натаха ты откуда идешь такая нарядная
Натаха ты откуда идешь такая нарядная
Он по-разному подписывал свои произведения. Антином исходящий и Дон-Кихот, Нектои Пьеро, Иегудиил Хламидаи Самокритик Словотеков, Один из теперешних, А-а! Unicus…Но всему миру Алексей Максимович Пешков — таково было данное при рождении имя — известен как Максим Горький, или даже короче, М. Горький, Горький.
Многими признано, что настоящий писатель всю жизнь пишет одну книгу. Перу Горького принадлежат романы, пьесы, десятки повестей и рассказов, очерков, стихотворений, фельетонов, литературно-критических и публицистических статей. Он создал литературные портреты многих писателей и политических деятелей, оставил воспоминания о своем времени и его людях. Горький и в тысячах его писем.
Но эта грандиозная Книга Горького — не единственное, оставленное им человечеству. Максим Горький был не только писателем. Он был крупнейшим общественным деятелем, считавшим, что его время «включает в область поэзии совершенно новые темы» и, прежде всего, «борьбу коллективного организованного разума против стихийных сил природы и вообще против „стихийности“ воспитания не классового, а всемирного Человека Человечества, творца „второй природы“, создаваемой энергией его воли, разума, воображения». Горький и стал строителем (а очень часто и создателем) новых форм человеческих отношений, новых форм литературы. С его именем связаны сотни больших и малых начинаний, событий, дел, память о нем навсегда стала частью — светлой или подпаленной — отечественной истории.
Хорошо понимая, что «старый тип литературы и старые приемы изложения» исчерпаны, Горький оставался уверен: «Материал литератора — такой же человек, каков сам литератор». Лучшее подтверждение этому — его творческая практика, автобиографизм его творчества. Однако автобиографизм особого рода.
Хотя, читая Горького, мы узнаем о нем очень много как о человеке времени, нельзя забывать, что это было время великих иллюзий и великих мифов. Время, когда не только расчисливалось будущее, но и переписывалось прошлое. Время, когда пересочинялись биографии, когда белое становилось черным, а затем заливалось красным. Горький предсказывал: «Вероятно, лет эдак через пятьдесят, когда жизнь несколько остынет… людям конца XX столетия первая половина его покажется великолепной трагедией, эпосом пролетариата». Сегодня все, кто не слеп,осознали, что «эпос пролетариата» оказался самой страшной сказкой нашего века, а Горький — главным рассказчиком-хроникером этой сказки. Его без преувеличения горькая судьба с божественной ясностью показывает, что бывает с писателем, пренебрегающим главным литературным заветом: лирой пробуждать чувства добрые.
Горький, к сожалению, прославился другими афоризмами, порожденными мутацией его юношеского ницшеанства под воздействием коммунистических идей. Хотя и расплатился за измену идеалам литературного гуманизма. И своей жизнью почетного заключенного в 1930-е годы, и безвременной смертью, и посмертной судьбой. Объявленный главным большевицким писателем и удостоенный полного академического собрания сочинений, он в этом собрании до сих пор так и не воплотился: оно застыло на половине — слишком многое из написанного Горьким не влезало в клетку, сооруженную партийными идеологами для вроде бы прикормленного Буревестника Революции.Публицистика Горького и его письма так полностью и не изданы.
Но — парадокс! — в этом залог самоспасения Горького от забвения. Критические стрелы, полетевшие в его монумент с началом перестройки, стрелы, напоенные лечебным ядом и праведным гневом, сегодня иссякли. Литературный вождь низвергнут. Остался только писатель. Сделанное Горьким водружено на весы вечности. Мы начинаем читать его по-новому: и общеизвестные, нередко насильно-хрестоматийные вещи, и запрещенные советской цензурой. И соглашаемся с тем, что признавали и его недруги: писать он умел.
В этой книге собраны произведения Горького, которые, возможно, хоть и качаясь на этих весах вечности, все же в реку забвенья не канут.
Эта статья великого русского писателя впервые была напечатана в парижском еженедельнике «Иллюстрированная Россия» (1936. 4 июля. № 28), вскоре после кончины А.М. Пешкова (Горького). Печатается по изд.: Бунин И.А. Публицистика 1918–1953 годов. М., 1998. С. 410–416.
Начало той странной дружбы, что соединяла нас с Горьким, — странной потому, что чуть не два десятилетия считались мы с ним большими друзьями, а в действительности ими не были, — начало это относится к 1899 году. А конец — к 1917. Тут случилось нечто еще более странное: человек, с которым у меня за целых двадцать лет не было для вражды ни единого личного повода, оказался для меня врагом, долго вызывавшим во мне приступы ужаса, негодования. С течением времени чувства эти перегорели, он стал для меня как бы несуществующим. Но вот громкий, безразличный голос из радио:
— L’ecrivain Maxime Gorki est decede… Alexis Pechkoff, connu en litterature sous le nom Maxime Gorki, etait ne en 1868 a Nijni-Novgorod d’une famille de Cosaques… [1]
«Decede…» Очень сложные чувства.
