люстрация что это значит в политике
Люстрация, люстрация, люстрация.
Для кого как, но в моем сознании понятия «люстрация», «кастрация» и «линчевание» находятся где-то рядом. Что-то импортное, жестокое и не до конца понятное. Типа массовых расстрелов, которые могут спасти революцию. Или связанное с Констанцией из «Трех мушкетеров» — красивое французское имя
Подобно шуточному определению трансвеститов — как тех плохих людей, которые в транспорте свистят, люстрация, как мне кажется, завладела умами граждан раньше, чем пришло понимание того, что же это все-таки обозначает.Не знаю результатов соцопросов, но на первый взгляд кажется, будто я не одинок и не только в моем сознании люстрированный чиновник и кастрированный кот сидят на одной ветке и разговаривают между собой о чем-то общем отсутствующем. И госслужащий (или депутат), проезжающий мимо в мусорке под улюлюкание толпы, в народном сознании как раз таким примером люстрации и является.
Так что лучше будет коротко написать о том, закон о чем именно на Украине вступил в силу с 16 октября этого года, а также и каким именно образом удержать власть, если ты пришел к ней революционным путем.
Люстрация в нормальном значении этого слова — это процесс запрета ряду лиц, ранее замещавших те или иные должности, занимать их в будущем. Обычно применяется при революциях, смене политрежимов, поражениях в войнах и прочем. То есть — те, кто вчера «имел право», сегодня всех прав лишаются.
Первоначально люстрацией называлась очистительная жертва богам, которую приносил царь, затем цензор на Марсовом поле по окончании переписи. По преданию, впервые ее совершил Сервий Туллий после первой переписи населения в 566 г. до н.э. После свержения царей переписи производили консулы, в 443 г. до н.э. стали назначаться цензоры. В некоторых случаях перепись происходила без люстраций, но в таком случае это считали причиной бедствий, обрушивавшихся на Рим впоследствии (так произошло с переписями 459 и 214 гг. до н.э.)«Википедия» как на русском, так и на английском языках (на всякий случай посмотрел также версии на немецком и болгарском) относит к люстрации происходившее в Польше, Венгрии и Чехословакии после падения там социалистических режимов в конце 90-х, пишет о полезности данного процесса, о свободе и демократии.
Фактически люстрация так или иначе применяется всеми режимами, приходящими к власти революционным путем. Просто до XX века проигравших политиков особо не жалели — или продавали в рабство (вспомним сказки «Тысячи и одной ночи»), или скармливали диким зверям (впрочем, некоторые предлагают делать это и сейчас), или иным образом лишали жизни либо обрекали на изгнание под его угрозой. Вспомним события английской или французской революции: выловили, оторвали башку — больше никто из «бывших» на власть не претендует.
Новые времена — новые нравы. Самой крупной отечественной люстрацией XX века можно, пожалуй, назвать принятие Конституции РСФСР 1918 года, прямо запретившей избирать и быть избранными ряду лиц, занимавших привилегированное положение при свергнутом режиме. К ним относились те, кто прибегал к наемному труду с целью извлечения прибыли и жил на нетрудовой доход (проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т.п.); частные торговцы, торговые и коммерческие посредники; монахи и служители церквей; служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений, а также члены царствовавшего в России дома.
Все вышеперечисленные (а их было несколько миллионов человек) в одночасье потеряли имевшийся у них соцстатус и были зачислены в категорию т.н. «лишенцев», продолжая быть урезанными в правах до принятия сталинской конституции 1936 года. Тех же, кто в эти категории не попал, но также мешал революционным властям, попросту расстреляли или сослали туда, откуда никто из них уже не вернулся. Хорошей иллюстрацией радикальной перемены социальных статусов властителей и подвластных является картина «Бывшие» художника Ивана Владимирова. От том, кто именно проводил тот вариант люстрации, можно узнать из его же произведения 1918 года «Погром винного магазина».
