ludovico einaudi личная жизнь
Людовико Эйнауди: биография, карьера и личная жизнь
Содержание статьи
Биография
Людовико появился на свет глубокой осенью 1955 года в итальянском городке Турин, что в регионе Пьемонт. Его дедушка Луиджи занимал должность президента Италии, а отец Джулио работал издателем, выпуская в свет шедевры итальянских писателей. Рената, мать Людовико, мастерски играла на фортепиано, поскольку ее отец Уальдо Альдрованди был профессиональным пианистом и дирижером, мигрировавшим из Австрии. По-видимому, мать и привила сыну любовь к творчеству и к фортепиано, хотя свои первые работы будущий композитор писал в переложении для классической гитары.
Юношей же он пошел учиться в миланскую консерваторию, и с отличием закончил образование, получив диплом в 1982 году. Его талант заметил знаменитый пианист Лучано Берио, с помощью которого Людовико поучаствовал в Тэнглвудском музыкальном фестивале. В своих интервью Людовико с большой теплотой и благодарностью отзывается о своем наставнике.
Карьера
Основную известность этому композитору принесло музыкальное сопровождение к кинофильмам «Черный лебедь», Доктор Живаго», циклу документальных лент «Это Англия» и многие другие. Людовико популярен не только у себя на родине, где он удостоен множества наград и даже является обладателем почетного ордена, но и на мировом сервисе Itunes, где число покупок его произведений увеличивается с каждым днем. Помимо этого, он сотрудничает с множеством звезд и звукозаписывающих студий в качестве сессионного музыканта, и его музыка используется в рекламных роликах, трейлерах, а также видеоиграх.
Один из самых удивительный роликов с участием Людовико Эйнауди – запись его произведения Elegy for the Arctic, которое он исполняет на фортепьяно, причем и маэстро и инструмент плывут на льдине меж величественных снегов Арктики. Как оказалось, этот перфоманс был создан всемирной экологической организацией Greenpeace, которая захотела обратить внимание на глобальную проблему таяния ледников в Арктике.
Впоследствии композитор решил и дальше заниматься общественной деятельностью, и уже стал привлекать внимание к проблеме нехватке воды в Африке, словом, музыкант стал одним из тех людей, кто пытается сохранить нашу чудесную планету для потомков. Как он сам утверждает, источниками вдохновения для него служат путешествия, живопись и хорошее вино.
Личная жизнь
Про свою личную жизнь Людовико предпочитает умалчивать, никакой информации на этот счет он не дает ни в интервью, ни в своих аккаунтах в социальных сетях. Для окружающих Эйнауди – это его музыка, а частная жизнь и покой семьи тщательно им оберегаются. Известно лишь, что у него любящая жена и двое детей, сын Лео и дочь Джессика.
Ludovico Einaudi — классик современности
Недавно обнаружил эту статью про одного из любимейших композиторов современности,решил поделиться с вами.Осторожно,длинодлинопост,приятного просмотра;)
Знакомьтесь — Людовико Эйнауди.
Людовико родился в 1955 году, в Турине (Италия). Так как его мать играла на фортепиано, то уже в возрасте пяти лет он начал постигать музыкальное искусство. Отец матери был композитором и дирижёром итальянских опер. А вот отец Эйнауди был издателем, и хотя не особо интересовался музыкой, всё же не запрещал ею заниматься. Общим было то, что и отец и сын любили современное искусство. Дедушка был президентом Италии, и, как говорит музыкант, его до сих пор ставят ему в пример. Хотя композитору уже 58 лет.
В шестнадцать лет понял, что, цитирую, «я – часть музыки, а музыка – часть меня, и с тех самых пор мы – одно целое, не расстаемся ни на день.» Хотя был и другой путь — Людовико мог стать фотографом, но страсть к музыке оказалась сильнее. Далее в 27 лет она получил диплом композитора в Миланской консерватории имени Джузеппе Верди и продолжил обучение уже у Лучано Берио до 31 года. Мне кажется, что обучение у Лучано сильно повлияло на Людовико именно в плане собственного звучания. Потому что его учитель любил эксперименты со звуком и постоянно объединял самые разные направления во что-то новое.
