кто такой топтунов в чернобыле
Лучевая болезнь, арест, самоубийство: реальные судьбы главных героев сериала «Чернобыль»
Сериал «Чернобыль» рассказывает не выдуманные истории о трагических судьбах героев техногенной катастрофы. 26 апреля 1986 года — день, который навсегда изменил жизни десятков тысяч людей.
Казалось, никогда прежде люди по всему миру не интересовались с таким азартом катастрофой, которая 33 года назад унесла жизни многих. Запросы в поисковиках, жаркие споры в Сети — сериал «Чернобыль» вновь напомнил нам о событии, которое зачастую не вспоминают даже на школьных уроках.
Новый проект телеканала HBO уже признан самым популярным за всю историю. Это не «Игра престолов» — там нет поражающих воображение спецэффектов, невероятных декораций и дорогих костюмов. Это трагедия тех, кого коснулась большая катастрофа, и она пробирает намного сильнее, чем битва за Вестерос.
ВАЛЕРИЙ ЛЕГАСОВ
Советский химик неорганик одним из первых прибыл на место аварии, войдя в специальный Комитет по ликвидации последствий взрыва на Чернобыльской АЭС. Ответственность была огромна: прими Валерий Алексеевич неправильное решение, и облако радиоактивной пыли могло разлететься по всей Европе, а количество жертв увеличилось бы до миллионов.
Вместо трех недель ученый провел на месте катастрофы четыре месяца, ежедневно пролетая над реактором по пять-шесть раз, что сильно подорвало его здоровье. Именно Легасов настоял на полной эвакуации Припяти, а также на использовании смеси бора и песка для засыпания горящего реактора.
Тогда никто не мог и предположить, что рисковавший своей жизнью Валерий Алексеевич превратится в изгнанника. В августе 1986 года Легасов на протяжении пяти часов читал доклад в Вене, в котором изложил свое виденье произошедшей трагедии. Советское правительство сочло, что ученый разгласил тайные сведения, порочащие честь страны, что стало для него большим ударом.
Дочь ученого Инга позже признавалась, что отец стал жертвой травли. Принципиального Легасова начали ущемлять в правах. Советскому правительству не нравилось, что химик настаивает на дальнейшем расследовании деталей катастрофы. Сам же Валерий Алексеевич страдал из-за затяжной депрессии и серьезных проблем со здоровьем.
«Отец постепенно перестал есть, перестал спать. Сильно похудел. Лучевая болезнь — страшная вещь. И отец прекрасно понимал, как он будет уходить, как это будет мучительно. Наверное, он не хотел быть в тягость маме. Он ее обожал. До последнего дня писал ей стихи, признавался в любви», — рассказывала дочь ученого.
27 апреля 1988 года, во вторую годовщину аварии на Чернобыльской атомной электростанции, его нашли в квартире мертвым. Официальная версия — самоубийство. Кто-то из коллег был уверен, что химик не выдержал груза ответственности и считал, что не сделал все возможное для устранения последствий аварии. Друзья ученого придерживались мнения, что его довели до суицида постоянной критикой и преследованиями со стороны КГБ. Родственники ученого и вовсе до сих пор корят себя за то, что не предотвратили трагедию. По словам дочери, всем было понятно, что отец угас, потерял интерес к жизни, но никому и в голову не пришло, что его нужно немедленно спасать.
ЛЮДМИЛА И ВАСИЛИЙ ИГНАТЕНКО
История семьи Игнатенко, пожалуй, одна из самых душераздирающих историй, связанных с аварией в Чернобыле. 25-летний Василий Игнатенко прибыл на место катастрофы в ночь на 26 апреля. Тогда еще никто не подозревал, насколько серьезны будут последствия взрыва. Именно поэтому пожарные работали без специальных средств защиты, получив смертельную дозу облучения.
Вскоре Игнатенко и его коллеги были госпитализированы в тяжелом состоянии. Их самочувствие ухудшалось, поэтому пожарников отправили в Москву, в радиологическую больницу №6. Супруга Василия Людмила последовала за мужем. Тогда она уже знала, что ждет ребенка, но не представляла, что супруг может быть опасен как для нее, так и для еще нерожденного малыша.
«Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала — на кладбище к мужу, где у меня и начались схватки. Родила, девочку мне показали. На вид здоровый ребенок, но у нее был цирроз печени, врожденный порок сердца. Через четыре часа сказали, что девочка умерла», — признавалась позднее Людмила.
Героя-пожарника и его товарищей-ликвидаторов хоронили в цинковых гробах на Митинском кладбище в Москве, а после церемонии прощания могилу залили бетоном. В руках Людмила держала туфли мужа, которые не налезли на распухшие ноги погибшего.
Новорожденную дочь Игнатенко похоронила рядом с ее отцом. Позднее женщине дали двухкомнатную квартиру в Киеве, о которой семья так мечтала до аварии. Спустя несколько лет Людмила родила сына Анатолия, но о своей личной жизни, как и об отце мальчика, рассказывать не любила. Позднее журналистам удалось выяснить, что единственный наследник женщины скончался, а у нее случился микроинсульт на нервной почве.
Сейчас Людмила проживает в Киеве и старается не вспоминать про те дни, которые навсегда изменили ее судьбу.
БОРИС ЩЕРБИНА
Сразу после аварии Борис Щербина был назначен председателем Правительственной комиссии Совета Министров СССР по расследованию причин и ликвидации последствий. Ему предстояло также возобновить работу уцелевших энергоблоков.
Нахождение в Чернобыле подорвало здоровье Щербины, но он никогда не жаловался на самочувствие. Даже в 1988 году, когда его отправили ликвидировать последствия землетрясения в Армении, Борис Евдокимович работал без отдыха. Тогда коллеги отмечали, что Щербина чувствует себя плохо: он постоянно кашлял, выглядел бледным, не мог долго находиться на холоде из-за поднимавшейся температуры.
Восстановить здоровье после второй тяжелой миссии ему так и не удалось — Борис Щербина скончался 22 августа 1990 года в возрасте 70-ти лет.
АНАТОЛИЙ ДЯТЛОВ
Именно Дятлова считали одним из главных виновников страшной аварии. На момент взрыва он был заместителем главного инженера по эксплуатации и принимал решения касаемо действий других сотрудников. Анатолий Степанович получил огромную дозу радиационного облучения, но сумел выжить.
Суд признал Дятлова виновным в том, что он принял неправильные решения, которые и могли привести к взрыву. Инженера приговорили к десяти годам колонии, после чего этапировали в колонию в поселке Крюково.
Лишь благодаря поддержке научного сообщества Анатолию Степановичу удалось выйти из тюрьму досрочно уже через четыре года. Тогда у него стремительно развивалась лучевая болезнь, поэтому Дятлову пришлось пройти дорогостоящий курс лечения в Мюнхене.
Свою вину за произошедшую трагедию инженер не признавал до конца жизни. Он считал, что лишь стал жертвой обстоятельств. Анатолий Дятлов скончался 13 декабря 1995 года, а место его захоронения неизвестно до сих пор.
ВИКТОР БРЮХАНОВ
Директор Чернобыльской атомной электростанции всегда был на хорошем счету у партии. Он неоднократно избрался членом политбюро и участвовал в съездах политических лидеров. Ситуация в корне изменилась после трагических событий на АЭС.
3 июля 1986 года Брюханова исключили из состава членов КПСС «за крупные ошибки и недостатки в работе, приведшие к аварии с тяжелыми последствиями». Сам Виктор Петрович не считал себя единственным виновником произошедшей трагедии.
Несмотря на аргументы, приведенные директором электростанции, его осудили на 10 лет и отправили в колонию общего режима. В тюрьме Брюханову пришлось столкнуться с агрессией со стороны других заключенных, ведь тогда виновных в аварии в Чернобыле считали едва ли не врагами народа.
Виктору Петровичу, как и многим его коллегам, удалось выйти на свободу досрочно по состоянию здоровья. Практически сразу после этого он вернулся в Чернобыль, где был тепло встречен местными жителями. В дальнейшем Брюханов продолжил работать в области энергетической промышленности Украины.
