надсон я так долго напрасно молил о любви
Текст книги «Полное собрание стихотворений»
Автор книги: Семен Надсон
Поэзия
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
«Прощай, мелькнувший мир любви и наслаждений…» *
Прощай, мелькнувший мир любви и наслаждений,
Исчезнул ты, как сон, навеянный мечтой,
И вновь душа полна безжалостных сомнений
[И грустный взор горит] непрошеной слезой.
Осмеяны судьбой надежды и желанья…
«Поэзия! Святое слово…» *
Поэзия! Святое слово –
Но где поэзия у нас?
Наш Аполлон давно сурово
Ушел на гордый свой Парнас.
Была пора – святые звуки
Нас жгли восторгом и огнем…
«К чему мне шум похвал гром рукоплесканий…» *
К чему мне шум похвал гром рукоплесканий,
Когда никто из них всем чувством и душой
Не пережил со мной былых моих страданий
И не измучился житейской пустотой…
«Я безумно рыдал, – как дитя я рыдал…»
Я безумно рыдал, – как дитя я рыдал
В трудный час неизбежной разлуки,
И холодные руки твои целовал,
И ломал свои бледные руки…
И тебя схоронили… И крест над тобой
Покривился, и пышные розы
На могиле твоей заглушило травой…
«Постой, говорил он, моя дорогая…» *
Постой, говорил он, моя дорогая,
Постой, не целуй, не ласкай!
Измучился ум мой, в потемках блуждая,
И сердце полно через край.
Так жить не могу я…
«Я верю: ты велик! – Велик не потому…» *
Я верю: ты велик! – Велик не потому,
Что благ и вездесущ и создал человека,
Что страшен чувству ты и странен ты уму,
Что был от века – ты и будешь ты до века;
Я в том готов твое величие признать,
Что этот мир, с его комедией и драмой,
Ты смог из ничего божественно создать…
«Случай свел нас и случай опять разведет…» *
Случай свел нас и случай опять разведет.
Мы пойдем по различным дорогам:
Вы – к отраде и горю семейных забот,
Я – к казенной больнице и дрогам.
Вновь уж наши пути не сойдутся – ни тут,
В этой жизни, с ее мишурою,
Ни на небе, где рая блаженный приют
Не откроет дверей предо мною.
О, я слишком был честен, чтоб верить в того…
«Гор больше нет. Открытый кругозор…» *
Гор больше нет. Открытый кругозор
В лучах зари торжественно сияет,
И только там, за мной, залитый блеском бор
С гранитной вышины привет мне посылает.
Прощай, Кавказ! Прощай до нового свиданья,
Когда на грудь твою я вновь вернусь больной
Из мира пошлых дум и пошлого страданья…
«Без разрешенья и цензуры…» *
Без разрешенья и цензуры
За данью смеха и похвал
На скользкий путь литературы
Вступает юный наш журнал
И вместо сладкозвучной лиры…
«Я так долго напрасно молил о любви…» *
Я так долго напрасно молил о любви,
Грудь мою так измучили грозы,
Что теперь даже самые грезы мои
Всё больные какие-то грезы!
«Не гонись за высотой призванья…» *
Не гонись за высотой призванья,
Не ищи заметного пути –
Верь, везде, где только есть страданья,
Честный труд немудрено найти.
«Живи – говорили мне звезды ночные…» *
Живи – говорили мне звезды ночные,
И яркое солнце, и лес, и ручей,
Живи – мне шептали цветы полевые…
Долой с чела венец лавровый, –
Сорви и брось его к ногам:
Терн обагренный, терн суровый
Один идет к твоим чертам.
Оставь же лавр мечу…
«Я встретил Новый год один… Передо мною…» *
Я встретил Новый год один… Передо мною
Не искрился бокал сверкающим вином,
Лишь думы прежние, с знакомой мне тоскою,
Как старые друзья, без зова, всей семьею
Нахлынули ко мне с злорадным торжеством…
«Во мраке жизненном, под жизненной грозою…» *
Во мраке жизненном, под жизненной грозою,
Когда, потерянный, я робко замолчал,
О милый брат, какой нежданной теплотою,
Какой отрадой мне привет твой прозвучал!