А теперь самый интересный, на мой взгляд, факт. Как уже было сказано, в 31 год Эйнауди закончил обучение. А потом 10 лет искал собственное звучание. Задумайтесь: 10 лет. Как он сам говорит, в начале карьеры порой было очень тяжело и приходилось подрабатывать в музыкальных издательствах. «Но я упорный».
А теперь давайте отойдём от темы музыки и просто подумаем: человеку 31 год. Как мы понимаем, в этом возрасте надо иметь уже некоторую стабильность. А Людовико в этом возрасте только закончил обучение. Я не могу представить человека, который потом бы ещё 10 лет искал своё. Нужно иметь поистине железное упорство, чтобы не сдаваться в течение столь долгого времени. Но и награда была достойной.
Сольный альбом, выпущенный в 1996 году «Le Onde» стал самым продаваемым альбомом в Италии и Великобритании. С этого момента к композитору пришла настоящая известность и был найден свой собственный стиль. Забавно, но когда ранее в 1990 году вышел альбом «Stanze» и композиции из него крутили на радио, в один прекрасный момент в телерадиокомпании отключилась телефонная сеть. Слушатели могли лишь наслаждаться музыкой, но вот узнать кто автор — нет.
Приведу фрагменты интервью, которые дадут более полное представление об этом человеке. Запомните его советы, потому что они универсальны и вспоминайте их, когда вам будут говорить, что что-то там невозможно или уже поздно и т.д:
— Вдохновение: что это? Откуда и как оно берется?
— Это такой момент, который «останавливает» размышление между внешним элементом и его воздействием на наш внутренний мир. Например, несколько лет назад я увидел Триптих природы Джованни Сегантини: эти изображения мне явились как фотограммы, которые намекали на движение. Мне показалось естественным развернуть их в музыкальную тему. Так появилось Divenire.
— Какие этапы (и сколько их) проходят между придумыванием мотива и воплощением его?
— Иногда музыкальный отрывок рождается почти готовым за один день, хотя это не значит, что я не обдумывал его до этого. А иногда случается, что привлекательной музыке мне долго не удается придать идеальную форму, такую, как мне хочется. Тогда приходится ее переписывать не один раз. Кроме того, бывают насколько мощные идеи, которые всегда передают чувства, даже если их исполнять в разной манере и оркестровке. Музыка почти никогда не рождается от начала до конца, от А до Я. Она может начаться, например, с Л, а потом все приведется в нужный порядок.
— Насколько важно думать о слушателях?
Очень важно. Но не для того, чтобы потакать желаниям любителей моих сочинений. Скорее, меня заботит ясность. Выявить сущность того, что я хочу выразить.
— Сочинять музыку: природный дар или этому можно научиться?
Обладание абсолютным слухом считается предрасположенностью. Но можно это развивать с помощью других интересов: науки, искусств, литературы, путешествий…
— В вашем творческом процессе существует место, где вы предпочитаете писать музыку?
Между необыкновенной красотой вокруг меня и необыкновенной красотой в моем творчестве нет прямой зависимости. Напротив. Свои лучшие произведения я написал в городе, в Милане. Представьте, однажды я взял с собой инструменты в чудесное место на море. Но окружающая красота отвлекала меня, и у меня не было настроения работать. Для концентрации нет нужды выглядывать наружу. Надо смотреть внутрь себя.
— Если бы вам пришлось представиться тем, кто вас не знает, какое произведение вы бы выбрали?
— Experience, оно вошло в мой последний альбом In a Time Lapse. А потом у меня, пожалуй, возникли бы сомнения. Мы живем в эпоху гиперслушания. Молодежь отгораживается наушниками, песни звучат в лифте, в ресторане … Подобный перебор меня раздражает. Есть такое время и такие места, где можно замечательно слушать тишину. В некоторых фильмах тоже слишком много музыки. А когда музыки много, то она не создает впечатления и утрачивает магию.
— Что значит иметь стиль?