Тогда казалось, что, если избавиться от предыдущих властителей, новые будут честными и порядочными, навсегда забудут про грехи предшественников и вернутся к производительному труду. Михаил Восленский в исследовании «Номенклатура» очень ярко доказал, что чуда, равно как и перехода к бесклассовому обществу, не произошло: вчерашние подвластные просто превратились в новых властителей, но только боящихся, что с ними сделают то же самое, а потому еще более жестоких и беспощадных ко всему тому, что помогало им держаться на плаву.
В Германии после войны также проходил процесс денацификации — неравномерно в ГДР и ФРГ, в результате чего в ФРГ в итоге даже разрешили носить гитлеровские награды, а многие вчерашние нацисты продолжали занимать высокие должности. В ГДР же им повезло не так сильно, как на Западе. Но происходившее в ГДР сейчас называется «массовыми репрессиями», а многих из тех, кто после войны осуществлял процесс денацификации, после объединения Германии в 1989 году подвергли люстрации уже как сотрудников «учреждений, нарушавших права человека». А вот в результате люстрации в Германии «послехоннекеровской» повезло многим чиновникам из ФРГ: они заменили всех офицеров в армии ГДР, всех судей, всю профессуру в восточногерманских вузах и множество прочих должностей, куда многие из них иначе не попали бы никогда.
Не будем забывать и осуществлявшийся США после занятия Ирака в 2003 году процесс «дебаатификации», запретивший занимать значимые должности вчерашним функционерам партии исламского возрождения «Баас». Итог был закономерным: полный паралич государства и армии. Ведь те, кто умел громко кричать «Долой Саддама!», на практике остались абсолютно неспособными к госуправлению. Что, в принципе, логично: если бы они были способными — они бы работали на госслужбе или еще где-нибудь, а не кричали по площадям, наличие «параллельной элиты» или более-менее развитой диаспоры, откуда ее можно брать, как было в Германии (с ФРГ) или в соцстранах (где она, будучи в эмиграции, еще не вся вымерла от старости), — штука все-таки очень редкая и для всех стран неприменимая.
Теперь про Россию. Регулярно высказываются мнения о том, что только люстрация спасет Россию в случае смены госустройства. Впервые предлагали люстрировать всех советских функционеров, но процедура не нашла понимания даже среди самих «демократов первой волны», так как все они этими самыми функционерами и были: а откуда еще демократов взять? «Бывшие», уехавшие в эмиграцию в 20-е, к тому моменту уже благополучно отошли в мир иной, их же потомки, приезжавшие из-за рубежа и претендовавшие чуть ли не на российский престол, смотрелись весьма комично даже по сравнению со вчерашними доцентами кафедр научного атеизма, резко уверовавшими в Бога. Эмигранты же 60-х — 80-х (подобно, скажем, Юрию Любимову или Александру Солженицыну) либо благополучно вернулись в новую Россию на прежние должности (таких были считаные единицы), либо так и остались за рубежом, ибо там жилось и сытнее, и комфортнее, чем во взбудораженной реформами стране.
Теперь про Украину. Закон о люстрации не открыл дорогу к власти для «молодых и талантливых», он просто закрыл ее для тех, кто вовремя не переметнулся в стойло майданных революционеров. Те, кто вчера уперся в карьерный потолок, просто перешагнут через ступеньку и станут на место «отстраненных». Не уверен, что они обладают специальными познаниями или более грамотны, чем те, чьи места займут. А значит — в строгом соответствии с принципами управления — они будут всячески охранять и защищать свои освоенные синекуры, не допуская до них «бывших». Что, естественно, скажется на управляемом объекте, то есть Украине. Закон чудовищный, а потому пришлось самому перевести его на русский язык с украинского и выложить в интернете, чтобы отечественные читатели смогли лично понять намерения революционеров, а не читать о них в кратких сообщениях пропаганды.
Не понимаю я восторгов разнообразных товарищей, предлагающих ввести то же самое в России. Точнее — прекрасно понимаю: они хотят постов для себя и друзей, так как только таким образом смогут их получить. Но они не представляют собой «параллельной элиты», какой были сотни тысяч большевиков или германских антифашистов, они просто хотят госдолжностей, не обладая при этом ни уровнем образования, ни квалификацией. Хотят того, что всегда, во все века хотели все борцы за власть во всем мире. Только вот к красивым высказываниям и правам человека это не имеет никакого отношения.