Несмотря на то, что он получил большую дозу облечения, Виктор Петрович вышел на пенсию только в 73 года.
НИКОЛАЙ ФОМИН
Главный инженер ЧАЭС был опытным сотрудником с отличным послужным списком. Несмотря на это, ему не удалось ни предотвратить аварию, ни минимизировать ее последствия.
В отличие от многих коллег, он чувствовал себя виноватым в произошедшем. Фомин активно принимал участие в ликвидации последствий аварии, но вскоре был арестован. Во время длительных заседаний суда Николай Максимович не смог выдержать напряжения: у него начались проблемы психического характера, и однажды инженер даже пытался покончить с собой.
После двух лет пребывания в тюрьме у Фомина развился патологический психоз. Он не мог адекватно воспринимать действительность, поэтому был помещен Рыбинскую психоневрологическую лечебницу для заключенных. Родственники Николая Максимовича прекрасно понимали, что содержание в такой лечебнице негативно скажется на его самочувствии. Именно поэтому они настояли на том, чтобы бывшего инженера перевели в обычную клинику. Там Фомин постепенно пошел на поправку.
«Меня во многом обвиняют. Не всё, сказанное в мой адрес, считаю справедливым. Но в одном я виню себя сам: я всегда полагал, что главное в работе предприятия — это техника, а оказалось, что главное — это люди. Их значение я недооценил», — рассказывал позднее Николай Максимович.
После восстановления психического здоровья инженер работал на Калининской АЭС. Главным же для него стала забота о семье. Сейчас Николай Максимович живет в небольшом городке Удомля в Тверской области вместе с женой и детьми. О страшных событиях в Чернобыле Фомин старается не вспоминать.
АЛЕКСАНДР АКИМОВ
Лишь после стабилизации состояния третьего блока он вместе с коллегами покинул место аварии, но за это время успел получить смертельную дозу облучения.
Целых две недели врачи боролись за жизнь Акимова, но его состояние стремительно ухудшалось. Начальник ночной смены скончался в московской больнице спустя 14 дней после аварии. Как и его коллеги, он был похоронен в специальном цинковом гробу. Позднее специалисты утверждали, что ученый действовал верно, но все равно не смог бы избежать аварии.
ЛЕОНИД ТОПТУНОВ
Старший инженер реакторного цеха Чернобыльской АЭС первым заметил, что дальнейшее ускорение может сделать четвертый реактор плохо управляемым. У него даже произошел конфликт с Анатолием Дятловым, который настаивал на продолжении разгона реактора, что, по мнению специалистов, и привело к аварии.
Топтунов получил одну из самых высоких доз облучения. Именно поэтому сразу после эвакуации он был госпитализирован, а после врачи приняли решение отправить инженера в Москву вместе с остальными жертвами катастрофы.
Борьба за жизнь ученого продолжалась до 14 мая, но его состояние стремительно ухудшалось. Доза облучения была настолько велика, что даже врачи, пытавшиеся помочь Топтунову и его коллегам получили серьезные ожоги.
Инженер скончался 14 мая в московской больнице от лучевой болезни.
ВЛАДИМИР ПИКАЛОВ
Начальник химических войск Министерства обороны СССР был не просто одним из ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской АЭС, но еще и Героем Советского Союза, опытным военачальником, который прошел через Сталинградскую битву и участвовал в штурме Берлина.
На момент Чернобыльской трагедии Владимиру Карповичу было почти 62 года. У Пикалова не возникло даже сомнений по поводу того, стоит ли принимать участие в работе по ликвидации последствий аварии. За грамотное руководство и отвагу в том же 1986-м его наградили званием Героя Советского Союза.
В 1988 году Пикалов вышел на заслуженную пенсию, после чего, наконец, смог уделить внимание общению с родственниками. Скончался Герой Советского Союза в 2003 году, после чего он был похоронен на Донском кладбище.
АЛЕКСЕЙ АНАНЕНКО, ВАЛЕРИЙ БЕСПАЛОВ, БОРИС БАРАНОВ
Герои-водолазы получили серьезную дозу облучения, но смогли выжить. Все трое несколько дней находились в больнице, после чего были отпущены домой.