Узнавать себя, находить удовольствием в том, что делаешь.
— Чему должна служить ваша музыка?
Она должна оставлять внутри что-то, запускающее идеи. Самый большой комплимент для меня — узнавать, что кто-то, послушав мою музыку, написал стихи или нарисовал картину. Или просто улыбнулся новому дню. Думаю, что музыка может проникать напрямую глубоко в душу. Человек беззащитен перед нотами. И это замечательно.
И лично от себя хочу добавить одно из любимейших композиций гениального музыканта:
Людовико Эйнауди — композитор, который заставляет взглянуть на мир по-новому
Его концерты всегда сопровождаются аншлагами, а композиции имеют бешеную популярность во всем мире. Знакомьтесь — Людовико Эйнауди.
Людовико Эйнауди (Ludovico Einaudi) – известный итальянский композитор и пианист. Родился музыкант 23 ноября 1955 года в Турине (Италия). Его музыкальный стиль представляет собой гармоничное сочетание элементов классической музыки и поп, рок, электронной музыки.
Будущий композитор рос в богатой семье. Его дед — Луиджи Эйнауди был президентом Италии в период с 1948 по 1955 годы, а отец Джулио являлся основателем семейного издательского дома Einaudi, во многом определявшего литературную жизнь в Италии. Его мать играла ему на фортепиано в детстве. Он играл с матерью с пяти лет, и таким образом получил свое первое образование.
Свой музыкальный путь начал в туринском джаз-рок коллективе Venegoni & Co. Вместе с ним музыкант записал альбомы «Rumore rosso» и «Sarabanda».
В 27 лет музыкант получает диплом композитора в миланской консерватории имени Джузеппе Верди и в 1982 году продолжает свое обучение уже у Лучано Берио. Во время учебы он становится ассистентом Лучано Берио, тем самым содействовал в некоторых театральных и музыкальных постановках. Под управлением Лучано Берио молодой композитор в 1981 и 1982 году представил публике свои первые яркие произведения Per vie d’acqua и Rondo. В 1986 году музыкант заканчивает свое обучение. В это время ему исполняется 31 год. Музыкант понимал что в этом возрасте надо иметь уже некоторую стабильность. А он в этом возрасте только закончил обучение. Все было бы не так плохо, если бы он еще 10 лет не искал собственный индивидуальный стиль и звучание. Но как говорится «терпение и труд все перетрут», и в 1996 году выпускает сольный альбом. Первый дебютный альбом Le Onde становится самым продаваемым альбомом в Великобритании и Италии. С этого момента к композитору пришла настоящая известность.
С того момента музыканта начинают приглашать для участия в записи саундтреков к фильмам. Знаменитый итальянский режиссер Нанни Моретти выбирает несколько его композиций для своего фильма «Aprile».
Под конец 90-х годов музыкант решает начать сольную карьеру. По крайней мере, он сделал правильный выбор, что начал сольную карьеру. И благодаря чему он не стал одним из множества известных лишь узкому кругу специалистов и меломанов композиторов, сочиняющих лишь для кинематографа или театра.
В одном из интервью у музыканта спросили: Вдохновение: что это? Откуда и как оно берется? На что он ответил: Это такой момент, который «останавливает» размышление между внешним элементом и его воздействием на наш внутренний мир. Например, несколько лет назад я увидел Триптих природы Джованни Сегантини: эти изображения мне явились как фотограммы, которые намекали на движение. Мне показалось естественным развернуть их в музыкальную тему. Так появилось Divenire.
Музыку Людовико Эйнауди нельзя назвать целиком классической. В ней присутствуют и другие традиции, например, рок.
Весь день эту композицию слушаю
Композиции музыканта часто можно услышать фильмах, среди которых «Это Англия», «Принцесса Монако», «Черный лебедь».
Следующий проект, по словам композитора, полностью отнял у него четыре месяца жизни, — настолько он был поглощён им. Речь идёт о саундтреке к ремейку фильма Доктор Живаго по роману Бориса Пастернака.
