muse биография хедлайнеров британского рока
Отзывы о книге «Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока»
Отзывы
Марк Бомон: Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока.
Эта книга претендует на единственную полноценную биографию моей любимой группы. Написал её Марк Бомон, журналист, который взял интервью у MUSE на старте карьеры, а потом ещё и ещё, а потом гастролировал с ними — в общем, человек исполнял мою детскую мечту.
Во-первых, язык. Я читала в переводе, и он ужасен. Но есть подозрение, что и язык оригинала так себе — перевод может быть написан безграмотно (включая повторы слов, синтаксис и пунктуацию), но это всё ещё калька оригинала. И в ней встречаются пассажи, заставляющие глаза кровоточить: «Гитарная игра была достойна человека с вдвое большим количеством пальцев» (тут я прям заорала в голос), «Шоу такое же монументальное, каким была их музыка», «Музыка — это короткий путь через подростковую сексуальную трясину».
В-третьих, то немногое, что действительно было ново и интересно читать, совершенно не раскрывалось автором, хотя, например, конкурсы для фанатов, которые они раньше устраивали, были занятны, и там было, что рассказать и объяснить.
В-четвёртых, очень много безвкусных оценочных суждений. Рецензия и биография — разные вещи, и если ты хочешь продемонстрировать всем своё косноязычное важное мнение о каждой песне в альбоме, сделай это в своей колонке NME, а не в жизнеописании артистов. Мне плевать, что думает Бомон про песни, какие параллели он находит, я купила книгу не за этим.
В-пятых, книгу нельзя посоветовать. Не потому что она плохо написана, вернее, не только поэтому. Просто человеку, который равнодушен к творчеству группы, она не нужна. Человек неравнодушный с большой вероятностью ничего нового не узнает, разве что мышцы глаз натренирует, постоянно их закатывая.
В-шестых, я обманулась обложкой, которая похожа на эпизод более позднего тура, но книга заканчивается аж на Resistance, а после него было ещё три альбома.
Получается, что всё сводится к гастролям, описаниям и хохмам. Скучно и грустно.
Несмотря на всё это, у меня новый приступ обожания. Беллами снится мне уже третью ночь, я думаю о том, какие они талантливые, трудолюбивые, и прекрасные. Меня вдохновляет мысль, что если гореть своей идеей, можно горы свернуть. Меня вдохновляют чужие исполнения детской невинной мечты, пусть даже слегка слащавой и приправленной деталями для красного словца.
Я вспомнила, как послушала их впервые и подумала, что это волшебство и магия. Что люди извлекают звуки из чего угодно, сэмплят застёгивание ширинки, ищут когти ламы для ударных, записывают ударные на улице и в туалете, — люди делают искусство. Живут им, дышат и синтезируют то, с чем можно себя ассоциировать в любом настроении и состоянии.
Вспоминала все концерты, на которые ходила, начала сочинять новые вопросы для интервью, которое я обязательно возьму. И уж точно сделаю это лучше, чем тупой Бомон.
Ну и на сладкое вам описание песни: «Кружащийся рифф, напоминающий грабителей египетских гробниц, кивок в сторону инди-сцены в тексте, экзотическая пульсация бас-гитары, припев, взрывающийся, словно Везувий. Странная, таинственная, но при этом самоуверенная и достаточно мощная, чтобы выбить пломбы из зубов на расстоянии 50-ти шагов, Muscle Museum — это фрейдистский рассказ о битве сознания и базовых желаний человека, звучала как жестокий андидот лёгкому року для прослушивания в мягком кресле». Зацените антидот, если ещё не.
Muse биография хедлайнеров британского рока
Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока
Out of This World: The Story of Muse
Copyright © 2008, 2014 Omnibus Press (A Division of Music Sales Limited) This edition was translated and published by arrangement and with the consent of Omnibus Press c/o Robert Lecker Agency, Inc.
© Захаров А. В., перевод на русский язык, 2018
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019
Когда я впервые увидел Muse, они показались мне самой незапоминающейся группой из всех, что мне доводилось встречать.
