кто такой тангалашка в православии
Печаль обезоруживает человека
НЕБЛАГОДАРНЫЙ ЧЕЛОВЕК ВСЕГДА ПЕЧАЛЕН
— Почему многие люди, хотя у них всё есть, ощущают страх и печаль?
— Если вы видите человека, который испытывает сильный страх, огорчение и печаль, хотя всё у него есть, знайте, что у него нет Бога.
Тот, у кого есть всё: и материальные блага, и здоровье, — а он, вместо того чтобы благодарить Бога, выдвигает новые безумные требования, ворчит и ропщет, однозначно готовит себе место в аду. Человек, который знает, что такое благодарность, всем доволен. Он думает о том, что Бог ему даёт каждый день, и радуется всему. Но если человек неблагодарный, он всем недоволен, ропщет по всякому поводу и мучается. Допустим, ему не нравится солнце, и начинает дуть Вардарис, северный ветер, и приносит холод… Не нравилось ему солнце, вот и дрожи теперь от холода.
— Геронда, что Вы хотите этим сказать?
— Хочу сказать, что если мы не воспринимаем благ, котрые нам даёт Бог, и ропщем, то приходят испытания, которые заставляют нас сжаться в комок. Я вам серьёзно говорю: у кого такие замашки, кто постоянно ворчит и ропщет, пусть знает, что получит от Бога оплеуху, чтобы в этой жизни расплатиться хоть с частью своего долга. А если оплеухи не последует, то это ещё хуже, тогда ему придётся единовременно, сразу за всё расплачиваться в будущей жизни.
— Значит, ропот может стать привычкой?
— Входит в привычку, потому что за ропотом следует ропот и за жалобой жалоба. Сеющий жалобы жалобы пожинает и копит боязнь. А сеющий славословие вкушает Божественной радости и благословения вовеки. Ропотник, сколько бы Бог ему ни давал благословений, их не чувствует. Поэтому Благодать Божия отходит от него и приходит искушение. Искушение следует за ним по пятам, и всё у него через пень-колоду. А благодарного Бог Сам преследует Своими дарами.
Неблагодарность — большой грех, который осудил Сам Христос. «Не десять ли очистишася? Да девять где?» (Лк. 17, 17) — спросил Он прокажённого, который пришёл Его поблагодарить. Христос ждал благодарности от десяти прокажённых не для Себя, но для них самих, потому что благодарность им же самим принесла бы пользу.
ТАНГАЛАШКА ХОЧЕТ ВИДЕТЬ НАС ОПЕЧАЛЕННЫМИ
— Геронда, почему у меня радость резко сменяется печалью?
— Резкий переход от радости к печали чаще всего происходит от искушения. Злобный тангалашка борется с человеком, особенно с восприимчивым и от природы жизнерадостным, стремящимся проводить жизнь духовную. В этом и состоит его работа: он хочет видеть нас печальными и радоваться. Но с какой стати мы должны позволять тангалашке делать это? Разве радость не лучше грусти? И любовь не лучше ли злобы?
— А вот я иногда впадаю в печаль, а причины не знаю.
— Тангалашка не хочет, чтобы человек радовался. Он находит способ огорчить и тех, у кого есть повод к огорчению, и тех, у кого его нет. Что касается тебя, то мне кажется, что он стремится привести тебя к разочарованию, всё больше тебя опутывает тонкими нитями. Ладно, если бы он вязал тебя шпагатом, ещё туда-сюда, вроде можно сказать, что есть повод для огорчения. Но ведь тебе тонкие нитки кажутся толстыми верёвками, и ты переживаешь. Не мучай себя без повода, потому что этим ты радуешь тангалашку и огорчаешь Христа. Хочешь, чтобы Христос огорчался?
— Никаких «но»! «Ад огорчися!», скажи: «Огорчися!»
ПЕЧАЛЬ ИСТОЩАЕТ НАШИ ДУШЕВНЫЕ И ТЕЛЕСНЫЕ СИЛЫ
— Геронда, у меня часто болит живот, и мне трудно исполнять свои монашеские обязанности.
— Ты всё сидишь и беседуешь со своими помыслами, всё видишь в чёрном свете и терзаешь себя понапрасну, потому и страдаешь душой и телом. Вслед за очередным таким приступом у тебя и живот начинает болеть, где уж потом найтись силам для духовного? Можно выпить лекарство и снять боль, но если не избавиться от печали, то живот снова станет болеть. Не принимай помыслы, которые вызывают в тебе разочарование, чтобы не сделать безполезными те дары, которые тебе дал Бог. Чем правильнее ты будешь смотреть на вещи, тем больше в тебе будет покоя и умиротворения, тем здоровее будешь и перестанешь пить лекарства.