А если Вы смотрели фильм «1+1» (Неприкасаемые) то знайте, что весь фильм построен на композициях Эйнауди.
А если же вы любите игры с сюжетом, то композиция Fly использовалась как в Bioshock: Infinite, так и в Valiant Hearts: The Great War.
Его последние альбомы: «Divenire» (2007), «Nightbook» (2009), «Islands» (2011), «Elements» (2015) горячо любимы публикой. Композиции из них исполняются на многочисленных концертах в Италии, Бельгии, Голландии, Франции, Германии
В общем, успокаиваем свою больную от забот голову, садимся, закрываем глаза и слушаем музыку Людовико
Людовико Эйнауди: «Я должен спросить у моего психоаналитика»
Итальянский «классик эпохи YouTube» о любви к Джими Хендриксу, связи с XVIII веком и банкротстве классического репертуара
8 и 9 сентября в московском Crocus City Hall выступит итальянский пианист и композитор Людовико Эйнауди, которого интернет-аудитория слушает охотнее Моцарта; его последний альбом «Elements» попал в британский топ-20, чего не случалось с классической записью последние 20 лет. Перед концертами Ляля Кандаурова поговорила с учеником Лучано Берио о его популярности и о том, почему он так много пишет грустной музыки.
Слушайте Elements — Ludovico Einaudi на Яндекс.Музыке
— Синьор Эйнауди, какой вопрос вам задают чаще всего?
— Наверняка такой вопрос есть, но сразу в голову ничего не приходит; спросите, я попробую ответить на любой.
— Я почти уверена, что это вопрос терминологический: критики называют вас постминималистом, поп-классиком, постклассиком, неоклассиком — как правильно?
— Точно, забыл: это и есть самый частый вопрос. Я никогда не знаю, что ответить. Что значат эпитеты «классический», «неоклассический», «постклассический»? Слово не даст нам никакого представления о собственно музыке; это ярлык, которому я придаю мало значения.
— Вы считаете себя композитором?
— Да, поскольку я пишу музыку. Но я еще и играю ее — выходит, я композитор-исполнитель.
— Немного барочная фигура?
— Пожалуй, но такие же есть и в рок-культуре. Они есть и в романтизме — в XIX веке это были Паганини, Лист и Шопен, хотя вы правы: именно в барокко и роке музыкальный текст нерасторжимо связан с фигурой исполнителя.
— С какой ветвью итальянской культуры вы себя идентифицируете?
— Я родился в Турине. Это север Италии, и, конечно, северная культура мне ближе. Несмотря на то что я всегда смотрю на традиции и историю моей страны как на комплексный процесс, даже визуально вы отличили бы меня от южанина. В то же время мне очень нравятся и люди юга Италии, и их культура.
— Я имела в виду, скорее, эпоху, нежели географию.
— Итальянская музыка складывается для широкой публики из двух явлений: с одной стороны, это моторный, механистичный стиль инструментальных концертов эпохи барокко, с другой — оперный язык XIX века. Я острее ощущаю свою связь с XVIII веком: наверное, вы знаете, что Вивальди, как и я, был северянином, венецианцем. Я очень люблю его музыку, и мне близки конструкционные принципы музыки барокко.
Нужно обязательно провести в системе несколько лет, но потом надо непременно попробовать бежать.
— Вы говорите о вашей работе с Амстердамской симфониеттой?
— Именно так: то, что мы делали, было очень близко барочному концертному стилю. Мы играли различные мои сочинения, а также музыку Баха и Пярта.
— Где проходит граница между «классической» музыкой и вашим искусством?
— Мне кажется, что определение «классическая музыка» очень гибко, и рассматривать его нужно широко. Это гигантское поле, где так много разновидностей и возможностей. Более того, множество композиторов размывали границы между строго академическим звучанием и, например, народным — это Стравинский, Барток, даже Моцарт. Все перемены, вся эволюция в музыке происходили именно там, где была фигура экспериментатора, человека, который мог выйти за пределы традиции, на другую территорию. Мне кажется, что я со своей музыкой работаю именно в этом направлении, и я считаю, что нужно выталкивать себя из обжитого маленького поля, иначе ты неизбежно начинаешь повторяться.