[Не часто на пути светило мне участье,
И не из роз венок ношу я на челе.
И тем дороже мне, тем необъятней счастье
С душою родственной сойтись в томящей мгле.]
«Я вам пишу, хотя тревожные сомненья…» *
Я вам пишу, хотя тревожные сомненья
Мешают мне писать… Я вам пишу больной,
В горячечном жару больного вдохновенья,
В порыве горького, слепого озлобленья,
С челом пылающим и трепетной рукой.
Я знаю, что ничем не заслужил я права
Вам так писать.
«Откуда вы, старинные друзья…» *
Откуда вы, старинные друзья,
Святые слезы упованья?
Как жадно вас ждала душа моя
В года сомненья и страданья!
«Ты прав: печальны наши звуки…» *
«И музе молвил я: приди и выручай…» *
И музе молвил я: приди и выручай.
Приди, чтоб что-нибудь осталось бы мне в мире,
Чтоб хоть в тебе, мой друг, и в позабытой лире
Я б отыскал на миг обетованный край.
«Нет-нет – и охватит весенней истомой…» *
Нет-нет – и охватит весенней истомой,
И голос какой-то, чужой, но знакомый,
К любви и блаженству зовет
И шепчет: «Отдайся на зов наслажденья,
Поверь мне… Прочь злоба, прочь злые сомненья,
Прочь горя тяжелого гнет…»
Весенняя зорька *
Над прудом и садом, рощей и полями
Знойно разметалась ночка голубая,
И во мраке ночи бледными лучами
Тихо догорает зорька золотая.
Приглядись: в ней, кроткой, тихой и отрадной,
Узенькой полоске в море небосклона, –
Красота и прелесть ночи непроглядной,
Тайна мягких красок и прозрачность тона.
С нею мрак не страшен – он не мрак могилы
Без надежд и мысли, радости и муки, –
С ней яснее видны жизненные силы,
С ней яснее слышны жизненные звуки.
Что была б без зорьки эта даль немая,
Этот пруд, неровно тронутый сияньем.
«Чернила выцвели, и пожелтел листок…» *
Чернила выцвели, и пожелтел листок,
Но юн, как в старину, и будет юн всегда
Смысл этих пламенных, наивно-нежных строк,
Вдруг мне напомнивших минувшие года:
«Я вас ждала вчера, мой мальчик дорогой,
Я ни на миг вчера окна не покидала,
Пока не поняла с бессильною тоской,
Что тщетно верила и тщетно ожидала.
Вы не пришли… О, как была на вас я зла,
Как плакала… всю ночь уснуть я не могла,
И чуть затихло всё – в слезах, полуодета,
Украдкою от всех я в садик наш сошла
И думала о вас до самого рассвета.
Я поняла теперь, что тут, как и всегда,
Вы были правы… я себя держала с вами
Как девочка….»
«Не разлука горька мне, мой друг дорогой…» *
Не разлука горька мне, мой друг дорогой, –
Всё равно – не уйти от разлуки,
Всё равно – не на счастье сошлись мы с тобой,
Не на радость друг другу под тяжкой грозой
Протянули мы братские руки.
Голод, холод, нужда, дни забот и труда…
Счастье *
Весенняя сказка
В ночь, когда вдохновленный весной соловей
Сладко пел в ароматном саду
И отливы серебряных лунных лучей
Колыхались на сонном пруду,
Когда ивы склоняли к горячей земле
Молодые объятья свои
И цветы, распускаясь, томились во мгле
Безответною жаждой любви,
В ночь, воспетую в сказках, в ночь пламенных грез,
Беспричинных восторгов и радостных слез,
В неприютной каморке моей
Вдруг блеснуло сиянье – и встал предо мной
Чудный призрак, сияя небесной красой,
В серебристом венце из лучей…
«Ты звал счастье, – сказал он, – оно пред тобой…»
Ты счастье звал – оно перед тобою.
На страстный зов души твоей больной
Явилась я, сияя красотою,
Чтоб стать твоей подругой и рабой.
Проси всего… Моей могучей власти
Пределов нет… Тебе я принесла
И золото, и упоенье страсти,
И гордый лавр для гордого чела.