Видя душевную тревогу, знайте, что там накрутил своим хвостом тангалашка…
В духовной жизни требуется внимание. Делая что-либо по тщеславию, духовные люди остаются с пустотой в душе
Их сердце не преисполняется, не становится окрыленным. Чем больше они увеличивают свое тщеславие, тем больше увеличивается и их внутренняя пустота, и тем больше они страдают.
Там, где присутствует душевная тревога и отчаяние, – бесовская духовная жизнь. Не тревожьтесь душой ни по какому поводу. Душевная тревога происходит от диавола.
Видя душевную тревогу, знайте, что там накрутил своим хвостом тангалашка. Диавол не идет нам поперек. Если человек к чему-то склонен, то и диавол подталкивает его в этом же направлении, чтобы его измотать и прельстить. Например, человека чуткого он делает чрезмерно чувствительным. Если подвижник расположен делать поклоны, то диавол тоже подталкивает его к поклонам, превышающим его силы. И если твои силы ограничены, то образуется сперва некая нервозность, потому что ты видишь, что твоих сил не хватает. Потом диавол приводит тебя в состояние душевной тревоги, с легким – вначале – чувством отчаяния, потом он усугубляет это состояние все больше и больше…
Помню начало своего монашества. Одно время, как только я ложился спать, искуситель говорил мне: «Ты что же – спишь? Вставай! Столько людей страдают, стольким нужна помощь!».. Я поднимался и делал поклоны – сколько мог. Стоило мне опять лечь, как он опять начинал свое: «Люди страдают, а ты спишь? Вставай!» – и я опять поднимался. Я дошел до того, что как-то сказал: «Ах, как было бы хорошо, если бы у меня отнялись ноги! Тогда у меня была бы уважительная причина не делать поклоны». Один Великий Пост я, находясь в таком искушении, еле выдержал, потому что хотел утеснить себя больше своих сил.
Преподобный Паисий Святогорец
Слова. Том I. С болью и любовью о современном человеке
Часть вторая. О современной культуре
Глава третья. О том, что надо сделать свою жизнь проще, дабы избавиться от душевной тревоги
Православная Жизнь
Диавол глуп, уверен старец.
– Геронда, знает ли тангалашка[1], что у нас в сердце?
– Еще чего! Не хватало еще, чтобы он ведал сердца людей. Сердца ведает только Бог. И только людям Божиим Он иногда для нашего блага открывает, что у нас на сердце. Тангалашка знает только лукавство и злобу, которые он сам насаждает в тех, кто ему служит. Наших добрых помыслов он не знает. Только из опыта он иногда догадывается о них, но и здесь в большинстве случаев дает маху! И если Бог не попустит диаволу что-то понять, то тангалашка постоянно во всем будет ошибаться. Ведь диавол – это такая темнотища! «Видимость – ноль»! Предположим, у меня есть какой-то добрый помысл. Диавол о нем не знает. Если у меня есть помысл злой, то диавол знает его, потому что он сам мне его всевает. Если я сейчас хочу куда-то пойти и сделать доброе дело, например, спасти какого-то человека, то диавол не знает об этом. Однако, если сам диавол подскажет человеку: «Иди и спаси такого-то», то есть подбросит ему такой помысл, то он сам подстегнет его гордость и поэтому будет знать о том, что у этого человека на сердце.
Все это очень тонко. Помните случай с Аввой Макарием? Однажды он встретил диавола, который возвращался из ближайшей пустыни. Он ходил туда искушать живших там монахов. Диавол сказал Авве Макарию: «Вся братия очень жестока со мной, кроме одного моего друга, который слушается меня и, когда видит меня, крутится, как веретено». – «Кто этот брат?» – спросил Авва Макарий. «Его имя Феопемпт», – ответил диавол. Преподобный пошел в пустыню и нашел этого брата. Очень тактично он привел его к откровению помыслов и духовно помог ему. Снова повстречавшись с диаволом, Авва Макарий спросил его о братьях, живущих в пустыне. «Все они очень жестоки со мной, – ответил ему диавол. – И что хуже всего, тот, кто прежде был моим другом, не знаю отчего, изменился и сейчас он самый жестокий из всех». Диавол не знал, что Авва Макарий ходил к брату и исправил его, потому что Преподобный действовал смиренно, от любви. Диавол не имел прав относительно доброго помысла Аввы. Но если бы Преподобный возгордился, то он бы отогнал от себя Благодать Божию и диавол получил бы эти права. Тогда он знал бы о намерении Преподобного, потому что в этом случае тангалашка сам подстегивал бы его гордость.