Борис Баранов скончался в 2005 году от сердечного приступа, а вот его коллеги Алексей Ананенко и Валерий Беспалов живы до сих пор. В 2018 году Петр Порошенко наградил героев орденами «За мужество», в очередной раз отметив их бесценный вклад в ликвидацию последствий аварии. Награду за Баранова получил его внук.
Chernobyl Synopsis 12: «Леонид Топтунов в воспоминаниях своей матери: история его жизни»
Автор: Франческа Дани
Перевод: крайне любительский
Статья печатается с разрешения автора
Это будет, наверное, самый сложный текст из тех, что мне доводилось писать для сайта. С тех пор как я начала исследовать тему Чернобыля, я познакомилась с самыми разными людьми, испытавшими на себе последствия радиационной катастрофы, но то, что вы собираетесь прочитать – нечто, выходящее за рамки всего увиденного и услышанного мною ранее, прежде всего потому, что это глубоко личная история одного очень важного для меня человека.
Те, кто хорошо знаком со мной, знает, насколько сильно меня волнует личность Леонида Топтунова и его место в данной истории. Это, наверное, человек, с которым я больше всего хотела познакомиться в своей жизни. Его мать, госпожа Вера Топтунова, открыла передо мной двери своего дома и позволила узнать больше о его жизни, мечтах и устремлениях.
Вопрос о смысле человеческой жизни поднимался в различных контекстах бесчисленное множество раз и, возможно, не предполагает единственного и однозначного ответа.
Если вам не дано познакомиться с кем-то, кого уже нет в живых, единственное, что можно сделать — это собрать воспоминания о нем и нести их в своем сердце. Поиск воспоминаний не всегда легок: память каждого человека – это его личная история. И тем не менее именно память продолжает связывать нас.
Погружаться в чужие воспоминания всегда следует очень осторожно, особенно если разговор касается столь сложной и трагической темы: часто это сопровождается душевной болью и со стороны рассказчика, и со стороны слушателя. В каком-то смысле слушать даже труднее: рассказывая другому человеку свою историю, вы разделяете с ним свое бремя, но, если вы слушаете, вы принимаете на себя часть чужой боли, от которой вам будет непросто избавиться.
Что такое память? Что-то, что у вас осталось, или что-то, что вы потеряли навсегда? Я оптимистка и со временем научилась верить в первый вариант.
Несколько дней назад мой корреспондент из Украины объявил, что Вера согласна встретиться со мной. Купленный полчаса спустя авиабилет давал мне возможность 32-часового пребывания на Украине. Из всех моих рабочих поездок по миру эта была самой короткой, но, если вы действительно хотите чего-то, вы должны пользоваться любой доступной возможностью.
Мать Топтунова живет на городской окраине в компании упитанного кота на первом этаже дома, который, если смотреть снизу вверх, удивительно напоминает припятскую многоэтажку.
Ее муж Федор Топтунов скончался в возрасте 79 лет в роковое для этой семьи число — 26 апреля — 2010 года. Вере сообщили об этом в Москву, куда она приехала в тот день, чтобы почтить память сына в годовщину Чернобыльской катастрофы.
Мы жмем на кнопку звонка, и миниатюрная женщина открывает нам дверь. Я представляла ее более высокой, учитывая, что ее сын был более шести футов ростом. На несколько мгновений воцаряется тишина; мы с Верой стоим в дверях и робко смотрим друг на друга. Тогда, чтобы разбить лед, я вручаю ей букет разноцветных роз, купленный в центре города несколькими минутами раньше, и коробку шоколадных конфет.
Поблагодарив за визит, она проводит меня в уютную гостиную. На стене у двери висит большой портрет Леонида, обрамленный фиолетовыми цветами. Она берет с полки четыре старых на вид книги, не говоря ни слова, протягивает их мне, и я вижу, что это вовсе не книги, а фотоальбомы ее сына, вся его жизнь в четырех огромных фотоколлекциях. Помимо воспоминаний, это все, что от него осталось.