Я вся твоя…
«Сердце сжимается: столько страдания…» *
Сердце сжимается: столько страдания,
Столько свинцового горя кругом.
«Словно в склепе лежу я под тяжкой плитою…» *
Словно в склепе лежу я под тяжкой плитою,
Словно я, схороненный, очнулся в земле
И кричу, задыхаясь бессильной тоскою,
И зову безнадежно во мгле.
Там, над этой плитою – весна золотая,
Ясный солнечный день и душистая тень,
Там, узор на чугун и на мрамор бросая,
Колыхается, дышит сирень.
Там и краски, и звуки, и жизнь, и сиянье…
«Что было до тебя – то не было, родная…» *
Что было до тебя – то не было, родная,
То мрак какой-то был, холодный и глухой;
Ты руку мне дала, к сознанью пробуждая,
И я прозрел тогда, – и я пошел с тобой.
Почти дитя еще, с лазурными очами,
С звенящим голосом, ты говорила мне
О правде и любви…
«Святое, чистое, прекрасное страданье…» *
«Моя любовь к тебе объятий не ждала…» *
Моя любовь к тебе объятий не ждала
И сладострастных грез во мне не подымала.
Как ясный день весны, прекрасна и светла,
Она о небе мне собой напоминала.
Не блеск очей твоих в тебе я полюбил,
А мысль, в очах твоих горевшую спокойно…
«Порой мне кажется, что жизнь не начиналась…» *
Порой мне кажется, что жизнь не начиналась,
Что пережитое – какой-то смутный сон,
Что впереди еще всё светлое осталось…
«Сердце мое еще просит забвенья…» *
Сердце мое еще просит забвенья –
Наших свиданий и наших речей.
Хочется думы мои и сомненья –
Всё ей поведать, голубке моей!
Хочется чувствовать ручки родные,
Руки сестры на горячем челе,
Верить, как верилось в годы былые…
«Ты помнишь, воздух гор дышал отравой зноя…» *
Ты помнишь, воздух гор дышал отравой зноя
И были рады мы, когда ночная тень
Спокойной ласкою забвенья и покоя
Сменила солнечный и раскаленный день.
И окна в комнате мы настежь распахнули,
И книгу мертвую отбросили мы прочь,
И резкий блеск свечей у зеркала задули,
Чтоб в наш кружок впустить просящуюся ночь.
А наш кружок был ты, да я, да мать-старушка,
Давно дремавшая над начатым чулком…
«Нет, не верится мне, чтоб и тут ты лгала…» *
Нет, не верится мне, чтоб и тут ты лгала,
Жизнь моя, жизнь борьбы и страданий.
Слишком много ты грез у меня отняла
И разбила святых упований.
Я стою как в пустыне – пески и пески,
Знойный полдень горит над песками,
И не видно вокруг благодатной реки
Или пальм с их немыми ветвями.
«Когда мою слезу улыбка их встречает…» *
Когда мою слезу улыбка их встречает,
Когда на страстный зов души моей больной
Пиров их пьяный шум мне дерзко отвечает, –
Я прохожу тогда безмолвно стороной.
На них ли тратить мне огонь негодованья?
Они слепцы, – их жизнь ошибка с первых лет…
«Не на время любить, – а безумно любить…» *
Не на время любить, – а безумно любить,
Беззаветно любить, до могилы;
За любовь – свою юность и жизнь погубить,
Все надежды, все грезы, все силы –
Вот блаженство…
«В минуты тяжкого душевного страданья…» *
В минуты тяжкого душевного страданья,
Когда, уставши звать, бороться и любить,
Я горько сознаю, что тщетны все старанья,
Что жизнь – позор и зло и ей иной не быть,
Мне говорят: беги отчаянья глухого…
«Когда я говорю о смерти – а о ней…» *
Когда я говорю о смерти – а о ней
Молчать я не могу: она уж надо мною, –
Не нарушай покой больной души моей,
Не ободряй меня надеждою пустою.
«Не в пошлом шуме дня и в жалком опьяненьи…» *
Не в пошлом шуме дня и в жалком опьяненьи
Обычной суеты и тягостных забот, –
Наедине с собой, в минуты отрезвленья,
В минуты чистых снов и слез и вдохновенья
Тебя, о милая, душа моя зовет.