О «люстрациях»
Очевидно, что после краха путинского режима России необходим период «очищения», в течение которого люди должны понять, что за всё — за поддержку Путина, за Грузию, за Крым и за Донбасс — придётся расплачиваться… Люди должны понять, что есть цена, которую им придётся заплатить. Им придётся слушать неприятные вещи о том, что произошло, о том, что они, фактически, поддерживали преступления режима. Они вынуждены будут признать, что с их согласия страна разграблена, и процесс восстановления займёт продолжительное время, сравнимое с продолжительностью грабежа… Нам потребуется не только свой исторический «Нюрнберг», на котором будет дана правовая оценка преступлениям коммунистической диктатуры, но и реальные уголовные процессы над архитекторами и пособниками нынешнего режима. Фактически нужна тотальная десоветизация, а особенно декагебизация общества…
Гарри Каспаров. Россия после Путина
(Фейсбук, 2 января 2016, Вильнюс, Литва)
Так как любая власть уступает место власти народа, то никакой так называемый депутат, …никакое начальствующее лицо, никакой судья, офицер, …никакое общественное должностное лицо не вправе осуществлять какую бы то ни было власть или издавать какое-либо предписание; лица, которые нарушат это постановление будут немедленно предаваться смертной казни… Подлежат также смертной казни: лица, которые будут сами или заставят других бить сбор; иностранцы, к какой бы национальности они ни принадлежали, которые будут застигнуты на улице… все председатели, секретари и командиры, …которые также посмеют открыто показаться… Народ не должен успокаиваться до тех пор, пока тираническое правительство не будет уничтожено… Все имущества эмигрантов, заговорщиков и других врагов народа будут безотлагательно распределены между защитниками отечества и неимущими. Неимущие по всей республике будут немедленно вселены в дома заговорщиков и наделены мебелью. Предметы, принадлежащие народу и заложенные в ломбарде, будут немедленно возвращены ему безвозмездно…
Гракх Бабеф. Проект “Акта о восстании” («Заговор равных», Франция, 1796)
Ну, к примеру, с разных позиций они видятся по-разному. Например, «либеральные» люстраторы ни минуты не сомневаются, что люстрированы будут именно те, кого сегодня они публично, через СМИ и интернеты, обвиняют в диктатуре, бессудных расправах, нарушениях свободы слова, админресурсе и ограничениях прав граждан. Собственно, списки будущих люстрантов собираются на нескольких интернет-ресурсах и ничем не ограничены. Известно одно: все эти прислужники тирании, чиновники-коррупционеры, путинские пропагандисты, а также прочие не-вполне-люди и генетические рабы будут изгнаны с госслужбы, у них отберут акции крупных корпораций, конфискуют собственность, многих посадят, их также лишат доступа на страницы СМИ, их политические организации объявят преступными и по одной принадлежности к ним отстранят от участия в политике, в культурной и образовательной деятельности и т.д., а также все они будут подвергнуты самому страшному — публичному остракизму через нерукопожатность. Также привлекательными для либлюстраторов являются публичные люстрационные техники, отработанные гиднореволюционерами цэевропейской Украины: помещение люстрантов в мусорные баки, их публичное — в прямом эфире — унижение с использованием мата и физического насилия, а также, как выразился Борис «Вешать будем потом» Филатов, «наш бандеровский классический атентат» (безнаказанные политические убийства неугодных).
С другой стороны, в рядах обвиняемых в жестокосердии и тиранопоклонстве «лоялистов», при всей их нелюбви к слову «люстрации», крепнут мнения о том, что как минимум от «философских пароходов» в той или иной форме (то есть от запрета на публичное высказывание антироссийских мнений, да и вообще — для некоторых, по списку, на любое высказывание) не обойтись. Да и вообще — по мере нарастания «люстрационных» разговоров в «либеральном» крыле, всё более слышимыми становятся воспоминания о некоторых публичных техниках, отработанных революционерами в СССР 30-х гг.