«У меня нет никакого конкретного плана ведения интервью, и я не буду задавать вам вопросов. Честное слово. Просто расскажите мне то, о чем сами хотите рассказать» — сказала я.
Накануне отъезда близкий друг сказал мне: «Ты обязательно будешь плакать. Не вздумай стыдиться своих слез».
Я действительно заплакала, стоило мне открыть первый фотоальбом, и это сразу установило между мной и Верой сочувственные и доверительные отношения. Она поняла, что я не очередной журналист в поиске совковых сенсаций — мне хотелось рассказать людям что-то более важное. И она начала вспоминать.
[Если кто-нибудь захочет лучше узнать меня, он всегда сможет найти меня в ваших словах и ваших воспоминаниях.]
26.04.1986
В ту ночь, когда смена Александра Акимова встала за пульт управления реактором №4, Леонид Топтунов находился в должности всего три месяца. Он отвечал за управление мощностью реактора, включая контроль над 211-ю регулирующими стержнями (СУЗ).
Первая ошибка произошла, когда, понижая мощность, Топтунов по неопытности «уронил» ее до 30 Мегаватт. Начался так называемый процесс ксенонового отравления реактора, означающий аномально высокое поглощение нейронов ксеноном-135 и влекущий за собой снижение реактивности. По всей видимости, операторы не знали об этом явлении, и, полагая, что снижение реактивности вызвано неисправностью, извлекли из активной зоны поглощающие стержни защиты, приведя реактор в состояние, которое, учитывая его конфигурацию, было заведомо опасным.
Стоит сказать, что все действия Топтунова были подчинены воле его начальника, против которой Леонид, исходя из соображений безопасности, пытался всячески протестовать, поэтому ответственность за произошедшее лежит не на Топтунове.
Работая на месте аварии, он вместе с Акимовым вручную открывал задвижки трубопровода, по которому к реактору должна была поступить охлаждающая вода. Стоя по колено в радиоактивной воде на протяжении нескольких часов, он получил смертельную дозу радиации. Он умер 18 дней спустя, в возрасте 25 лет.
«Вы знаете, что это была его последняя смена перед отпуском?» — спрашивает меня Вера.
Честно говоря, я этого не знала. В тот момент не могла произнести ни слова, и, видимо, понимая мои чувства, Вера опускает взгляд и севшим от слез голосом повторяет:
«После той смены он бы ушел в отпуск».
Мы привыкли думать, что сами управляем своей жизнью. Но, может быть, на самом деле от нас ничего не зависит? Существуют ли судьба, совпадение, случай? Может быть, все уже решено с самого начала, и мы только думаем, что у нас есть выбор.
Детство и учеба
Я сразу замечаю, что во время нашей беседы мама Топтунова никогда не называет сына Леонидом, а использует уменьшительно-ласкательную форму его имени – «Ленечка». Диминутивы часто применяются в восточных странах, в первую очередь со стороны родителей к малышам и уже взрослым детям. Если «Леней» его называли близкие друзья, то родные, обращаясь к нему, всегда употребляли ласковое «Ленечка».
Леонид Топтунов родился 16 августа 1960 года. Его отец был военным ученым, работавшим на первом и крупнейшем в мире космодроме Байконур. Отсюда стартовало множество вошедших в историю космических полетов: первый успешный запуск искусственного спутника 4 октября 1957 года (Спутник-1), первый запуск космического корабля с человеком на борту (Юрий Гагарин в 1961) – лишь небольшая их часть. Леонид провел свое детство вблизи Байконура в Казахстане и здесь начал ходить в школу. Он был послушным и сдержанным мальчиком, который рано начал читать и проводил много времени с книгой. Когда он закончил первые пять классов, его отец был переведен по службе в Таллин, и семья переехала в Эстонию. В Таллине Леонид продолжал учиться с шестого по одиннадцатый класс. Точные науки давались ему настолько хорошо, что преподаватели математики и физики приглашали его ассистировать им на занятиях, и, случалось, он сам проводил уроки.