– А если человек где-то высказал свой добрый помысл, то может ли диавол его подслушать и потом искушать этого человека?
– Как же он подслушает, если в сказанном нет ничего от диавола? Однако, если человек высказал свой помысл с тем, чтобы погордиться, то диавол вмешается. То есть, если у человека есть предрасположенность к гордости и он гордо заявляет: «Я пойду и спасу того-то!», то диавол подключится к делу. В этом случае диавол будет знать о его намерении, тогда как если человек побуждаем любовью и действует смиренно, то диавол об этом не знает. Необходимо внимание. Это дело очень тонкое. Недаром Святые Отцы называют духовную жизнь «наукой из наук».
– Геронда, однако, бывает, что колдун предсказывает, к примеру, трем девушкам, что одна выйдет замуж, другая тоже, но будет несчастна, а третья останется незамужней, и это сбывается. Почему?
– У диавола есть опыт. Например, инженер, видя дом в аварийном состоянии, может сказать, сколько еще времени он простоит. Так и диавол видит, как человек живет, и из опыта заключает, чем он кончит.
У диавола нет остроты ума, он очень глуп. Он весь сплошная путаница, конца-края не сыщешь. И ведет себя то как умный, то как дурак. Его плутни – топорной работы. Так устроил Бог, чтобы мы могли его раскусить. Надо быть сильно помраченным гордостью, чтобы не раскусить диавола. Имея смирение, мы в состоянии распознать диавольские сети, потому что смирением человек просвещается и сродняется с Богом. Смирение – это то, что делает диавола калекой.
Том I. С болью и любовью о современном человеке
Паисий монах
Исполнилось 60 лет пострига Паисия Святогорца в малую схиму. Рясофорного инока Аверкия (Арсения) постриг старец Симеон в 1956 г. Имя будущему святому было дано в честь Паисия II, митрополита Кессарийского, который тоже был родом из Фарасы Каппадокийской.
Монашество Паисию Святогорцу было предречено ему еще в младенчестве и он сызмальства искал иноческого пути, а найдя его, уже не сворачивал и не оборачивался вспять. Хотя исходил монашеские тропы вдоль и поперек – он испытал на себе все образы монашеской жизни: был и в общежитии, и в особножительной обители, подвизался в монастыре в миру и в уединенной келии в пустыне, послушался в скиту у старца и удалялся на безмолвие в каливу. Он последовательно, не перескакивая со ступеньки на ступеньку, прошествовал стезей от послушника до старца-схимника, по смирению отказав себе лишь в иеромонашестве. Всецело отдал себя Христу и послужил людям тем наилучшим образом, как это может только монах, – молитвой.
В преддверии монашества
Редко кто удостаивается обетования монашеского пути с младенчества. Будущий старец Паисий Святогорец – из этого малого числа избранных. Когда его отец Продромос хотел наречь младенца при Крещении в честь деда Христоса, святой Арсений Каппадокийский по Божиему откровению увидел в новорожденном родственника не только по плоти, но и по духу: родственника-монаха! «Хорошо, вот вы хотите оставить кого-то, кто пошел бы по стопам деда. А разве я не хочу оставить монаха, который пошел бы по моим стопам?», – сказал святой.
После этого знаменательного Крещения и вскоре сразу после переселения греков из Малой Азии в Грецию, когда едва выжившему в пути младенцу-преемнику не было еще и трех месяцев, святой Арсений почил.
Однажды уже в Греции, в селении Коница, где обосновалась его семья, когда сам Арсений был еще слишком мал, а его старшие братья работали на полях, он вызвался отнести им обед. «Но как ты узнаешь дорогу?» – спросила мама. А он, как потом рассказывал, взял крест в руку, подобно святым мученикам, как он их видел на иконах, и пошел! Как он пришел именно в нужное ему место, так и не понял… Да и не это занимало его.
«Аз есмь Путь» (Ин. 14:6), – сказал Господь. А святые мученики – те, кто более всех уподобились Христу…
Потом уже, когда он сам стал помогать на поле, братья рассказывали, что идя домой, часто замечали, как Арсений намеренно отстает. Однажды подсмотрев: зачем? – они изумились: младший брат снимал обувь и босиком бежал по полю со скошенной травой, которая была очень колючей, и ступни ног были в крови… Так Арсений издетска подражал мученикам, о которых читал в житиях.