Так что давайте подробно разберёмся с этими нюансами. Ведь до «люстраций» дело дойдёт обязательно и скоро — это я вам точно говорю. Значит, надо хотя бы подготовиться. Например, понять, кому с какой формой «люстраций» придётся иметь дело — кому с проскрипциями, кому — с кастрациями. Но сначала — сформулировать кратко и безоценочно суть «люстраций» в их объективных проявлениях.
Что такое «люстрации»?
«Люстрации» — это комплекс мер чрезвычайного характера, поражающий (временно или навсегда) в правах те или иные социальные, политические и профессиональные группы лиц по принципу формальной к ним принадлежности. К «люстрациям» можно отнести такие же чрезвычайные, «понадзаконные», как сказали бы наши украинские люстраторы, меры по поражению в правах списками — чорными и т.д. Списками, составленными заранее, в период господства будущих объектов люстрации, в разгар их могущества и по следам их «преступлений».
Первым безусловно «люстрационным» процессом нашего времени во всемирном масштабе была денацификация. Стоит напомнить, что Нюрнбергский процесс — с точки зрения его правомочности — не без оснований подвергают сомнению некоторые слишком последовательные правоведы. Это был чрезвычайный трибунал, отчасти оформленный по традициям судопроизводства, но в основном решающий задачи чрезвычайного, революционного характера — необходимо было на руинах потерпевшей поражение Германии, на развалинах нацистского режима — и на развалинах миропорядка, дискредитированного и разрушенного нацистами и их союзниками — ввести какую-то регулярную процедуру, альтернативную бессудным массовым расправам. Точнее, эти совершенно неизбежные и необходимые массовые расправы ограничить процедурой, близкой к юридической.
Собственно, в рамках этого чрезвычайного революционного трибунала был принят комплекс решений, признающий преступниками не только конкретных обвиняемых, но и целые организации — СС, СД, Гестапо и руководящие органы НСДАП. Помимо того, что в отношении лиц, совершивших военные преступления, велись расследования и выносились приговоры, под поражение в правах попали и те, в отношении кого расследования не проводились: сама принадлежность к перечисленным выше преступным организациям влекла за собой определённую ответственность. Эти меры никем не подвергались сомнению — даже в разгромленной Германии, а в советской зоне оккупации и на территории стран будущего «Восточного блока» они реализовывались более последовательно и в расширительной форме.
И уже на этом — наиболее изученном и безупречном с точки зрения справедливости — примере возникают некоторые безусловные обобщения.
Итак, «люстрации» — это управляемые и организованные массовые расправы, основанные 1) на праве силы победителя; 2) на принципе коллективной вины; 3) на непререкаемом общественном признании выдвинутых обвинений справедливыми.
Это общественное признание субъективно — всегда. Только в случае денацификации субъективно принятая и признанная идеология управляемых массовых расправ была подтверждена огромным массивом объективных доказательств, а чувство всеобщего гнева основывалось на фактах, цифрах, фотографиях, других «вещдоках» и личном опыте миллионов. Но есть и другие примеры «люстраций».
Начнём с таких понятных и известных нам, как классовая борьба в Советской России, сбросившей оковы царизма. С последующей «люстрацией» кулачества как класса. Ну или как массовые акции возмездия в отношении преступных сотрудников шахской охранки в революционном Иране 1979-1980 гг. Ну или — ещё на шаг дальше — как революционное правосудие в отношении руководителей оккупационного режима кяфиров-прислужников шурави в освобождённом талибской революцией Афганистане. Или — чтобы совсем уже сомнений не возникало — как борьба с этническим и социальным неравноправием в Руанде между угнетённым большинством хуту и элитарным меньшинством тутси путём резни и уничтожения миллиона человек. Что, есть нюансы? Да.