Холодным январем 1999 года, неуклюже рассевшись вокруг стола в промозглом кафе под сводчатым потолком, в нескольких метрах от офиса своей пиар-фирмы, группа давала лишь второе свое интервью профессиональному музыкальному журналисту (первое было с моим коллегой по NME Джеймсом Олдхэмом, для их самой первой биографической статьи), причем первое, которое должно было выйти в национальной прессе (в разделе NME, посвященном новым группам, тогда он назывался «On»), и от недостатка опыта общения с прессой у них дрожали кружки в руках и заплетались языки. Трое суетливых, румяных парней-модников из Уэст-Кантри, они казались совершенно несовместимыми с музыкой, которую вроде как исполняют, в частности, первым треком с их второго EP, Muscle Museum, который ворвался в стереосистему в офисе NME несколько недель назад и покорил нас своей басовой линией а-ля «Марш диплодока», гитарой, звучавшей, как у марокканского заклинателя змей, и припевом, настолько грандиозным в своей фальцетной массивности, что он взрывал колонки, подобно вулкану под Нотр-Дамом, доверху заполненным горящими пластинками Queen.
Это, безусловно, была музыка, которую сочиняли гиганты – восьмидесятифутовые чугунные рок-гиганты с голосовыми связками визжащих гарпий, гитарами из дымящейся адской серы и яйцами из чистого гранита. Но тем не менее, перед нами сидели и бубнили, уткнувшись в свою диетическую «кока-колу», эти трое суетливых, румяных, модно одетых ребят из Уэст-Кантри. Невысокий, с острыми чертами лица, угловатый 20-летний Мэтт Беллами явно был главным спикером; он болтал с огромной скоростью, периодически запинаясь, на протяжении всего отпущенного получаса, словно нервы и неопытность в общении с прессой вызвали сильнейший приступ словесного гастроэнтерита. Басист Крис Уолстенхолм (Уолстенхолм? Нет, я серьезно – они реально ребята из частной школы?), дружелюбный и обаятельный на вид, задумчиво сидел чуть в стороне и иногда вставлял какие-то подробности и интересные факты, а по-мальчишески застенчивый, но улыбчивый барабанщик Доминик Ховард, судя по общему его вкладу в интервью, вполне возможно, вообще родился немым[1]. Возможно ли, что это раскаленное извержение оперного рока, это «Radiohead с мощью Вагнера», этот первый всплеск Новой Музыки создано вот этими… ну… студентами?
Само интервью вышло до болезненного невинным. Они познакомились в школе, выиграли конкурс групп, играли по пабам в Тинмуте пару лет, потом подписали контракт с мелким инди-лейблом, бла-бла-бла. Они бесстыдные подражатели Radiohead? Да, определенное влияние есть, но они совсем другая группа. Что они думают о подписании контракта с лейблом Мадонны, Maverick? На этом лейбле еще записываются Deftones, а Мэтту нравятся Deftones. Как они реагировали на слухи о бурной юности Мэтта в Тинмуте? Ну да, он был плохим мальчишкой, но подробно об этом говорить не хочется.
Мы потягивали безалкогольные напитки, считали минуты и уныло плелись среди типичных вопросов для рубрики «On». А потом, когда на все вопросы наконец-то были получены ответы, когда я узнал все основные моменты истории (и когда они мастерски избежали любых намеков на что-нибудь интересное, противоречивое или провокационное), я отключил диктофон и сообщил Muse, что они только что дали мне, пожалуй, самое скучное интервью из всех, что мне доводилось брать.
И, похоже, мои слова были восприняты очень серьезно.
Потому что, о боже мой, как же сильно все вскоре изменилось.