«Весенний тихий день: по небу пробегают…» *
Весенний тихий день: по небу пробегают
Ряды разорванных, туманных облаков,
И то лучи порой в просветы их сияют,
То стелет тень опять бесцветный свой покров.
Челнок мой чуть скользит над тихою струею,
И с близких берегов вослед за челноком
Несется птичий гам, и дышит лес весною,
И стрекоза кружит над темной глубиною,
И трудится пчела над цветком…
«Нет больше сил! Под тень, куда-нибудь под тень. » *
Нет больше сил! Под тень, куда-нибудь под тень!
Вот над дорогою – нависшая олива.
Присядем. Чудный день! Горячий, страстный день!
А что за даль вокруг, и что за вид с обрыва!
«В тот полный счастья миг, когда передо мной…» *
В тот полный счастья миг, когда передо мной
Ты в первый раз, о мысль, из сумрака предстала
И руку мне дала и позвала с собой
К сиянью истины и к блеску идеала, –
Как чудно ты была прекрасна.
Легенда о елке *
Весь вечер нарядная елка сияла
Десятками ярких огней,
Весь вечер, шумя и смеясь, ликовала
Толпа беззаботных детей.
И дети устали… потушены свечи, –
Но жарче камин раскален;
[Загадки и хохот] веселые речи
Со всех раздаются сторон.
И дядя тут тоже: над всеми смеется
И всех до упаду смешит;
Откуда в нем только веселье берется, –
Серьезен и строг он на вид:
Очки, борода серебристо-седая,
В глубоких морщинах чело, –
И только глаза его, словно лаская,
Горят добродушно-светло.
«Постойте, – сказал он, и стихло в гостиной… –
Скажите, кто знает из вас, –
Откуда ведется обычай старинный
Рождественских елок у нас?
Никто. Так сидите же смирно и чинно, –
Я сам расскажу вам сейчас…
Есть страны, где люди от века не знают
Ни вьюг, ни сыпучих снегов;
Там только нетающим снегом сверкают
Вершины гранитных хребтов…
Цветы там душистее, звезды – крупнее,
Светлей и нарядней весна,
И ярче там перья у птиц, и теплее
Там дышит морская волна…
В такой-то стране ароматною ночью,
При шепоте лавров и роз,
Свершилось желанное чудо воочью:
Родился младенец Христос;
Родился в убогой пещере, – чтоб знали…»
«Я сегодня в кого-то как мальчик влюблен…» *
Я сегодня в кого-то как мальчик влюблен,
Но в кого – разгадать не сумею:
В эту даль, или в звездный ночной небосклон,
Или в полную мрака аллею.
Знаю только, что жаль мне покинуть окно
И что здесь, на груди у природы,
Так свободно дышать мне теперь, как давно
Не дышал я в последние годы.
Но и в этом покое есть тень… Так порой
С потемневшей от зноя лазури
Уж томительно веет сквозь день золотой
Отдаленным предчувствием бури.
И я знаю, что завтра…
«Нет, вам в лице моем не прочитать страданья…» *
Нет, вам в лице моем не прочитать страданья.
Я скрыл в груди его, чтоб кто-нибудь не смел
Опошлить грубыми словами состраданья
Мой тяжкий, горестный, но мой святой удел.
«Мне снился страшный сон, – мне снилось, что над миром…» *
Мне снился страшный сон, – мне снилось, что над миром
Я поднят, как листок, размахом мощных крыл
И мчусь всё вверх и вверх, объят ночным эфиром
И озарен огнем бесчисленных светил.
Внизу лежит земля, закутавшись в туманы,
И между мной и ей, сливаясь и клубясь,
Проходят облаков седые караваны,
То утонув во мгле, то вдруг осеребрясь.
Порой, сквозь их просвет, мне видятся вершины
Крутых, скалистых гор и блеск их ледников,
И голубых морей зеркальные равнины,
И мертвый мрак пустынь, и пятна городов.