Во всех перечисленных случаях — как и в случае с денацификацией — никаких сомнений в рядах победившего большинства (или меньшинства, объявившего себя голосом большинства) не было. На это неодолимое чувство массовой правоты работали непререкаемые мифы — о зверствах царизма, о чудовищном репрессивном шахском режиме, об антинародном безбожном просоветском Наджибулле, да и о тутси, которые вообще не люди, а тараканы… Другое дело, что эти мифы — по прошествии некоторого времени — оказались не столь устойчивы, как миф о нацизме и холокосте. В этом месте специально остановлюсь и повторю: миф о нацизме и холокосте.
Слово «миф» вовсе не означает, что я сомневаюсь в документах Нюрнбергского процесса или в абсолютно доказанных фактах Холокоста. Слово «миф» означает, что массовое сознание так глубоко усвоило эту систему фактов, доказательств и интерпретаций, что более ни в каких фактах и доказательствах не нуждается — достаточно вошедших в кровь и плоть интерпретаций. При этом саму попытку вернуться к вопросу о доказательствах и фактах массовое сознание воспринимает как оскорбление и кощунство. И в случае с нацизмом всё так — факты, доказательства, безусловное совпадение мифа с реальностью. Правда, есть нюансы…
Какие нюансы? Ну, например, массовые расправы над «немецкими подстилками» в освобождённой Франции. Во Франции, которой, благодаря изгою и диссиденту французского истеблишмента Де Голлю удалось в последнюю минуту вскочить в уходящий поезд Победы и войти — после четырёх лет мирной коллаборации на правительственном уровне — в состав Большой Пятёрки победителей нацизма. Войти по причинам политическим, каким угодно — но не по справедливости. После чего огромный народ, значительной своей частью (в том числе в элитах) отработавший по известной схеме «немецкой подстилки», объявил это «как не бывшим», задним числом ушёл в «макизары» и устроил на улицах старой доброй Франции потеху над женщинами, которые в течение четырёх лет объявленного правительством своей страны примирения с победителем-Германией завели романы с немецкими офицерами и солдатами. Женщин раздевали, брили наголо, избивали, обливали нечистотами, освистывали…
Публичное унижение женщин, обвинявшихся в связях с нацистами во Франции. Париж, 1944 г.
Оправдывает ли это преступления нацизма? Да ну вы что! Но нюансы есть — согласитесь!
Собственно, мифологии, оправдывавшие «люстрации» в советской России, хомейнистском Иране, талибанском Афганистане и в предгеноцидной Руанде, в чём-то (подчеркнём — только в чём-то) изоморфны идеологии денацификации. Правда, мифы о «царском режиме», «шахской охранке», «кяфирской оккупации» и «тараканах-тутси» были основаны, в значительной степени, на домыслах, вымыслах и агрессивной лжи, внедрённых в массовое сознание и ввергнувших его в ярость. В отличие от антинацистской мифологии, основанной на чудовищной правде о нацистских преступлениях. Но — если бы не было в большевистских, талибанских и руандийских «мифах» ничего похожего на правду, то не «повелись» бы ни русские крестьяне, ни иранские студенты, ни афганские дехкане, ни слушатели руандийского «Радио 1000 холмов». Да что там далеко ходить — даже в украинской ситуации принято соглашаться: мифология о «преступном режиме Януковича» была не совсем уж высосана из пальца, а до установления в стране режима победившей перемоги можно было вполне серьёзно полагать, что Янукович довёл Украину до ручки.
Так что нюансы играют исключительно важную роль. И прежде всего — в вопросе о соотношении в революционной мифологии правды и вымысла. А в этической составляющей действий тех, кто выступает от имени большинства и предъявляет своё право силы победителя, — о соотношении добра и зла. Потому что если одним из предельных (в сторону правды и добра) выражений «люстраций» является денацификация, то другим пределом (в сторону лжи и зла) — собственно, Холокост. Гипнотически навязанная целой нации мифология обид с вымышленным «главным врагом», поставленным с помощью пропаганды в центр всеобщего согласия на произвол и списочное поражение в правах (иногда — непосредственно из пулемётов).
Но — в обоих крайних случаях и на всём пространстве между ними — «люстрации» представляют собой надправовой механизм, который легитимизируется волей большинства и позволяет решить бенефициарам перемен (новой власти, победителям в войне и т.д.) чрезвычайные задачи радикального обновления элит.
