На одной переправе временный деревянный мост не выдержал, и тяжелогружёный грузовик Семёна свалился в речку. Самостоятельно выбраться оттуда ему никак не удавалось, так как колёса сильно увязли в илистом дне. Пришлось за помощью обращаться к танкистам.
День Победы Семён встретил в окрестностях Берлина, куда он доставил артиллерийские снаряды. Тогда он отстрелялся за всю войну и впервые выпил полстакана водки.
В 1946 году, незадолго до демобилизации, Семёна командировали вместе с автоколонной в Мурманск, где он должен был сдать своего «Студера». Это делалось по условиям договора по ленд-лизу. Перед тем, как их отдали американской стороне, «студеры» проходили капитальный ремонт, в них заливали свежие технические жидкости, меняли изношенные запчасти на новые, подкрашивали где надо. Для приёмки своей техники в порту стоял американский корабль. При этом проверяли комплектность машины, вплоть до набора ключей. А самое печальное было то, что машины на корабле попадали под пресс и превращались в брикеты металлолома. Потрясённый Семён плакал как малое дитя, словно хоронил самого близкого родственника. Так он простился с машиной, которая верно служила его стране в сражениях с опасным противником.
Свыше 100 тысяч «Студебекеров» были поставлены в СССР во время Второй мировой войны по договору ленд-лиза, больше половины из всех выпущенных. Они принесли огромную пользу нашей стране, и пользовались заслуженным уважением. Особенно важным явилось то, что большой частью они послужили базой для реактивных установок «Катюша».
Далеко не все машины были отправлены обратно в США в соответствии с договором о ленд-лизе. Оставшиеся машины эксплуатировались ещё какое-то время в Советской Армии, а также участвовали в восстановлении народного хозяйства СССР. Отдельные «Студебекеры US6» использовались в стране вплоть до середины шестидесятых годов.
В советские годы роль ленд-лиза значительно принижалась, а при развале СССР необоснованно повышалась. Истина, как обычно, посередине. Без той помощи наша страна победила бы, но война затянулась бы на год-полтора и стоила дополнительных человеческих потерь.
Нет больше Семёна Гордеевича. Только на похоронах увидели его ордена и медали, которые при жизни никогда не носил. Он навсегда остался солдатом Великой Страны.
Вечная память воинам, защитившим нашу страну и спасших мир от фашистской чумы!
«Папа ваш Студебеккер?»
Среди экспонатов ближайшей Олдтаймер-Галереи — легендарный американский Studebaker, экземпляр модели President 1928 года, будет представлен реставрационной мастерской «Старые моторы». Известностью в нашей стране марка обязана не кому-нибудь, а Остапу Бендеру и его патетической тираде на страницах «Золотого телёнка». Ильф и Петров закончили роман в 1931 году и, возможно, именно такой автомобиль, как будущий экспонат выставки, подразумевался авторами.
Остапа, как говорится, понесло. «Молодой человек шоферского типа» так надоел Великому комбинатору, что вывел его из себя расспросами о «Студебеккере» — мол, именно он, а не «Лорен-Дитрих» должен был участвовать в пробеге: — Идите к чёртовой матери со своим «Студебеккером»! — заорал Остап. — Кто такой Студебеккер? Это ваш родственник Студебеккер? Папа ваш Студебеккер? Что вы прилипли к человеку? Русским языком ему говорят, что «Студебеккер» в последний момент заменен «Лорен-Дитрихом», а он морочит голову! «Студебеккер»!
Истоки марки Studebaker берут свое начало еще в XVIII веке. Семейство немцев Штутенбеккеров прибыло в Америку в 1736 году, а начало семейного бизнеса можно отсчитывать от 1750 года, когда Клемент Студебеккер построил свой первый «фирменный» американский фургон с полукруглым тентом и большими колесами. Прошло еще столетие и в феврале 1852 года потомки переселенцев из Германии открыли собственную кузнечную мастерскую в городке Саут-Бенд штата Индиана. В первые годы Студебеккеры собирали фермерские повозки, а затем перешли и на большие грузовые фургоны. К концу XIX века компания Studebaker Brothers Manufacturing Company стала крупнейшим в Америке производителем транспортных средств на конной тяге, а в 1902 году представила первый автомобиль — он был электрическим! Два года спустя появился экипаж с двигателем внутреннего сгорания, собиравшийся в цехах Studebaker Automobile Company. Так марка обосновалась на автомобильном рынке Америки. С 1904 по 1911 год ее название было двойным — Studebaker-Garford, но после оно вновь стало самостоятельным. В том же 1911 году компания стала корпорацией и прекратила выпуск электромобилей.