Мы пили водку с целой комнатой фанаток в Москве. В Австрии мы напились настолько, что обнаружили, что забыли Мэтта в Граце, лишь добравшись до Вены. Мы обошли все джиновые дворцы на Пляс-Пигаль и отбивались от толпы, тянувшей к нам руки, у служебного входа в «Берси». Мы начали на Красной площади фотосессию, незапланированную и необъявленную, но через десять минут пришлось спешно эвакуироваться на машине, когда за нами погналась толпа российских фанаток, случайно нас там заметивших[2]. Мы разговаривали о сеансах записи в Ричмонде, на которых они были голыми, под грибами и периодически валялись в горячих ваннах. Мы вместе смотрели достопримечательности Лондона, от виртуального полета на метеоре в Музее науки до прослушивания Absolution в Планетарии (с использованием звездного шоу) и восхищения восковой попой Кайли Миноуг в музее мадам Тюссо.
В десятилетие, прошедшее после того катастрофического январского интервью, я регулярно цеплялся к заднему бамперу звездолета Muse, который нес их к успеху, брал у них интервью на важнейших этапах взлета и смотрел, как они быстро становятся все круче как живая группа: перерастают театры так же, как младенец перерастает ползунки, сносят крыши с арен по всей Европе и наконец выбираются на стадионы, для которых были рождены.
Даже на самом раннем этапе было ясно, что эта группа слишком большая для залов, в которых выступает. На первых гастролях в поддержку Showbiz, когда они еще выступали на разогреве или хедлайнерами в маленьких заведениях, они неистовствовали, словно огромное рок-чудовище, которое посадили в слишком маленькую клетку; Мэтт заканчивал каждый концерт разрушительным буйством – разбивал гитары, швырял по сцене тарелки, словно фрисби (на одном концерте в Париже он едва не снес голову Дому), и катался по полу, чтобы гитара «заводилась», словно возмущаясь отсутствием стадионного бюджета, которого заслуживала его музыка. К моменту выхода второго альбома, Origin of Symmetry[3], они уже играли в «Академиях», «Аполло» и «Зенитах» и появились шары: десятки надувных белых планет, наполненных серебряным скотчем, отправлялись в небеса на песне Bliss.
Потом, когда после Absolution они ворвались на арены, шары уже начали падать с небес под обстрелом пушек с серпантином и голографических лазеров. Ну а когда Black Holes and Revelations сделал группу хедлайнерами фестивалей, у них появились водопады-фейерверки, гигантские мерцающие экраны, гитара, которая, казалось, меняла цвет в зависимости от настроения Мэтта, и органы третьего века, которые зажигались, словно космический корабль из «Близких контактов», с каждой нотой. Впрочем, Muse считали, что им тесно и в таких условиях, и лучше всего это было заметно по барабанному пьедесталу Дома – неоновой копии спутника, которая была такой здоровенной, что на сцены закрытых арен ее крылья просто не помещались, а без крыльев она больше всего напоминала смесь блендера с огромным экраном. Были даже планы ставить огромную ретрансляционную мачту в центрах зрительных залов на европейском турне в поддержку Black Holes…, чтобы даже зрители оказались среди декораций (мачта должна была напоминать установку HAARP на Аляске, которую, как считают конспирологи, построили в рамках государственной программы психотронного оружия), но ценник в 1 миллион фунтов все же отпугнул группу.
А впереди неизбежно ждал стадион «Уэмбли» – их зрелость. Они наконец-то вырвались из закрытых спортивных арен и по-настоящему развернули свои «стадионные мантии». На том концерте трио поднялось, стоя спиной к спине в клубах дыма, на платформе в центре поля, а потом устроило настоящий сенсорный блицкриг. Огромные антенны стреляли лазерами в стратосферу. Гигантские шары пережили очередную эволюцию, пульсируя всеми цветами радуги с верхушек трибун, разглядывая сцену, словно тусовка гигантских инопланетных мозгов, или летая над стадионом, а с них при этом свисали акробаты. Ну а сама сцена была настоящим испытанием для глаз: огромный видеоэкран показывал то искаженные, пикселизированные призраки группы, то фильмы об андроидах-стриптизершах или о разрушенных футуристических городах заблуждений. То был спектакль Muse, каким он должен был быть всегда, шоу такое же монументальное, каким всегда была их музыка. Muse наконец-то добрались домой. И выдохнули.