Он много общался с одноклассниками, всегда готов был помочь с учебой; со всеми находил общий язык и был всеобщим любимцем.
Чувствуя тягу к науке, Леонид решил продолжать обучение в области ядерной физики. Боясь опасностей, с которыми может столкнуться ее сын, Вера не могла до конца одобрить это решение, но он тем не менее переехал в Москву и начал учебу в Обнинском филиале МИФИ. В 1983 году, по завершении пятилетнего курса, он по распределению был отправлен на Чернобыльскую АЭС, где в течение шести месяцев проходил преддипломную практику в качестве стажера. Его способности были отмечены руководством, и по окончанию практики ему предложили рабочий контракт. Как это обычно бывает, его восхождение по карьерной лестнице начиналось с младших должностей, соответствующих его специальности. Через два года, в январе 1986-го, он заступил на должность старшего инженера управления реактором № 4.
Жизнь в Припяти
В начале своей карьеры на ЧАЭС он жил в общежитии, но все, кто продолжал работать на станции на постоянной основе, имели право на получение от государства собственного жилья. Каждая квартира отвечала жилищным нормам СССР. Стандарт – 7 кв. метров на человека. Как только Леонид заключил со станцией окончательный контракт, ему была предоставлена квартира площадью 25 кв. метров, состоявшая из небольшой гостиной, ванной комнаты и кухни. Спальни в ней не было, и он спал он на раскладном диване в гостиной – короче говоря, типичные квартирные неудобства по переезду.
В Припяти у него было много друзей, в том числе среди коллег по станции – например, с начальником смены Александром Акимовым Леонида объединяла общая страсть к рыбалке. В нерабочее время (которого, впрочем, оставалось не так уж много) он вел образ жизни обычного двадцатипятилетнего парня: любил выбираться в город по вечерам и выезды на природу по выходным.
Я не могла не спросить Веру: был ли он помолвлен? Сын никогда не говорил с ней об этом, отвечает она со слегка неловкой улыбкой, свойственной всем матерям, когда им задают подобные вопросы о детях, – и она не знала на эту тему ничего определенного. Я говорю ей, что на мой взгляд он был очень красивым и что у него точно должна была быть девушка, на что она улыбается, берет мою руку и благодарит. Мой коллега шепчет мне: «Ты знаешь, что у него было много поклонниц, не так ли?» Да, отвечаю я, не так давно его близкий друг намекнул мне, что где бы ни оказывался Леня, он везде оставлял след в сердцах девушек.
Вера мало что помнит о жизни Леонида в Припяти: общение с сыном тогда было редким, и им было сложно следить за жизнью друг друга. К тому же боль, связанная с последовавшими затем событиями, стремилась стереть из памяти время, когда он жил вдали от нее.
Я знаю, как это бывает: когда вы молоды, и наконец покидаете свою семью, живете в собственном доме, в суперсовременном городе в уверенности, что отныне все станет яснее и проще, как если бы ваша жизнь вдруг началась с чистого листа. Как можно допустить мысль о смерти в такое время?
Последние дни в Москве
Вера и ее муж Федор, пребывавшие на своей даче в пригороде Таллина, находились в состоянии безмятежного покоя. Был конец апреля, и они проводили свой отпуск вдали от городской суеты. В те годы новости вообще распространялись медленно, что же касается Чернобыля, то советские власти намеренно препятствовали информированию населения о взрыве. Первые сообщения появились по государственному телевидению спустя два дня, 28 апреля, и длились всего 14 секунд.
Сосед стучит в дверь дома Топтуновых: «Вы слышали, что случилось на АЭС, где работает ваш сын?». В поисках источника, способного прояснить ситуацию, Вера и Федор возвращаются домой в Таллин. 29 апреля приходит телеграмма: «Мама, я в больнице. Чувствую себя хорошо. Мой адрес: 98 23 улица Маршала Новикова, 6-я клиническая больница – Леня».
Первым же рейсом Вера с мужем отправляются в Москву. Они срочно прибывают в больницу № 6, указанную в телеграмме, и находят там Леонида.