Уже с малых лет, когда дети только осваивают мир и проходят то, что называется «социализацией», Арсений был явно не от мира сего. Односельчанин будущего старца, пастух Василис Кицос рассказывал: «Как и все крестьянские дети, мы пасли лошадей на общественных пастбищах. Из наших пустяковых детских ссор стало ясно, что он был единственным, кто предпочитал не обижать, а быть обиженным. У него в кармане всегда была духовная книга, которую он часто читал нам вслух. Помню, как он дорожил своими слушателями-сверстниками. Он был готов сделать что угодно: пойти сторожить наших лошадей, носить за нас воду и тому подобное – лишь бы мы со вниманием слушали Священное Писание. Я никогда не забуду, с каким старанием и выразительностью он говорил, если речь заходила о Крестной Жертве Христа. Его речь становилась настолько образной, что ему удавалось приковать к себе внимание даже самых непоседливых детей. Я отчетливо видел в его юношеском лице радость от того, что он мог учить слову Божию столь чистых слушателей».
На Афоне. Эсфигмен
Избрав своей духовной аммой Матерь Божию, будущий прославленный и любимый всем православным миром Святогорец последовал в Ее удел – на Святую гору Афон. Он искал строгой аскетической жизни, а потому отправился прямиком в монастырь Констамонит, отличавшийся таковой. Но в день его прибытия на Афон на южной стороне полуострова пристани оградил от вторжения шторм! И жаждущий подвижничества Арсений оказался на северной стороне Афона в монастыре Эсфигмен.
Было тогда Арсению 29 лет. Про себя он потом будет говорить, что поздновато, конечно, стал монахом. Это при том, что в монахи он готовил себя сызмальства! Он потом будет интенсивностью подвига постоянно пытаться наверстать упущенное время. А вообще впоследствии наставлял молодежь, что до 30 лет надо уж точно определиться: кто ты – семейный или монах?
В общежительном монастыре, каким оказался Эсфигмен, братия жили одной монашеской семьей.
Был здесь и брат-столяр И. (имя его даже не упоминается в житии старца), попирающий все уставы ремесла – а плотничество, которому Арсений выучился еще в миру, он благоговейно чтил за ремесло Самого Господа! Никто из братии с этим надменно-грубым столяром и недели выдержать не мог, а Арсений, постриженный через год в рясофор с именем Аверкия, нес у него свое мученическое послушание в течение 2,5 лет. «Он бил меня, как бьют пойманного осьминога, – вспоминал потом старец, – но он очистил меня от всей внутренней нечистоты!»
Но были в Эсфигмену и утешения от встреч. Вот что писал старец: «Будучи в общежитии, я получил большую помощь от одного из отцов. Он совсем не разговаривал, ни с кем. У него была потребность беседовать со Христом. Его сердце не лежало к тому, чтобы говорить с людьми. Достаточно было просто видеть этого человека. Он помог мне больше, чем Жития Святых».
Потом точно также сам старец Паисий помогал другим: в его присутствии людям, даже далеким от истинной веры, от литургической жизни, открывающей нам Христа, становилось вдруг ясно, что все, что написано в Евангелие – правда, и она осуществима в жизни каждого из нас. Так развеселые студенты становились внезапно для самих себя монахами, а после и митрополитами.
Сам старец был точно «ходячим житием». А жития, как известно, есть лишь личные истории воплощения Слова Божия христианином в жизни своей…
«Для того чтобы прожить тогда в Эсфигмене сорок дней Великого поста, надо было взойти на настоящую Голгофу, – писал старец о своем первом святогорском поприще-монастыре. – В сутки – только одна тарелка водянистой похлебки без масла. Это было самое строгое общежитие. Первую седмицу Великого поста все отцы почти целый день проводили в церкви».
Свет Христов виден только со Креста. Потом геронда и сам станет источником Нетварного Света. Его голову так прямо и будут сравнивать с лампочкой. В церкви или в келии старца в этот момент могло находиться и большее количество людей, но необычайный белый, иногда с голубоватым оттенком мягкий Свет могли – во образ Преображения Спаса перед избранными учениками на Фаворе – видеть только трое…
Потом во время своего единственного паломничества на Святую Землю в 1982 г. старец во время молитвы переживет, по его собственным словам, «одно событие», о котором он, впрочем, так никому никаких подробностей и не расскажет. Но пережив оное, укажет сторожу Фаворского храма точное место Божественного Преображения Спасителя…
«Когда мои аккумуляторы совсем сели, то есть когда истощились телесные силы, – рассказывал старец о времени своего послушничества в Эсфигмену, – я пережил одно необыкновенное событие. Однажды ночью я стоял и молился… Вдруг я почувствовал, как что-то опускается сверху и всего меня омывает. Я чувствовал необыкновенное радование, и мои глаза стали подобны двум источникам, из которых ручьем текли слезы. До этого я много раз испытывал умиление и подобное этому, но такое посещение было впервые. Это событие имело такую духовную силу… что оно укрепило меня и продержалось во мне около десяти лет, до того момента, когда уже позже, на Синае, я несколько иным образом пережил нечто большее».