По-настоящему я осознал, насколько же незапоминающимся выглядит Доминик, лишь несколько недель спустя: устроив пробежку по территории Редингского университета в погоне за вступительным риффом Muscle Museum, когда Muse выступали на разогреве у Gene на университетских гастролях 1999 года. После концерта я оказался в гримерке Gene, и их барабанщик Мэтт спросил меня, понравилась ли мне разогревающая группа. «Они станут огромными звездами», – ответил я. Мое счастье, что я так сказал: Доминик, которого я даже не узнал, стоял в футе от меня, одетый в шерстяную шляпу, и внимательно меня слушал. (Здесь и далее арабскими цифрами обозначаются примечания автора.)
Это событие на самом деле было заснято на камеру Томом Кирком, много лет работавшим над документальными съемками для Muse, и попало на второй DVD концертного альбома Hullabaloo в 2002 году – возможно, вы даже сможете там увидеть небольшой фрагмент моего интервью с группой, прежде чем мы уедем в морозный московский день.
Я с огромным волнением извлек мой личный платиновый диск с этим альбомом из посылки в конце 2001 года; то была благодарность мне за три года неослабной поддержки.
Muse биография хедлайнеров британского рока
Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока
Когда я впервые увидел Muse, они показались мне самой незапоминающейся группой из всех, что мне доводилось встречать.
Холодным январем 1999 года, неуклюже рассевшись вокруг стола в промозглом кафе под сводчатым потолком, в нескольких метрах от офиса своей пиар-фирмы, группа давала лишь второе свое интервью профессиональному музыкальному журналисту (первое было с моим коллегой по NME Джеймсом Олдхэмом, для их самой первой биографической статьи), причем первое, которое должно было выйти в национальной прессе (в разделе NME, посвященном новым группам, тогда он назывался «On»), и от недостатка опыта общения с прессой у них дрожали кружки в руках и заплетались языки. Трое суетливых, румяных парней-модников из Уэст-Кантри, они казались совершенно несовместимыми с музыкой, которую вроде как исполняют, в частности, первым треком с их второго EP, Muscle Museum, который ворвался в стереосистему в офисе NME несколько недель назад и покорил нас своей басовой линией а-ля «Марш диплодока», гитарой, звучавшей, как у марокканского заклинателя змей, и припевом, настолько грандиозным в своей фальцетной массивности, что он взрывал колонки, подобно вулкану под Нотр-Дамом, доверху заполненным горящими пластинками Queen.
Это, безусловно, была музыка, которую сочиняли гиганты — восьмидесятифутовые чугунные рок-гиганты с голосовыми связками визжащих гарпий, гитарами из дымящейся адской серы и яйцами из чистого гранита. Но тем не менее, перед нами сидели и бубнили, уткнувшись в свою диетическую «кока-колу», эти трое суетливых, румяных, модно одетых ребят из Уэст-Кантри. Невысокий, с острыми чертами лица, угловатый 20-летний Мэтт Беллами явно был главным спикером; он болтал с огромной скоростью, периодически запинаясь, на протяжении всего отпущенного получаса, словно нервы и неопытность в общении с прессой вызвали сильнейший приступ словесного гастроэнтерита. Басист Крис Уолстенхолм (Уолстенхолм? Нет, я серьезно — они реально ребята из частной школы?), дружелюбный и обаятельный на вид, задумчиво сидел чуть в стороне и иногда вставлял какие-то подробности и интересные факты, а по-мальчишески застенчивый, но улыбчивый барабанщик Доминик Ховард, судя по общему его вкладу в интервью, вполне возможно, вообще родился немым [По-настоящему я осознал, насколько же незапоминающимся выглядит Доминик, лишь несколько недель спустя: устроив пробежку по территории Редингского университета в погоне за вступительным риффом Muscle Museum, когда Muse выступали на разогреве у Gene на университетских гастролях 1999 года. После концерта я оказался в гримерке Gene, и их барабанщик Мэтт спросил меня, понравилась ли мне разогревающая группа. «Они станут огромными звездами», — ответил я. Мое счастье, что я так сказал: Доминик, которого я даже не узнал, стоял в футе от меня, одетый в шерстяную шляпу, и внимательно меня слушал. (Здесь и далее арабскими цифрами обозначаются примечания автора.)]. Возможно ли, что это раскаленное извержение оперного рока, это «Radiohead с мощью Вагнера», этот первый всплеск Новой Музыки создано вот этими… ну… студентами?