До сих пор точно не установлено, какое именно событие послужило прототипом для автопробега, ударившего «по бездорожью и разгильдяйству». Скорее всего, это был Всесоюзный испытательный автомобильный и мотоциклетный пробег 1925 года по маршруту Ленинград — Москва — Тифлис — Москва. В нем участвовали сразу четыре легковых «Студебеккера», причем, один из них под № 13 получил приз I степени за прочность и выносливость — серебряный кубок на розовом малахитовом постаменте. Подобные пробеги были популярны в 20-е годы — советское государство не торопясь выбирало тип автомобиля, пригодного для российских дорог. Как знать, будь руководство Studebaker Corporation чуточку активнее и напористее, не Ford, а Studebaker выпускался бы на заводе в Горьком!
Второе пришествие марки в Россию состоялось уже во время Великой Отечественной войны и связано с трехосными грузовиками Studebaker US-6, прибывавшими в СССР по Ленд-лизу. Они так успешно преодолевали бездорожье, что в послевоенные годы советские граждане прозвали «студебеккерами» грубые сапоги на толстой подошве, в которых было удобно месить уличную грязь.
Экземпляр Studebaker President для весенней выставки сейчас находится на завершающих этапах реставрации. Полностью закончить процесс воссоздания автомобиля планируется к 7 марта — дню открытия Олдтаймер-Галереи в Сокольниках.
Авторизация
Среди экспонатов ближайшей Олдтаймер-Галереи — легендарный американский Studebaker, экземпляр модели President 1928 года, будет представлен реставрационной мастерской «Старые моторы». Известностью в нашей стране марка обязана не кому-нибудь, а Остапу Бендеру и его патетической тираде на страницах «Золотого телёнка». Ильф и Петров закончили роман в 1931 году и, возможно, именно такой автомобиль, как будущий экспонат выставки, подразумевался авторами.
Остапа, как говорится, понесло. «Молодой человек шоферского типа» так надоел Великому комбинатору, что вывел его из себя расспросами о «Студебеккере» — мол, именно он, а не «Лорен-Дитрих» должен был участвовать в пробеге:
— Идите к чёртовой матери со своим «Студебеккером»! — заорал Остап. — Кто такой Студебеккер? Это ваш родственник Студебеккер? Папа ваш Студебеккер? Что вы прилипли к человеку? Русским языком ему говорят, что «Студебеккер» в последний момент заменен «Лорен-Дитрихом», а он морочит голову! «Студебеккер»!
Истоки марки Studebaker берут свое начало еще в XVIII веке. Семейство немцев Штутенбеккеров прибыло в Америку в 1736 году, а начало семейного бизнеса можно отсчитывать от 1750 года, когда Клемент Студебеккер построил свой первый «фирменный» американский фургон с полукруглым тентом и большими колесами. Прошло еще столетие и в феврале 1852 года потомки переселенцев из Германии открыли собственную кузнечную мастерскую в городке Саут-Бенд штата Индиана. В первые годы Студебеккеры собирали фермерские повозки, а затем перешли и на большие грузовые фургоны. К концу XIX века компания Studebaker Brothers Manufacturing Company стала крупнейшим в Америке производителем транспортных средств на конной тяге, а в 1902 году представила первый автомобиль — он был электрическим! Два года спустя появился экипаж с двигателем внутреннего сгорания, собиравшийся в цехах Studebaker Automobile Company. Так марка обосновалась на автомобильном рынке Америки. С 1904 по 1911 год ее название было двойным — Studebaker-Garford, но после оно вновь стало самостоятельным. В том же 1911 году компания стала корпорацией и прекратила выпуск электромобилей.
До сих пор точно не установлено, какое именно событие послужило прототипом для автопробега, ударившего «по бездорожью и разгильдяйству». Скорее всего, это был Всесоюзный испытательный автомобильный и мотоциклетный пробег 1925 года по маршруту Ленинград — Москва — Тифлис — Москва. В нем участвовали сразу четыре легковых «Студебеккера», причем, один из них под № 13 получил приз I степени за прочность и выносливость — серебряный кубок на розовом малахитовом постаменте. Подобные пробеги были популярны в 20-е годы — советское государство не торопясь выбирало тип автомобиля, пригодного для российских дорог. Как знать, будь руководство Studebaker Corporation чуточку активнее и напористее, не Ford, а Studebaker выпускался бы на заводе в Горьком!
Второе пришествие марки в Россию состоялось уже во время Великой Отечественной войны и связано с трехосными грузовиками Studebaker US-6, прибывавшими в СССР по Ленд-лизу. Они так успешно преодолевали бездорожье, что в послевоенные годы советские граждане прозвали «студебеккерами» грубые сапоги на толстой подошве, в которых было удобно месить уличную грязь.
Studebaker President сейчас находится на завершающих этапах реставрации и будет показан 7-10 марта на Олдтаймер-Галерее в Сокольниках.