Под это определение попадают все люстрации, какие ни на есть. От римских проскрипций, революционных чисток в Советской России и санации Пилсудского до культурной революции в КНР, «декоммунизации» в Аргентине при Виделе и Прибалтийских республиках при Клинтоне-Буше-Обаме и демократизации в постфранкистской Испании и постдиктаторских республиках Южной Америки. От денацификации до Холокоста.
Да, можно. Это — ситуации, когда — в результате масштабного кризиса и на фоне масштабного социально-психологического стресса — происходят катастрофические изменения в системе власти и управления страны, изменения разрушительные, не оставляющие никаких шансов для решения возникших проблем в рамках прежних «правил игры» и силами прежних элит. При этом ответственность за катастрофические события (поражение в войне, экономический крах, массовые репрессии и т.д.) возлагается на потерпевшую поражение систему власти и управления в целом.
Заметим, что под это описание подходят все возможные варианты. От поражения преступного нацистского режима в разрушительной мировой войне с десятками миллионов жертв, инспирированной этим режимом с человеконенавистническими целями. До замаскированной под революцию интервенции превосходящих внешних сил при поддержке маргинальных и криминальных внутренних сил, с фальсификацией обвинений в адрес «режима» (ОМП Саддама Хуссейна, десятки тысяч расстрелянных венгров — жертв Тимишоары и т.д.). Но — так или иначе — наступает вакуум власти, практически все профессионалы-управленцы представляются новой власти (революционному движению, оккупационному режиму) неприемлемыми и опасными. И единственным способом перехода через зону катастрофы к новой стабильности становится замена правового механизма механизмом «люстрационным», механизмом силового и психологического давления, механизмом временно легализованного беззакония. Кстати, послевоенные действия победителей в отношении собственных коллаборационистов, действовавших, например, на оккупированных территориях (пусть не в таких масштабах, как в Норвегии или во Франции) — это своего рода «урезанные» люстрации, это те же клейма — пусть в XX веке и не калёным железом — накладываемые по самому формальному факту коллаборационизма (например, учителя, преподававшие в школах «под оккупантами», лишались — часто незаслуженно — права преподавания навсегда).
А теперь — о самом важном: есть ли в сегодняшней России основания для люстраций? И к кому они — если вдруг — будут применены? Давайте отвечать.
Почему «люстрации» становятся неизбежными в России?
Спецификой этой войны, которую принято называть «гибридной», является совершенно особенная «гибридизация». Ей подвержены статусы «воюющих» («невоюющих») держав. В отношении России давно предпринимаются неконвенциональные действия (не говоря о риторике), невозможные вне логики войны. России предъявляются ультиматумы, не рассчитанные на возможность взаимных уступок. Её лидера публично демонизируют и обвиняют (на почти официальном уровне) в совершении преступлений. Её законные интересы не просто не учитываются — они публично провозглашаются ничтожными политически и юридически. При этом любые попытки России защищать свои интересы, поруганные и попранные Западом, тут же провозглашаются нарушением «цивилизационных норм», недружественным поведением, а то и надвигающейся агрессией — по всем тем направлениям, где НАТО как раз успело, расширившись, создать очаги напряжения.
Наиболее вопиющей является ситуация на украинском направлении. Украина — государство, которое граничит с Россией, имеет с ней теснейшие экономические и социальные связи, — публично и официально объявила, что находится с Россией в состоянии войны. Она официально — постановлением «Верховной Рады» и большинства областных и городских «рад» — провозгласила Россию «государством-агрессором». Она — на высшем уровне — утверждает, что воюет с Россией (хотя бомбит при этом территории и граждан, которых считает своими). Она во внутренней политике ведёт себя по законам военного времени (цензура, репрессии против политических оппонентов, блок на высказывание невраждебных в отношении России позиций, запрет на российские произведения искусства и культуры, составление «чёрных списков»).