Поиски безмолвия. Филофей
Монах Аверкий (Арсений) искал, как он того и желал с самого начала иноческого пути, – безмолвия! При постриге в рясофор 27 марта 1954 г. ему предлагали сразу постричь его в великую схиму, но он ответил: «Хватит рясофора». Он полагал, что схиму надо изработать изнутри, от того еще новоначальным уже схимнически «заживо умирал». «У меня тогда был помысел сомнения: смогу ли я впоследствии исполнять схимническое монашеское правило? – вспоминал старец годы начала своего монашеского пути. – И поэтому я попросил у игумена благословение исполнять это правило уже с послушничества. Он меня на это благословил. Я попросил не от эгоизма, но из боязни, что не смогу в будущем исполнять великосхимнические обязанности. Я делал это не от гордости. «Если мне это не по силам, – думал я, – то нечего себя и обманывать».
К тому же он отказался от пострижения в схиму, так как не хотел связывать себя обетом пребывания в этой обители до последнего вздоха. И как только представилась возможность, он взял у игумена благословение на условленный при поступлении переход к безмолвию.
Но пожить скитской жизнью в послушании старца Кирилла, который пришелся ему по сердцу, монаху Аверкию практически не удалось: его насильно пытались вернуть в общежительный монастырь. Причина была бытового толка: обители нужен был такой плотник. Но старец Кирилл посоветовал ему обратиться за покровительством в монастырь Филофей. Это был особножительный монастырь, где возможностей для уединенной жизни предоставлялось больше. Спустя год незаметного подвига Аверкий был пострижен в мантию с именем Паисий в честь земляка-фарасиота митрополита Кессарийского Паисия II.
В монастыре Филофей с отцом Паисием приключилась следующая история: «Хотя от аскезы я стал похожим на скелет, однажды ночью я почувствовал искусителя – как бы женское дыхание прямо у себя над ухом. Я тут же поднялся, начал церковное песнопение и зажег свечу. Когда я исповедал происшедшее духовнику, он мне сказал: «Должно быть, в тебе есть тайная гордость. Если человек совершает такую аскезу, то подобным искушениям оправдания нет». И действительно, исследовав себя, я убедился, что иногда мой помысел говорил мне, что я что-то из себя представляю и будто бы делаю – как бы это сказать? – ну, якобы делаю что-то значительное. Ух, какая же это чушь собачья. »
Пока в душе гнездятся собеседники лукавого, готовые ответить на его подступ взаимностью, оставаться на подвиг одному опасно. В одном из писем старец потом писал: «Когда в гордой душе сидит тангалашка (так старец иносказательно называл бесов – Ред.), тогда плоть, даже если она подобна скелету, постоянно будет брыкаться. Как постоянно брыкаются тощие как скелет бешеные ослы, хотя их и доводят, чуть ли не до голодной смерти, чтобы они успокоились. Поэтому новоначальному необходимо сделать рентген у своего духовного врача, чтобы он увидел сначала, чем больной страдает, и чтобы врач назначил ему лекарство и диету».
Рецепт монаху Паисию выписала Сама Божия Матерь – послужить ближним! Она взыскала с него выполнения данного Ей обета. «Еще, будучи солдатом, – вспоминал старец, – я дал Божией Матери обет: если Ее благодать сохранит меня на войне, то я три года буду трудиться на восстановлении Ее сгоревшей обители. Я думал, что поскольку стал монахом, то Божия Матерь не взыщет с меня исполнения этого обета. Но, видно, Она этого не хотела».
Произошло это так: «Я молился у себя в келье, и вдруг у меня совершенно отказали руки и ноги. Я не мог не то что подняться, но даже пошевелиться, меня сковала какая-то невидимая сила. Я понял: происходит что-то необыкновенное. В таком состоянии – словно меня прикрутили винтами к полу – я пробыл более двух часов. Вдруг, как по телевизору, я увидел с одной стороны Катунаки, а с другой – монастырь Стомион в Конице. Я с горячим желанием обернул взор на Катунаки и услышал голос – это был голос Пресвятой Богородицы, – ясно говорящий мне:
– Ты не пойдешь на Катунаки, а поедешь в монастырь Стомион.
– Матерь Божия, – сказал я, – я просил у Тебя пустыни, а Ты посылаешь меня в мир?
И снова услышал тот же самый голос, строго говорящий мне:
– Ты поедешь в Коницу и встретишь такого-то человека, который тебе очень поможет.