Мне слышен слитный гул, стоящий над землею,
Стихающий внизу, как отдаленный [гром,]
И я всё мчусь и мчусь с ужасной быстротою,
И мчусь всё вверх и вверх в безмолвии ночном;
И вот уж нет Земли…
«Неужели всю жизнь суждено мне прожить…» *
Неужели всю жизнь суждено мне прожить,
Отдаваясь другим без завета,
Без конца, всем безумством любви их любить
И не встретить ответа.
«Среди убогих стен чужого городка…» *
«По душной улице столицы раскаленной…» *
По душной улице столицы раскаленной
В пыли, клубящейся над людною толпой,
Движеньем, грохотом я шумом окруженный,
Мелькает мотылек над знойной мостовой.
Как ты попал сюда, сын леса и свободы?
К чему ты променял душистые цветы,
Густых берез и лип развесистые своды
И звонкого ручья серебряные воды
На пыль и тесноту столичной суеты?
Лети скорее прочь! Тебя не приковали
Нужда и тяжкий труд к гранитам городским.
«Задыхаюсь, – томит, убивает…» *
Задыхаюсь, – томит, убивает
Этот воздух, миазмами полный.
Где та жизнь, что свободно вздымает
К небесам опьяненные волны?
Где святые борцы без упрека…
«Это ли мощные песни свободы…» *
Это ли мощные песни свободы,
Это ль напутствие вышедшим в бой?
Стыдно рыдать в наши трудные годы,
В тяжкие годы работы святой.
Тысячи жертв за любовь погибают…
«Ах, эти детские лазоревые глазки. » *
«Как совы таятся от света и шума…» *
Как совы таятся от света и шума
Меж темных расселин упавшей стены,
Так в сердце моем безотрадная дума
Таясь ожидает ночной тишины.
Напрасно, усталый, я сон призываю,
Напрасно неверным мерцаньем свечи
Я хмурый мой угол в тоске озаряю, –
Насмешливый голос не молкнет в ночи.
[«И вот, говорит он, сбылись твои грезы,
Ты признан певцом… Боль страданий твоих,
Твои упованья, надежды и слезы
Покорно ложатся в свободный твой стих.
Из сердца толпы на крылах вдохновенья
Ты поднят высоко над этой толпой…»]
«Ночь сегодня была бесконечно длинна…» *
Ночь сегодня была бесконечно длинна,
И всю ночь на страдальческом ложе своем
Ты в жару и бреду прометалась без сна,
С искаженным от муки, пылавшим челом.
Спать не мог я… Я сел у постели твоей
И рыдал, и кому-то молитвы твердил,
И кому-то в безумной печали моей,
Как ребенок, бессмысленно-детски грозил…
Тяжело погибать, но видать, как недуг
Беспощадно уносит любимых тобой…
Но видать, как усталый, измученный друг
Уж готов уступить, обессилен борьбой.
Тщетно ум свой пытать – и не верить уму,
И, не веря, молитвы шептать небесам,
И бояться дать волю безумным слезам, –
Нет, уж лучше погибнуть стократ самому.
Но под утро, устав, ты заснула… Рассвет
Смотрит в окна, на утренний воздух маня…
У киота лампады мерцающий свет
Тонет в ярком сияньи встающего дня.
Сон твой чуток, – и чутко слежу я за ним…
Я сижу без движенья, бояся вздохнуть,
Чтоб тревожным, тяжелым дыханьем моим
Твой покой, твой минутный покой не спугнуть…
Милый, кроткий, страдальческий лик…
Шелк кудрей
Разметался по белой подушке…
«Сегодня ночь была душна… Зловещий гром…» *
Сегодня ночь была душна… Зловещий гром
Сопровождал игру мерцающей зарницы,
А к утру стаи туч ударили дождем
На мрамор и гранит томящейся столицы.
Нежданный гнев небес был краток, но могуч.
Вихрь мчался над землей, как грозный ангел
мщенья,
Трубя в победный рог, и солнца первый луч
Повсюду озарил картины разрушенья:
В садах поломаны деревья и цветы,
Дерн прихотливых клумб помяло и размыло;
На крышах погнуты железные листы,
Тут сорван в прах карниз, там статую разбило…
«Еще не исчерпана сила в груди…» *
Еще не исчерпана сила в груди,
Еще не иссякнули звуки,
И вещее сердце мне шепчет: иди,
Иди на страданья и муки.