Вот представьте себе: вы выходите на шахматную партию и ходите пешкой с Е2 на Е4. А ваш соперник в ответ на это собирает в горсть все свои фигуры, швыряет ими вам в физиономию, добавляет доской по лбу, выбивает ногой табуретку и начинает упавшего на пол вас бить ногами. И когда вы пытаетесь хотя бы прикрыть от ударов хотя бы лицо, соперник бросается к рефери, вопя: он нарушает правила шахматной игры! Он меня за ногу схватил! У меня ботинок поцарапан!
Самое печальное, что — за исключением нескольких действительно смелых, масштабных и стратегически важных действий (в Крыму, в Донбассе в 2014 г., в Сирии) — политическая Россия ведёт себя — если продолжить аналогию — как тот сброшенный на пол шахматист, который как ни в чём не бывало продолжает пытаться сесть за шахматную доску, потрясая над головой записью шахматной партии какого-то давно забытого Минского матч-турнира: «Вот здесь же мы зафиксировали пат! А здесь лошадь так не ходит!».
А значит, Россия признала и продолжает де-факто признавать навязанный ей губительный статус непризнанного, одностороннего состояния войны. Как если бы заявление ТАСС от 14 июня 1941 г. продолжало действовать и определять внешнюю и внутреннюю политику СССР году эдак в 1943… То есть соглашается и дальше «не замечать», что против неё «работает» широкая международная коалиция, «работает» на полное и окончательное уничтожение, бескомпромиссно, безвариантно, с уверенностью в том, что сил у России на такое — мирное и безоружное (хотя бы на уровне риторики, экономики и дипломатии) сопротивление массовому экономико-информационно-политическому террору — надолго не хватит.
И, разумеется, «самонепризнанный» статус страны, подвергшейся агрессии, распространяется и на её внутриполитическое самоосознание. Под нарастающим внешнеполитическим давлением, в условиях экономического кризиса, ставшего результатом внешеэкономической агрессии, Россия и её народ остаются — в своей социально-политической жизни — жертвой давно и полномасштабно идущей холодной гражданской войны, существование которой официально не признано. Поэтому любое гражданское сопротивление, адекватное масштабу этой войны, оказывается нелегальным и нежелательным, а любые адекватные пророссийские гражданские инициативы вызывают у политбюрократии куда большие опасения, чем практически легальная публичная подрывная деятельность коллаборационистского характера.
Потому что та из сторон гражданского конфликта, которую в последнее время называют «либералами», в условиях непризнанной внешней агрессии открыто заняла коллаборационистские позиции. Эта сторона 1) признаёт себя стороной гражданской войны; 2) дегуманизирует образ власти и её сторонников, отказывая им в статусе стороны конфликта, в праве на защиту своего права на существование и — шире — в праве на существование; 3) откровенно выступает на стороне организаторов и инициаторов внешней агрессии — «цивилизованного мира» — и требует от них более решительных действий по свержению и устранению действующего руководства своей страны; 4) легализует лексику ненависти как этически приемлемую и социально (в своём кругу) поощряемую; 5) формирует тоталитарное политическое мышление, не допускающее альтернативных точек зрения вне примитивных «прозападных» шаблонов.
В результате ситуация приобретает одновременно трагический и анекдотический характер. В стране, где правит «тиран», «организатор расправ», подавивший «оппозицию, демократию и свободу слова», по улицам бродят «оппозиционеры» с флагами страны, давно объявившей «тирану» войну (и, кстати, убивающей на этой войне тысячи мирных граждан — взрослых и детей — а вдобавок невосторженно мыслящих журналистов). Они выкрикивают лозунги бандеровцев — военных преступников и союзников Гитлера. Они — под объективами федеральных телекамер — не только оскорбляют «тирана» и призывают к его свержению, но и — смело, под камеры — избивают старика, поднявшего голос против бандеровских лозунгов. Они по любому подвернувшемуся случаю (авария, жестокое убийство, очередь в картинную галерею) заходятся в истерике и пытаются втянуть в неё за собой как можно большую часть населения страны.
Чем объяснить сложившуюся парадоксальную ситуацию и насколько она опасна?