Одновременно, во время этого события я, как по телевизору, увидел ответы на многие волновавшие меня недоумения. Потом я вдруг разрешился от невидимых уз и мое сердце исполнилось Божественной Благодатью. Я пошел к духовнику и рассказал ему о происшедшем.
– Это воля Божия, – сказал духовник, – однако никому не рассказывай об этом видении. Скажи, что по состоянию здоровья (а я действительно в то время харкал кровью) тебе надо выехать со Святой Горы, и поезжай в Коницу».
Я хотел одного, но у Бога был Свой план. Однако впоследствии оказалось, что я перешел в Стомион главным образом для того, чтобы помочь восьмидесяти совратившимся в протестантство семьям вернуться в Православие».
Итак, в августе 1958 г. отец Паисий оказался в родных краях – в Конице, в монастыре Стомион.
Родина. Стомион
В Конице люди были рады приезду своего монашествующего земляка. На возвышенности правее входа в обитель отец Паисий сразу же вырыл могилку, поставил крест и каждый день стал возжигать здесь лампадку и кадить. Чем сильно озадачил сельчан. Дело в том, что они привыкли здесь выпивать и веселиться, даже устраивали танцы, чего рядом со святыней, по убеждению ревностного монаха, делать было нельзя. Могилка отрезвила весельчаков. По замыслу монаха, она каждому должна была напоминать о смерти.
Так незатейливо монах начал воспитывать любочестие в своих односельчанах.
На подходе к монастырю отец Паисий установил две таблички со стрелочками. На той, что указывала путь к святым вратам, было начертано: «К священной обители Стомион – благоприлично одетые», а на другой, указующей на спуск к пляжу, он написал: «К реке Аос – неприлично одетые».
Даже дикие звери относились к новому обитателю этих мест с почтением. Особенно хорошие отношения сложились у него с медведями. Рассказывает его односельчанин пастух Василий Кицос: «Отец Паисий как-то шел в Коницу, а по дороге обнаружил медведицу, и достал он просфору и говорит: «Возьми это и уходи», – она взяла и ушла… Госпожа Пенелопа Барбути рассказывала: «Тесто для просфор отец Паисий замешивал без закваски. Он его осенял крестом, и оно поднималось».
Другой случай с медведем рассказывал сам старец. Однажды он поднимался по узкой тропинке в обитель и вел за собой нагруженного стройматериалами для реставрации монастыря осленка. На дороге он встретил медведя. Тот отошел к краю тропинки, пропуская подвижника. Старец в свою очередь делал медведю знак проходить первым. «А он, – рассказывал отец Паисий шутя, – протянул лапу, стал тянуть меня за рукав и показывать, чтобы первым прошел я».
Живя в Конице, отец Паисий никому, пожалуй, кроме сектантов, не говорил «нет». Особенно заботился о бедных. Епископ той местности благословил его обходить селения со святынями монастыря и собирать средства на восстановление обители. Бедные крестьяне приходили поклониться святыням и приносили в дар по тарелке пшеницы. Отец Паисий оставлял эти мешки с пшеницей сельскому священнику, чтобы он раздал ее самым малоимущим.
Но отец Паисий вообще всем старался оказать внимание и заботу, чем снискал авторитет. Так, что даже сектанты на его просьбу в Коницу больше не наведоваться, его послушались: нет так нет. В свою очередь и люди, обращенные отцом Паисием из сектантских заблуждений обратно в Православие, стремились помочь ему в восстановлении монастыря.
Когда позже новопоставленный игумен Стомиона спросит старца Паисия: «Почему он ушел?», тот ответит: «Я попросил Матерь Божию, чтобы Она Сама показала мне место, куда идти. И Она сказала мне: «Иди на Синай».
Синай. Пожарник духа
На Синае отцу Паисию предстояла борьба с тангалашкой – так он по завету своей родной матери по плоти никогда не произносить вслух имя искусителя шутливо называл его.
Однажды девушка, ставшая потом монахиней, спросила отца Паисия о внешнем виде лукавого: «Дедушка, а вы его видели?» – «Да! Знаешь, какой он «красивый»! – отвечал старец. – Насколько велика любовь Господа, не позволяющая увидеть дьявола! Умерло бы все человечество со страха!»
Основываясь на своем опыте, старец говорил: «Диавол действительно преображается в человека, в животное и тому подобное. Он действительно осязаем. Это некая иная сущность, которой мы не знаем. Ты видишь его, осязаешь его, связываешь его молитвой, и он тут же исчезает прямо на твоих глазах. Материализацией это назвать нельзя – это некое промежуточное состояние».