Но чаще и чаще в безмолвьи ночей
Румяного ясного мая
Мне слышится: полно, усни от скорбей,
Беги от бесстыдных врагов и друзей,
В объятьях любви отдыхая.
Ты вся в моем сердце, мой друг дорогой…
«То порыв безнадежной тоски, то опять…» *
То порыв безнадежной тоски, то опять,
Встрепенувшись, вдруг я оживаю,
Жадно дела ищу, рвусь любить и страдать,
Беззаветно и слепо прощаю…
То старик, искушенный в житейских…
«Нет, в этот раз недуг мне не солжет…» *
Нет, в этот раз недуг мне не солжет,
Я чувствую, как отлетают силы;
Смерть надо мной, она стоит и ждет…
И я – на рубеже могилы…
Разбита жизнь, обмануты мечты,
Последний свет бессильно угасает…
«Им казалось, весь мир изменился с тех пор…» *
Им казалось, весь мир изменился с тех пор,
Как друг друга они полюбили;
Всю природу в сверкающий чудный убор
В эти дни их мечты нарядили.
Темный сад их свиданья, любя, сторожил,
Соловей помогал их признаньям,
Бледный месяц на лица их кротко светил
Серебристым и нежным сияньем…
«Мертва была земля: торжественно сияли…» *
Мертва была земля: торжественно сияли
Над нею небеса бездушной красотой…
В урочный срок цветы цвели и отцветали,
В урочный час звезда всходила за звездой.
Дышал морской простор, в снегах дремали горы,
Вихрь колыхал пески безжизненных степей,
И серебристых рек извивы и узоры
Струились по коврам пестреющих полей.
И всё, как в наши дни, цвело и улыбалось;
Но никогда еще к сверкающим волнам,
Врезаясь в их кристалл, весло не прикасалось
И плуг не проходил по девственным полям.
Надсон я так долго напрасно молил о любви
Семен Яковлевич Надсон
Полное собрание стихотворений
Г. Бялый. С. Я. Надсон
Семен Яковлевич Надсон жил очень недолго, всего 24 года. В памяти читателей сохранился образ поэта, безвременно погибшего от злой чахотки на заре своей деятельности, начавшейся шумным успехом. В стихотворениях Надсона часто шла речь о тяжком недуге, о тоске увядания, о близкой гибели. Разумеется, все понимали, что это не узкобиографические мотивы, что Надсон говорит не только о своей личной судьбе, но и о «болезнях» целого поколения. Признания и жалобы больного поэта приобрели широкий смысл, но они сохранили при этом личные ноты, задушевность и лиризм.
В 1879 году Надсон окончил гимназию и поступил в Павловское военное училище.
Надсон был болезненным и слабым подростком. Из-за болезни он должен был выехать на Кавказ, где провел зиму и лето 1880 года. В 1882 году он окончил училище и вышел подпоручиком в Каспийский полк, расквартированный в Кронштадте.
Военная служба не привлекала Надсона нисколько. В училище он был определен против своей воли. Ему страстно хотелось поступить в университет или в консерваторию: он недурно играл на скрипке и на рояле и горячо любил музыку. В 1880 году он записал в дневнике: «Общественная жизнь идет вперед! С каждым днем выступают новые труженики мысли и искусства, а я должен тратить время на военные науки, ломать и мучить себя во имя дисциплины и иметь в перспективе положение военного!»