Само интервью вышло до болезненного невинным. Они познакомились в школе, выиграли конкурс групп, играли по пабам в Тинмуте пару лет, потом подписали контракт с мелким инди-лейблом, бла-бла-бла. Они бесстыдные подражатели Radiohead? Да, определенное влияние есть, но они совсем другая группа. Что они думают о подписании контракта с лейблом Мадонны, Maverick? На этом лейбле еще записываются Deftones, а Мэтту нравятся Deftones. Как они реагировали на слухи о бурной юности Мэтта в Тинмуте? Ну да, он был плохим мальчишкой, но подробно об этом говорить не хочется.
Мы потягивали безалкогольные напитки, считали минуты и уныло плелись среди типичных вопросов для рубрики «On». А потом, когда на все вопросы наконец-то были получены ответы, когда я узнал все основные моменты истории (и когда они мастерски избежали любых намеков на что-нибудь интересное, противоречивое или провокационное), я отключил диктофон и сообщил Muse, что они только что дали мне, пожалуй, самое скучное интервью из всех, что мне доводилось брать.
И, похоже, мои слова были восприняты очень серьезно.
Потому что, о боже мой, как же сильно все вскоре изменилось.
Мы пили водку с целой комнатой фанаток в Москве. В Австрии мы напились настолько, что обнаружили, что забыли Мэтта в Граце, лишь добравшись до Вены. Мы обошли все джиновые дворцы на Пляс-Пигаль и отбивались от толпы, тянувшей к нам руки, у служебного входа в «Берси». Мы начали на Красной площади фотосессию, незапланированную и необъявленную, но через десять минут пришлось спешно эвакуироваться на машине, когда за нами погналась толпа российских фанаток, случайно нас там заметивших [Это событие на самом деле было заснято на камеру Томом Кирком, много лет работавшим над документальными съемками для Muse, и попало на второй DVD концертного альбома Hullabaloo в 2002 году — возможно, вы даже сможете там увидеть небольшой фрагмент моего интервью с группой, прежде чем мы уедем в морозный московский день.]. Мы разговаривали о сеансах записи в Ричмонде, на которых они были голыми, под грибами и периодически валялись в горячих ваннах. Мы вместе смотрели достопримечательности Лондона, от виртуального полета на метеоре в Музее науки до прослушивания Absolution в Планетарии (с использованием звездного шоу) и восхищения восковой попой Кайли Миноуг в музее мадам Тюссо.
В десятилетие, прошедшее после того катастрофического январского интервью, я регулярно цеплялся к заднему бамперу звездолета Muse, который нес их к успеху, брал у них интервью на важнейших этапах взлета и смотрел, как они быстро становятся все круче как живая группа: перерастают театры так же, как младенец перерастает ползунки, сносят крыши с арен по всей Европе и наконец выбираются на стадионы, для которых были рождены.
Даже на самом раннем этапе было ясно, что эта группа слишком большая для залов, в которых выступает. На первых гастролях в поддержку Showbiz, когда они еще выступали на разогреве или хедлайнерами в маленьких заведениях, они неистовствовали, словно огромное рок-чудовище, которое посадили в слишком маленькую клетку; Мэтт заканчивал каждый концерт разрушительным буйством — разбивал гитары, швырял по сцене тарелки, словно фрисби (на одном концерте в Париже он едва не снес голову Дому), и катался по полу, чтобы гитара «заводилась», словно возмущаясь отсутствием стадионного бюджета, которого заслуживала его музыка. К моменту выхода второго альбома, Origin of Symmetry [Я с огромным волнением извлек мой личный платиновый диск с этим альбомом из посылки в конце 2001 года; то была благодарность мне за три года неослабной поддержки.], они уже играли в «Академиях», «Аполло» и «Зенитах» и появились шары: десятки надувных белых планет, наполненных серебряным скотчем, отправлялись в небеса на песне Bliss.