С этого момента рассказ дается ей тяжело. Обращение к трагическим воспоминаниям – процесс психологически трудный и для того, кто рассказывает, и для того, кто слушает. Однако, если вам удастся создать между рассказчиком и слушателем глубокую доверительную связь, вы сможете поддерживать друг друга в моменты, когда одному из вас необходимо собраться с силами.
Вере и Федору разрешили быть рядом с сыном в последние дни его жизни, но они могли находиться в «коробке» (так она называет изолятор) только в ночное время. Вера стала донором костного мозга, отторжение которого произошло сразу же после пересадки.
Она рассказывает мне об эпизоде, который особенно врезался в память: в последние дни его лицо покрывали открытые раны, вызванные воздействием радиационного излучения, и падавшие на них волосы причиняли ему большие страдания. Вера хотела позвать кого-нибудь подстричь волосы, но он сказал ей: «Мама, я умираю. Нет смысла тратить деньги на такие вещи. Немного потяни их, и они отделятся сами».
Через три дня, 14 мая 1986 года, он скончался.
В день его похорон от больницы по направлению к Митинскому кладбищу направилась единственная траурная процессия. В грузовике, в то время использовавшемся для перевозки тел, находился единственный гроб, уже закрытый и опечатанный.
Родители Леонида сопровождали тело до машины. Закончив погрузку, сотрудники морга начали манипуляции по запаиванию гроба в металлическом контейнере, но Федор решительно выступил против этого: перед погребением он хотел иметь возможность проститься с сыном. Он настаивал, чтобы в течение всего пути до кладбища гроб оставался незапаянным. Завязался серьезный конфликт: Федор кричал, что если сотрудники морга не послушают их, то они с Верой лягут под грузовик и никто не сдвинется с места. После этих слов персонал уступил их требованиям.
Неправда, что когда кто-то умирает, последняя глава его книги написана, и книга эта закроется навсегда. Пройдут годы и даже десятилетия, и может случиться, что эта книга будет переведена на лучший язык.
Передача тела
Именно в разлуке понимаешь, как сильно кого-то любил.
Вера и Федор продолжали жить в Таллине до 1993 года, а затем переехали в Киев, где ими была приобретена квартира на окраине города. О причине их переезда невероятно тяжело говорить. В те годы покоящиеся на Митинском кладбище в Москве тела Чернобыльцев планировалось перезахоронить в Киеве. Это и подтолкнуло их к переезду: движимые бесконечной любовью, родители хотели быть ближе к погибшему сыну. Распад Союза опрокинул эти надежды: тела остались лежать на московском кладбище, где и находятся по сей день; однако киевская квартира была уже куплена и Топтуновы остались жить в ней.
Я верю, что обитель мертвых находится в сердцах живущих. В конце концов, если подумать, в воспоминаниях не существует расстояния. Если вы хотите быть с кем-то, кого любите – вы уже с ними.
Указ 1156/2008 от 12.12.2008 г.
Через два с половиной года после смерти сына Вера и ее муж получают следующее письмо от секретаря парткома:
«Уважаемые Вера Сергеевна и Федор Данилович! Прежде всего разрешите выразить вам свое глубокое соболезнование в связи с постигшим вас горем. Трагические события на Чернобыльской АЭС оборвали жизнь вашего сына и нашего товарища.
В течение последующих лет на фигуре Леонида Топтунова висел груз ответственности за события 26 апреля 1986 года, и его мать посвятила свою жизнь попыткам реабилитировать его в глазах общественности.
Наконец, спустя 22 года после аварии, состоялась торжественная церемония, в ходе которой за проявленное личное мужество в первые часы после аварии на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС, Указом Президента Украины 1156/2008 от 12.12.2008г. Топтунов Леонид Федорович был посмертно награжден орденом «За мужество» III степени.
Смелость – это не столько отсутствие страха, сколько мудрость и мужество действовать в соответствии со своими моральными убеждениями. Это способность видеть суть вещей, и, отдавая себе отчет в том, что за пределами страха находится нечто, которое стоит защищать, без колебания выйти за эти пределы. Противостояние сильной личности и толпы старо как мир.