— Но ведь ваш стиль как раз очень узнаваем.
— Это можно сравнить с чертами лица. Именно поэтому нужно меняться и можно не бояться экспериментов: как бы вы ни преображались, конструкция лица остается узнаваемой и неизменной.
— Давайте вернемся к классике. Правильно ли я поняла, что вы вообще не проводили бы границ между ею и вашей музыкой? Тогда почему никакая «классическая» музыка не приобрела такой массовой популярности?
— Единственная разница заключается в том, что классическая музыка, как правило, связана с исполнением текста, написанного кем-то другим, часто — рожденного в другой эпохе и обстоятельствах. Я же играю то, что пишу: я — живой человек, современный своему слушателю, поэтому в том, что я делаю, вероятно, больше привлекательности. Нам всем нравятся симфонии Бетховена, но мы слышали разные их исполнения десятки, может быть, сотни раз. Поэтому для кого-то интереснее то, как пишет и что говорит артист о сегодняшнем дне, о том мире, в котором мы живем. Конечно, симфоническая музыка продолжает собирать полные залы, но иногда уже не хочется слушать еще одну трактовку Пятой Бетховена, ты хочешь чего-то, написанного сегодня.
— Вы разделяете идею банкротства западной классической музыки?
— Не музыки, а репертуара. Если, говоря о «западной классической музыке», вы имеете в виду Гайдна, Моцарта и Бетховена, то существует набор их сочинений, которые находятся в ротации на протяжении десятилетий: я вырос на нем. Я продолжаю время от времени слушать что-то из этой музыки, но я слышал уже так много, что мне хочется другого.
Если ты не хотел писать музыку в технике сериализма, на тебя смотрели как на дерьмо.
— The New York Times назвала вас «классическим композитором в эпоху YouTube». Интернет играет роль в том, какой вы видите свою музыку и себя как артиста?
— Цифровая эра очень все упростила: ты создаешь что-то и можешь молниеносно транслировать это на огромную аудиторию. Интернет — важный инструмент, и он прекрасно работает, особенно если ты делаешь интересные вещи. Хотя зачастую его используют слишком активно, и мне хочется держаться от него подальше.
— К вопросу о «подальше»: вы были чрезвычайно успешным кинокомпозитором, то есть находились вне света рампы вплоть до середины 90-х, когда начали выпускать сольные альбомы и выступать. Почему вам захотелось этого?
— Я чувствовал, что упускаю нечто важное. Когда я начал играть на сцене и развивать свою карьеру как исполнитель, это отразилось и на моем композиторском языке. Музыку приятно писать в студии или за роялем в кабинете, но если ты чувствуешь стихию сценического звука — это нечто совершенно другое. Да, мне нужна была магия сцены, но больше всего — момент музицирования, момент пребывания в звуке.
— В одном интервью вы сказали, что осознали свое призвание, когда вам было 16. Кем именно вы планировали стать в тот момент?
— Тогда я принял решение заниматься музыкой. Она была вокруг и была очень разной: моя мама играла дома классику, сам я слушал рок и обожал своих кумиров — Джими Хендрикса и Rolling Stones. Я вдруг осознал, что музыка — поле, где я свободен и сам волен выбирать свою роль, писать себе текст. Там можно было быть революционером.
— Но с более практической точки зрения — в шестнадцать вы хотели писать музыку? Или быть пианистом?
— Я просто хотел быть связанным с ней. У меня не было абсолютной ясности, но была уверенность в том, что это мое. Сейчас я подумал, что если бы я шестнадцатилетним увидел то, чем занимаюсь сейчас, это бы и оказалось моей мечтой.
— Какой для вас была учеба в Миланской консерватории?