Потом, когда после Absolution они ворвались на арены, шары уже начали падать с небес под обстрелом пушек с серпантином и голографических лазеров. Ну а когда Black Holes and Revelations сделал группу хедлайнерами фестивалей, у них появились водопады-фейерверки, гигантские мерцающие экраны, гитара, которая, казалось, меняла цвет в зависимости от настроения Мэтта, и органы третьего века, которые зажигались, словно космический корабль из «Близких контактов», с каждой нотой. Впрочем, Muse считали, что им тесно и в таких условиях, и лучше всего это было заметно по барабанному пьедесталу Дома — неоновой копии спутника, которая была такой здоровенной, что на сцены закрытых арен ее крылья просто не помещались, а без крыльев она больше всего напоминала смесь блендера с огромным экраном. Были даже планы ставить огромную ретрансляционную мачту в центрах зрительных залов на европейском турне в поддержку Black Holes…, чтобы даже зрители оказались среди декораций (мачта должна была напоминать установку HAARP на Аляске, которую, как считают конспирологи, построили в рамках государственной программы психотронного оружия), но ценник в 1 миллион фунтов все же отпугнул группу.
А впереди неизбежно ждал стадион «Уэмбли» — их зрелость. Они наконец-то вырвались из закрытых спортивных арен и по-настоящему развернули свои «стадионные мантии». На том концерте трио поднялось, стоя спиной к спине в клубах дыма, на платформе в центре поля, а потом устроило настоящий сенсорный блицкриг. Огромные антенны стреляли лазерами в стратосферу. Гигантские шары пережили очередную эволюцию, пульсируя всеми цветами радуги с верхушек трибун, разглядывая сцену, словно тусовка гигантских инопланетных мозгов, или летая над стадионом, а с них при этом свисали акробаты. Ну а сама сцена была настоящим испытанием для глаз: огромный видеоэкран показывал то искаженные, пикселизированные призраки группы, то фильмы об андроидах-стриптизершах или о разрушенных футуристических городах заблуждений. То был спектакль Muse, каким он должен был быть всегда, шоу такое же монументальное, каким всегда была их музыка. Muse наконец-то добрались домой. И выдохнули.
На стадионе «Уэмбли» жарким июньским вечером в 2007 году Muse были самой незабываемой группой, которую я когда-либо видел.
Мэтт Беллами — уже далеко не тот скучный бормочущий тинейджер из кафе в Западном Лондоне, каким я его видел в 1999 году: он превратился в человека, который сомневается во всем и стремится отбросить ложь и слухи, которыми нас ежедневно бомбардируют, чтобы найти под ними свою личную правду о политической, религиозной и научной вселенной, в которой мы обитаем. А потом рассказывает о том, что принимал галлюциногены, чтобы по-настоящему почувствовать ее. Отчасти — борец за правду, отчасти — безумный ученый, отчасти — фанат научной фантастики, отчасти — психоделический визионер, Мэтт — это совершенно новая эволюция гена рок-звезды: невероятно интеллектуальный и вагнеровский в своем видении, с его губ на головокружительной скорости слетают мозговыносящие концепции и теоремы, ставящие под сомнение все ваше мировоззрение. Слушатель просто не в силах переработать и воспринять все это одновременно, и мы постоянно превышали и отведенное на интервью время, и объем по знакам. Иногда мне казалось, что я беру интервью у всего Интернета по случайно выбранным запросам.
Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока
О книге
Впервые в России уникальное подарочное издание к большому концерту группы Muse в Москве. Автор книги Марк Бомон искусно погружает читателя во вселенную одной из самых популярных групп этой планеты, раскрывая тайны личных историй и бэкстэйдж жизни ее участников. Бомон дает отдельную оценку креативному процессу и сценической жизни группы, прослеживая хронологию развития их творчества с 1999 по 2012 годы. Дополненное издание с новой главой от знаменитого автора.
Характеристики
Другие издания
Материалы о книге
Фотографии книги
Отзывы
Марк Бомон: Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока.
Эта книга претендует на единственную полноценную биографию моей любимой группы. Написал её Марк Бомон, журналист, который взял интервью у MUSE на старте карьеры, а потом ещё и ещё, а потом гастролировал с ними — в общем, человек исполнял мою детскую мечту.
Во-первых, язык. Я читала в переводе, и он ужасен. Но есть подозрение, что и язык оригинала так себе — перевод может быть написан безграмотно (включая повторы слов, синтаксис и пунктуацию), но это всё ещё калька оригинала. И в ней встречаются пассажи, заставляющие глаза кровоточить: «Гитарная игра была достойна человека с вдвое большим количеством пальцев» (тут я прям заорала в голос), «Шоу такое же монументальное, каким была их музыка», «Музыка — это короткий путь через подростковую сексуальную трясину».
В-третьих, то немногое, что действительно было ново и интересно читать, совершенно не раскрывалось автором, хотя, например, конкурсы для фанатов, которые они раньше устраивали, были занятны, и там было, что рассказать и объяснить.
В-четвёртых, очень много безвкусных оценочных суждений. Рецензия и биография — разные вещи, и если ты хочешь продемонстрировать всем своё косноязычное важное мнение о каждой песне в альбоме, сделай это в своей колонке NME, а не в жизнеописании артистов. Мне плевать, что думает Бомон про песни, какие параллели он находит, я купила книгу не за этим.
В-пятых, книгу нельзя посоветовать. Не потому что она плохо написана, вернее, не только поэтому. Просто человеку, который равнодушен к творчеству группы, она не нужна. Человек неравнодушный с большой вероятностью ничего нового не узнает, разве что мышцы глаз натренирует, постоянно их закатывая.
В-шестых, я обманулась обложкой, которая похожа на эпизод более позднего тура, но книга заканчивается аж на Resistance, а после него было ещё три альбома.
Получается, что всё сводится к гастролям, описаниям и хохмам. Скучно и грустно.
Несмотря на всё это, у меня новый приступ обожания. Беллами снится мне уже третью ночь, я думаю о том, какие они талантливые, трудолюбивые, и прекрасные. Меня вдохновляет мысль, что если гореть своей идеей, можно горы свернуть. Меня вдохновляют чужие исполнения детской невинной мечты, пусть даже слегка слащавой и приправленной деталями для красного словца.
Я вспомнила, как послушала их впервые и подумала, что это волшебство и магия. Что люди извлекают звуки из чего угодно, сэмплят застёгивание ширинки, ищут когти ламы для ударных, записывают ударные на улице и в туалете, — люди делают искусство. Живут им, дышат и синтезируют то, с чем можно себя ассоциировать в любом настроении и состоянии.
Вспоминала все концерты, на которые ходила, начала сочинять новые вопросы для интервью, которое я обязательно возьму. И уж точно сделаю это лучше, чем тупой Бомон.
Ну и на сладкое вам описание песни: «Кружащийся рифф, напоминающий грабителей египетских гробниц, кивок в сторону инди-сцены в тексте, экзотическая пульсация бас-гитары, припев, взрывающийся, словно Везувий. Странная, таинственная, но при этом самоуверенная и достаточно мощная, чтобы выбить пломбы из зубов на расстоянии 50-ти шагов, Muscle Museum — это фрейдистский рассказ о битве сознания и базовых желаний человека, звучала как жестокий андидот лёгкому року для прослушивания в мягком кресле». Зацените антидот, если ещё не.