30 сентября 1962 г. старец ушел на Богошественную Гору – Синай. Это было указание Самой Божией Матери и столь давно желанное отцом Паисием удаление на безмолвие.
Когда отец Паисий приехал на Синай, стояла сильная засуха. Дождь там идет крайне редко, но в тот год, когда приехал старец, воды не было совсем. В монастыре святой Екатерины, куда прибыл подвижник, готовили караван верблюдов, чтобы привезти воду издалека. Но отец Паисий сказал: «Подождите, не отправляйтесь за водой сегодня». Всю ночь он молился…
Разве Бог не услышит того, кто, прибыв в пустыню Египта, в своем смирении готов был подражать даже верблюдам: «Если мы не можем подражать святым отцам Египта с великой строгостью их монашеской жизни, – говорил отец Паисий, – тогда будем подражать, по крайней мере, верблюдам, которые, хотя и едят мало, поднимают большие тяжести. От многочисленных коленопреклонений у них образуются мозоли и, будучи тяжело нагруженными, они смиренно следуют за маленьким осликом. У них есть еще и такой обычай: они никогда не забывают своих благодетелей и испытывают к ним благодарность»… Старец пожалел верблюдов, подобно тому, как он жалел еще в детстве у себя на родине лошадей, за которыми носил следом седла, – он не отправил верблюдов вдаль за водой, он раздобыл воду сам!
Потом старец говорил: «Будем же всегда молиться о том, чтобы посланный Богом дождь обладал и духовным действием, чтобы он тушил тот духовный пожар, который по дьявольской злобе бушует в мире и опаляет души людей». Вот за освоением этой специальности духовного пожарного старец и отправился на Синай.
В монастыре святой Екатерины у него был маленькая уединенная келейка в башне, где в прежние времена держали сосланных на Синай. Вскоре братия монастыря узнали, что, войдя в свою келию, отец Паисий первым делом снял с кровати матрас и выкрутил электрическую лампочку, которая освещала комнату. Но и эта бедняцкая бывшая камера узников показалась ему слишком роскошным жильем – отец Паисий попросил благословения уйти в отдаленную келию святой Епистимии.
Келия святой Епистимии. Открытый бой
«Келия святой Епистимии, где мне предстояло поселиться, была уже давно заброшена, – вспоминал старец, – покинута людьми. Я ничего не просил у монастыря, не желая его обременять. Как-то мне принесли из монастыря хлеб, и я возвратил его обратно.
Воды было совсем чуть-чуть. В одной пещере, примерно в 20 м от келии, из расселины в скале по капле сочилась вода. Я сделал маленький водосборник и набирал по 3 л воды за сутки. Приходя за водой, я подставлял железную банку и, пока она наполнялась, читал акафист Пресвятой Богородице. В отдельную баночку набирал немного водички для мышек и птичек, живших при моей келии. Для стирки и прочих нужд я использовал ту же воду из пещеры. Я славословил Бога за то, что у меня была вода. Чтобы нагреть воду, я собирал хворост и сухие веточки.
Моей пищей был чай с сухарями, которые я делал сам. Я раскатывал тонкий лист теста и высушивал его на солнце. Эти сухари были настолько жесткими, что разбивались, как стекло. Иногда я варил толченый рис в консервной банке. Эта банка была и кофейником, и кастрюлей, и тарелкой, и кружкой. Все мое хозяйство состояло из этой банки да одной ложечки – чуть поменьше столовой.
Вечером я пил черный чай, чтобы не спать, и в чай клал чуть побольше сахара – какую-нибудь лишнюю ложечку. Этот сахар заменял мне вторую майку. У меня была еще смена теплой одежды, потому что ночью в тех местах бывает очень холодно. У меня не было ни лампы, ни фонаря – только одна зажигалка С ее помощью я подсвечивал путь ночью, идя по каменной тропе со ступеньками. Зажигалка была нужна также для того, чтобы иногда разжигать огонь. Еще у меня было несколько запасных кремней и маленькая бутылочка с бензином для зажигалки. Больше ничего не было».
«Итак, – наставлял потом старец, – сколько можешь, полюби пустыню и невещественную жизнь и все свои материальные вещи, какие только можно, отнеси в дома нищих. Насколько можешь, упрости свою жизнь, чтобы освободиться от мирского душевного беспокойства и чтобы твоя жизнь приобрела смысл». А смысл для старца был в подвиге Христа ради – теперь Господь допустил своего подвижника до открытого боя с сатаной.