— Это было очень странное место. С одной стороны, активно открытое всему новому — авангарду, различным прогрессивным веяниям, с другой — невероятно конформное, очень консервативное, пытавшееся контролировать и навязывать то, что тогда считалось верным. Верным считался музыкальный язык авангарда: это был тот момент в истории, когда музыка сделалась сверхнапряженной интеллектуально, невероятно усложнилась и при этом ей чего-то не хватало. Если ты не находился внутри системы, диктовавшей тебе очень эрудитский, очень структурированный, очень жесткий язык, ты выглядел безвольным и слабым. Сейчас я понимаю, что это было странно и обманывало саму идею авангарда, но тогда все было так: если ты не хотел писать музыку в технике сериализма, на тебя смотрели как на дерьмо. С другой стороны, было невероятно интересно пройти эту школу, научиться разбираться в этих техниках, в конце концов придя к тому, что мне необходимо дистанцироваться от академической среды. Это то, что я советую всем, кто занимается музыкой: нужно обязательно провести в системе несколько лет, но потом надо непременно попробовать бежать.
У русских есть особенная потребность в музыке, органическая, как потребность в еде.
— Вы были студентом в конце 70-х; ведь к этому времени уже появились и были заметны другие техники помимо сериализма?
— Вы говорите о минимализме — да, я заинтересовался музыкой Филипа Гласса и других минималистов во второй половине 70-х, но это было «внеклассное чтение»: минималистская музыка — или, правильнее говорить, «музыка репетитивной структуры» — не считалась чем-то значительным и не признавалась. Как ни странно, фигура такого масштаба, как Гласс, и сейчас только начинает приобретать свое истинное значение в нашей академической среде.
— Вы помните свою реакцию на минималистскую музыку?
— Мне очень понравилось это движение: оно показалось мне ответом на авангард, а точнее — новым авангардом, распахнувшим двери в абсолютно другое понимание базовых слагаемых музыки: ритма, интервала, формы. После долгого пребывания в авангардной среде это было как резко поменять угол зрения.
— Почему большая часть ваших работ — бестекстовая музыка? Это сознательная позиция?
— Просто мне очень нравится играть на фортепиано (смеется). Мне кажется, что фортепиано — это и есть пение, и есть мой голос, и текст ему не нужен. В то же время вы правы — я склоняюсь к «абсолютной музыке», потому что она позволяет слуху и воображению свободнее идти в любом направлении. Когда ты слушаешь музыку, где кто-то поет «я тебя люблю», ты уже не можешь услышать там озеро или оказаться в лесу; такая музыка куда более настойчива. Мне нравится оставлять эту неопределенность, хотя как слушатель я открыт и инструментальной музыке, и песням.
— Почему вы пишете так много грустной музыки?
— Боюсь, это что-то, что я должен спросить у моего психоаналитика. Проблема в том, что у меня нет психоаналитика, но, может, надо поискать и спросить (смеется)? На самом деле, я не задумывался об этом. Пожалуй, мне нравится трогательная музыка. Мне нравится, когда она сильно воздействует на чувства, и я не думаю, что грустью исчерпываются те эмоции, которые может вызывать то, что я пишу. Безусловно, грусть — одна из важнейших эмоциональных стихий, связанных с музыкой, но это еще и воодушевление, и сила, и радость, и экстаз.
— Комментируя альбом «Elements», вы называли в качестве источников вдохновения периодическую таблицу Менделеева и абстракционизм Кандинского. Есть ли еще важные для вас русские имена?
— Я слушал русскую музыку и читал некоторые классические русские романы, а однажды сочинял музыку для мини-сериала по роману «Доктор Живаго». То была интересная и трудная попытка проникновения в русскую культуру; в том числе тогда я сотрудничал с музыкантами, работающими в народной традиции. Сейчас, когда я стал более известен в России и выступаю здесь, я могу изучить ее еще с одной стороны — это то, как русские реагируют на музыку, как они чувствуют ее. Это действительно что-то исключительное: люди слушают внимательно во всех частях света, но у русских, мне кажется, есть особенная потребность в музыке, органическая, как потребность в еде.
— Вы упомянули Джими Хендрикса и Rolling Stones; а кто ваш любимый классический композитор?
— Если бы нужно было выбрать одного, то… (долго молчит) это был бы Бах.