Мое обращение
Как у исследовательницы биографии, у меня была мечта, которую я безумно хотела осуществить: подержать в руках тот самый орден, о котором шла речь выше. Я спросила Веру, не разрешит ли она мне хотя бы взглянуть на него? За минутой молчания последовал ответ, ставший для меня ударом под дых: «У меня его нет. Кто-то пришел и забрал его».
Кто-то из тех многочисленных людей, что годами появлялись здесь, унес орден Леонида из дома, где он должен был находиться по праву.
Вера – очень самоотверженная и щедрая женщина. Много раз во время нашего интервью она предлагала мне взять то или другое фото своего сына, но я предпочла отказаться: не потому, что не хотела брать, а потому, что считаю, что то, что осталось от Леонида, должно принадлежать его матери. Поэтому я бы хотела, чтобы орден за мужество вернулся в дом Топтуновых. Моральная ценность этого кусочка металла в миллион раз превосходит его материальную стоимость. В конце концов, речь идет не только о драгоценных воспоминаниях, но и о чтении памяти героя.
Не знаю, насколько широко распространится в интернете моя статья, но хочу воззвать к совести этого человека. Мать Леонида 22 года боролась за реабилитацию сына, и я молюсь и надеюсь, что мы найдем способ вернуть этот неоценимо дорогой предмет законному владельцу.
Здравый смысл – это умение трезво смотреть на вещи, и делать все так, как это следует делать.
Слово в его защиту
Далее следует мое мнение об отношении к Леониду Топтунову в годы, последовавшие за Чернобыльской катастрофой.
Ловко оболганный, он был несправедливо осужден с подачи тех, кто строил свою защиту на его костях. Вместе с Александром Акимовым он первым начал работать на месте аварии, получая смертельные дозы радиации. Он умер в Москве через восемнадцать дней после аварии, измученный различного рода допросами, которые, несмотря на его тяжелое физическое состояние, продолжались до последних его дней. Основная ответственность за аварию была возложена на их с Акимовым плечи. Оба получили обязательные к выполнению инструкции, которые впоследствии по мановению волшебной палочки превратились в «несанкционированные действия».
Кнопка аварийной защиты (АЗ-5) была нажата Леонидом по команде начальника Александра Акимова по завершению программы испытаний по выбегу турбоэлектрогенератора. Это показало последующее декодирование ленты системы диагностической записи (ДРЕГ) основных параметров блока №4.
Так на каком основании он был осужден? И он, и Акимов умерли, не узнав о реальных причинах аварии. Они не могли себе представить, что обычное нажатие кнопки АЗ-5 заставит проявиться скрытые дефекты системы управления и защиты реактора, а также его конструктивные недостатки, не учтенные при проектировании.
Пожелание на будущее
Перед моим уходом Вера предложила мне чашку кофе и шоколад, и, сидя за кухонным столом, мы перешли к разговору о более легких и менее эмоционально затратных вещах: она много расспрашивала обо мне, а я спросила ее, видела ли она новый сериал о Чернобыле. Она ответила, что близкие сообщали ей о существовании этого телешоу, но сама она никогда не видела его.
Время моего визита в дом Топтуновых подошло к концу, и настало время мне выдохнуть затаенное дыхание и заново собрать себя по кусочкам. В моем сердце царил хаос. Время, запрет, неизвестные ранее факты: каждый разговор с чернобыльцем – это возможность узнать много нового и заново откалибровать свой внутренний компас.
Вера выходит проводить меня на улицу, и, пока мы ждем такси, приглашает меня взглянуть на ее сад: цветущий островок, скрытый в бетонном чреве суматошного города. Материнская сторона ее натуры проявляется в заботе, проявляемой ей даже по отношению к мелочам.
Напоследок она задает мне прямой вопрос – замужем ли я – и я отвечаю, что нет.
«Заводи троих детей. Не останавливайся, как я, только на одном» — пожелала она мне на прощание.
Самое сложное для человека – это не забыть прошлое, а забыть будущее, которое он представлял для себя, и особенно – для своих детей.
Люди умирают только тогда, когда о них забывают.