Сначала — объяснения. Система ценностей действующей в России власти генетически вырастает из западнической идеологии 90-х гг., ставшей на какое-то время, после распада СССР и самодискредитации и крушения официозной идеологии КПСС, «общечеловеческими ценностями» и для власти, и для большинства граждан страны.
С тех пор изменилось многое. Страна прошла через отрезвление, «либерализм» повернулся к людям не только многоколбасными прилавками, но и оптимизированными больницами и школами, а главное — эффективными менеджерами, всерьёз считающими уважение к людям (ко всем, а не только к «уважаемым») чем-то вроде постыдного психического заболевания. А ещё страна столкнулась с тем, что тогда воспринималось как непонятное, недружественное, а по факту оказалось первым открытым проявлением враждебного — с отношением к России со стороны «цивилизованного мира», сиречь Запада: ярая защита басаевских «борцов за свободу», бомбардировка мирных сербских городов, ну и — далее везде — со всё более откровенным «сдерживанием», превращающимся в попытку удушения. Общественные настроения изменились не в одну минуту, но достаточно быстро и радикально. И, разумеется, произошло это задолго до «мюнхенской речи» Путина, до того, как — благодаря Путину — умеренная нелояльность к Западу в публичной риторике официальных лиц России стала допустимой.
Откровенными «западниками» — по воспитанию, навыкам, ценностям и приоритетам — осталась практически вся финансово-экономическая элита: и «равноудалённые» патриотические олигархи, и экономический блок правительства. Система ценностей и приоритетов именно этой элитной группы остаётся органической основой идеологии и корпоративной этики всех основных элитных групп страны. Именно она — поэтому — намного понятнее и ближе для власти, чем склонные нагло выпрямлять спину активисты «Русской весны», зацикленные на своём популизме (они, правда, называют это заботой о народе, его интересах и достоинстве), на своей (что уже совершенно пугает и возмущает) вполне всерьёз левой, точнее, антилиберальной позиции.
По тем же причинам социально близкими для большей части руководства страны были и остаются прозападно настроенные трудовые коллективы во всех ведущих медиа, а также в бизнесе, крупных госкорпорациях и в аппарате многочисленных московских ведомств. И именно под их — сознательных организаторов травли Путина и его сторонников — контролем остаются вопросы управления репутацией в идеологии, в медиа, в менеджменте. Именно их слушают олигархи, их лучше понимают высокопоставленные клерки, именно у них, в конечном счёте, — право накладывать последние резолюции на проекты кадровых решений «реакционного режима» по вопросам его, режима, самозащиты. От «жалкой несистемной оппозиции», жалкой кисточкой на кончике хвоста, виляющего собакой российской политбюрократии.
Вот такая ситуация сложилась сегодня в стране. В стране, находящейся под давлением агрессивного, злонамеренного и не собирающегося останавливаться геополитического врага, и одновременно — в точке бифуркации социально-политической системы: сложившаяся система оказалась нереформируемой, обслуживающий её персонал — в значительном большинстве — ориентируется на приоритеты и ценности врага, а лидер страны, опирающийся — напрямую — на народное большинство, оказывается поставлен «элитой» (как оппозиционной и «как бы лояльной», так и лояльной всерьёз) в позицию общенационального громоотвода — политбюрократическая пирамида власти, вроде бы отказываясь от всякой самостоятельности и тотально подчиняясь Путину, на самом деле делегирует ему свою ответственность перед народом и пытается замкнуть на него же все напряжения возможного народного недовольства. В стране, где силами сплотившейся и впавшей в состояние устойчивой массовой истерии прозападной части образованного слоя общества фактически узурпирована система выработки значимых стереотипов, включая имиджи и репутации. В стране, в которой никого не устраивает то, как всё работает, хотя и с противоположных позиций: одни остро ощущают невозможность — без глубоких изменений, без отказа от идеологической либерал-наркомании — прорыва кольца агрессии и выхода за ограничения собственной социально-экономической стагнации, а другие всё более неистово возмущены тем, что Россия ещё не рухнула и у неё откуда-то берутся новые силы для сопротивления.
А значит, люстрации нужны и неизбежны, и очень скоро до них дойдёт.