«Труженики мысли и искусства» – среди них хотелось быть Надсону, а не в душной среде дворянского семейства Мамонтовых и не в кругу воспитанников военного училища. Надсон увлекался литературой, в детстве он поразительно много читал, читал без разбора, что попадалось под руку. «Тайны» разных дворов, Загоскин, Гончаров, Решетников, Лесков, Шиллер, Гофман, Ауэрбах – таков пестрый перечень авторов, о которых он упоминает в своем, не юношеском даже, а детском дневнике. Дневник он начал вести очень рано, лет одиннадцати-двенадцати, и с недетской серьезностью заносил на его страницы жизненные впечатления, слегка беллетризованные, юношеские стихи и размышления о жизни, чаще всего печальные, не без оттенка литературности, в духе Лермонтова, а иногда и прямо со ссылками на него. «Жизнь ведь, „как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, – такая пустая и глупая шутка“, как сказал Лермонтов, а мое мнение, что и обидная вдобавок», – записал Надсон 10 февраля 1878 года, а двумя днями раньше, процитировав из «Демона»
Надсон воскликнул: «Что ни говорите, а лучше Лермонтова нет у нас поэта на Руси. Впрочем, я, может быть, думаю и говорю так оттого, что сам сочувствую ему всей душой, что сам переживаю то, что он пережил и великими стихами передал в своих творениях».
Надсон начал писать стихи очень рано, еще в детском возрасте. В 1878 году он решился отнести свое стихотворение «На заре» в журнал Н. П. Вагнера «Свет», и оно было принято. Надсон с нетерпением ждал появления номера журнала. В дневнике появилась такая патетическая запись: «Я вступил теперь на дорогу, назад поздно, да и незачем: даль являет такой заманчивый призрак Славы, невидимый голос шепчет: „Иди вперед, вперед“, и я пойду вперед».
Судьба Надсона, таким образом, определилась: он стал профессиональным литератором, поэтом. Его стихи начали появляться в толстых журналах: «Свет», «Мысль», «Слово», «Русская речь», «Дело» и в других. Но самым важным событием в литературной судьбе Надсона было его сотрудничество в лучшем демократическом журнале его времени – в «Отечественных записках». В 1882 году его пригласил в этот журнал известный поэт А. Н. Плещеев, сочувственно отнесшийся к первым опытам Надсона. Плещеев помог молодому поэту своим участием, расположением и литературными советами. «Его я считаю своим литературным крестным отцом и бесконечно обязан его теплоте, вкусу и образованию, воспитавшим мою музу», – писал Надсон в своей автобиографии.
В 1884 году Надсон вышел в отставку и целиком отдался литературной работе. В 1885 году появился сборник его стихотворений, выдержавший при жизни поэта пять изданий. Критика заметила Надсона, читатели узнали и полюбили его, Академия наук удостоила его Пушкинской премии. «Заманчивый призрак Славы» перестал быть призраком и превратился в реальность. Но дни Надсона были уже сочтены. В своей автобиографии он написал: «В 1884 году начал умирать. Затем, – честь имею кланяться». Не помогло Надсону и лечение за границей – в Германии, Швейцарии, на юге Франции.
В последние месяцы своей жизни поэт стал предметом издевательских нападок со стороны реакционного критика В. П. Буренина, сотрудника газеты «Новое время». Буренин мстил Надсону за то, что тот задел его в одном из критических фельетонов в киевской газете «Заря», где Надсон в 1886 году выступал в качестве литературного обозревателя. «Предсмертные часы этого талантливого, чуткого, рано угасшего поэта были отравлены отвратительной, низкой, подлой травлей газеты „Новое время“», – писала большевистская «Звезда» в 1912 году (№ 4), выступая против попыток некоторых буржуазных журналистов обелить Буренина.
19 января 1887 года Надсон скончался в Ялте. Тело его было перевезено в Петербург. Молодежь несла гроб Надсона на руках до Волкова кладбища. Популярность поэта после его смерти не только не ослабела, но, напротив, еще более усилилась.
Надсон вошел в литературу в трудную, сказать кризисную, для русской поэзии пору. После смерти Некрасова достойного преемника ему не нашлось. К тому же под сенью политической реакции в восьмидесятых годах оживилась деятельность поэтов школы «чистого искусства». Большое влияние приобрел в ту пору патриарх «чистой» поэзии А. А. Фет, с 1883 года печатавший выпуск за выпуском свои поздние стихи, в которых еще более декларативно, чем раньше, провозглашались принципы «чистой поэзии». В это же время А. Н. Апухтин, также сторонник «чистого искусства», возобновил свою деятельность произведениями интимно-лирического характера. Вернулся в литературу и другой представитель этой же школы, К. К. Случевский, уже давно, казалось, бы, замолкший.