«Я спустился в монастырь, чтобы быть на Божественной Литургии. Причастившись, я особым образом почувствовал вкус Божественного Причащения. Это были Тело и Кровь Христова, – вспоминал старец Паисий. – Получив силы от этого знамения и глядя из монастыря на аскетирий, старец сказал диаволу: «Если хочешь, приходи, вот теперь повоюем».
А после писал: «Что я пережил там, наверху, от диавола за эти 15 дней, нельзя выразить. Это невозможно себе представить! Я чувствовал себя так, словно был пригвожден к кресту»; «Благодарю Благого Бога за то, что Он меня сохранил – брань была такой сильной… После этой борьбы Благий Бог – поскольку Он меня уберег – удостоил меня причаститься на Святой Вершине. Весь тот день после Причастия я испытывал такую радость, что не могу описать. Я рассыпался в прах от великой любви Божией и чувствовал Его присутствие близ себя. Поэтому враг диавол и вел против меня такую напряженную брань – желая лишить меня этого духовного радования, которое дало мне силы на долгое время…» Это и было то «нечто большее», что старец пережил на Синае по сравнению с упоминаемым утешением на десяток лет в Эсфигмену.
Но уже через два года синайских подвигов старец в письме от 1 марта 1964 г. писал: «Однако вижу, что Бог спускает меня все ниже и ниже. Сейчас, уже целую неделю я нахожусь в монастыре, потому что у меня открылась астма. Исихастирий святых Галактиона и Епистимии расположен на высоте две тысячи метров, и поэтому там я страшно мучился. Несмотря на то, что я принуждал себя остаться там, наверху, это оказалось невозможным: у меня останавливалось дыхание». Отец Паисий был вынужден вернуться на Афон.
Возвращение на Афон. Панагуда
Вернувшись в 1964 г. на Афон, отец Паисий более десятилетия жил уже той безмолвнической жизнью, о которой с самого своего прибытия на Афон просил здешнюю Игумению – Пресвятую Богородицу. Он даже в какой-то момент оказался на Катунаках, к которым тянулся, как дитя, в том видении, в котором Матерь Божия тогда все же показала ему путь в Стомион, на родину.
«Жизнь на Катунаках была безмолвной, беспопечительной и очень бедной, – читаем в житии старца, составленном 10 лет назад в 1994 г. иеромонахом Исааком. – Старец занимался рукоделием – вырезал на кипарисовых дощечках Распятия с предстоящими Божией Матерью и святым Иоанном Богословом. Немногие из этих иконок он продавал, чтобы иметь какие-то средства на пропитание, но по большей части раздавал их в благословение».
Внешне монотонная жизнь этих лет вместе с тем была наполнена чудесными событиями. «Молясь Христу, я ощущал некоторое затруднение. «Кто я такой, чтобы постоянно иметь ум во Христе» – говорил я себе. Был вечер после праздника Обретения главы Честнаго Предтечи, канун памяти святого апостола Карпа. Я чувствовал себя невесомым, воздушным. Никакой охоты спать у меня не было. Начало светать. До девяти по-святогорски (около шести часов утра) я еще не уснул. И тут я увидел, как исчезла одна из стен моей келии… Я увидел Христа – в свете, на расстоянии примерно шести метров от меня. Я видел Его сбоку. Волосы у него были светлые, а глаза голубые. Он ничего не говорил, только смотрел – не прямо на меня, а как бы чуть в сторону. Я видел все это не телесными глазами. Тут телесные глаза открыты ли, закрыты ли – ни какой разницы нет. Я все это видел очами душевными.
Увидев Его, я подумал: «Как же они могли в такое лицо плевать? Как же они – не боявшиеся Бога люди – могли к такому лицу прикоснуться? Как же они могли вколачивать в это тело гвозди? О Боже мой. Я не могу описать словами эту красоту…Я никогда не видел ничего подобного ни на одной из Его икон. Одна только – не помню, где я ее видел, – была немного похожа…»
Рассказывает архимандрит Порфирий, игумен монастыря святого Иоанна Предтечи в Пиерии: «Год 1979 можно считать очень важным для духовного поколения отца Паисия. Это тот самый год, когда cтарец оставил скит Животворящего Креста и переселился в скит Панагуды».
О своем служении людям старец говорил: «Приходят люди, говорят мне о своих страданиях, и мой рот наполняется горечью, словно я наелся горького лука. Но зато когда приходит кто-то, чье состояние более-менее хорошо, или кто-то из тех, кто приходил раньше, и рассказывает, что его проблема разрешилась, я говорю: «Слава Богу! Вот меня угостили кусочком халвы!» Когда со мною делятся своей болью – даже на осколках стекла сидеть и по колючкам ходить не так чувствительно. Если кто, действительно, страждет, то я готов и умереть, чтобы помочь ему».