В первый раз в жизни слышу о его казацком происхождении. Может быть, он и правда был казак? Я уже это писал: о нем, как это ни удивительно, до сих пор никто не имеет точного представления. Кто знает его биографию достоверную? Молва все еще твердит: «Босяк, поднялся со дна моря народного…» В словаре Брокгауза читаешь другое: «Горький-Пешков, Алексей Максимович. Родился в 1868 году, в среде вполне буржуазной: отец — управляющий большой пароходной конторой, мать — дочь богатого купца красильщика…» Дальнейшее основано только на автобиографии Горького… Был в мальчишеские годы поваренком на волжском пароходе, потом где-то садовником… торговал яблоками… Был письмоводителем у нижегородского адвоката Ланина; уйдя от него, «бродил по югу России»…
В 92-м году он напечатал в газете «Кавказ» свой первый очерк — «Макар Чудра». Через три года после того появился знаменитый «Челкаш». К этой поре и относятся мои первые сведения о нем. Я жил тогда в Малороссии, в Полтаве, и вот прошел по Полтаве слух: «Под Кобеляками поселился молодой писатель Горький. Фигура удивительно красочная. Ражий детина в широчайшей крылатке, в шляпе вот с этакими полями и с суковатой дубинкой в руке…» А познакомились мы весной 99-го года. Приезжаю в Крым, в Ялту, иду как-то по набережной и вижу: навстречу идет Чехов, а рядом с ним кто-то громко говорящий басом и все время высоко взмахивающий руками из крылатки. Здороваюсь с Чеховым, он говорит: «Познакомьтесь — Бунин — Горький». Знакомлюсь и убеждаюсь, что в Полтаве описывали его отчасти правильно: и крылатка, и вот этакая шляпа, в руках толстая палка. Под крылаткой ярко-желтая шелковая рубаха, подпоясанная толстым и длинным шелковым жгутом кремового цвета, вышитая разноцветными шелками по подолу и вороту. Только не детина и не ражий, а просто высокий и сутулый красно-рыжий мастеровой с зеленоватыми небольшими глазами, быстрыми и уклончивыми, с широкими ноздрями седловатого носа, веснушчатый, с желтыми моржовыми усами, которые он, покашливая, все поглаживает пальцами: немножко поплюет на них и погладит…
Чуть не в тот же день между нами возникло что-то вроде дружеского сближения, с его стороны несколько даже сентиментального, с каким-то застенчивым восхищением мною:
— Вы же последний писатель от дворянства, той культуры, которая дала миру Пушкина и Толстого!
В тот же день, как только Чехов взял извозчика и поехал к себе в Аутку, Горький позвал меня зайти к нему на Виноградную улицу, где он снимал у кого-то комнату, показал мне, морща нос, неловко улыбаясь счастливой, комически-глупой улыбкой, карточку своей жены с толстым, живоглазым ребенком на руках, потом кусок шелка голубенького цвета и сказал с этими гримасами:
Скончался писатель Максим Горький… Алексей Пешков, известный в литературе под именем Максим Горький, родился в 1868 году в Нижнем Новгороде в казацкой семье… ( фр.)
Натаха ты откуда идешь такая нарядная
Константину Петровичу Пятницкому
Михаил Иванов Костылев, 54 года, содержатель ночлежки.
Василиса Карповна, его жена, 26 лет.
Наташа, ее сестра, 20 лет.
Медведев, их дядя, полицейский, 50 лет.
Васька Пепел, 28 лет.
Клещ, Андрей Митрич, слесарь, 40 лет.
Анна, его жена, 30 лет.
Настя, девица, 24 года.
Квашня, торговка пельменями, под 40 лет.
Бубнов, картузник, 45 лет.
Сатин, Актер— приблизительно одного возраста: лет под 40.
Лука, странник, 60 лет.
Алешка, сапожник, 20 лет.
Кривой Зоб, Татарин— крючники.
Несколько босяков без имен и речей.
Подвал, похожий на пещеру. Потолок — тяжелые, каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой. Свет — от зрителя и, сверху вниз, — из квадратного окна с правой стороны. Правый угол занят отгороженной тонкими переборками комнатой Пепла, около двери в эту комнату — нары Бубнова. В левом углу — большая русская печь, в левой, каменной, стене — дверь в кухню, где живут Квашня, Барон, Настя. Между печью и дверью у стены — широкая кровать, закрытая грязным ситцевым пологом. Везде по стенам — нары. На переднем плане у левой стены — обрубок дерева с тисками и маленькой наковальней, прикрепленными к нему, и другой, пониже первого. На последнем — перед наковальней — сидит Клещ, примеряя ключи к старым замкам. У ног его — две большие связки разных ключей, надетых на кольца из проволоки, исковерканный самовар из жести, молоток, подпилки. Посредине ночлежки — большой стол, две скамьи, табурет, все — некрашеное и грязное. За столом, у самовара, Квашня — хозяйничает, Барон жует черный хлеб и Настя, на табурете, читает, облокотясь на стол, растрепанную книжку. На постели, закрытая пологом, кашляет Анна. Бубнов, сидя на нарах, примеряет на болванке для шапок, зажатой в коленях, старые, распоротые брюки, соображая, как нужно кроить. Около него — изодранная картонка из-под шляпы — для козырьков, куски клеенки, тряпье. Сатин только что проснулся, лежит на нарах и — рычит. На печке, невидимый, возится и кашляет Актер.
Квашня. Не-ет, говорю, милый, с этим ты от меня поди прочь. Я, говорю, это испытала… и теперь уж — ни за сто печеных раков — под венец не пойду!
Бубнов (Сатину). Ты чего хрюкаешь?
Клещ. Врешь. Обвенчаешься с Абрамкой…
Барон (выхватив у Насти книжку, читает название). «Роковая любовь»… (Хохочет.)
Настя (протягивая руку). Дай… отдай! Ну… не балуй!
Барон смотрит на нее, помахивая книжкой в воздухе.
Квашня (Клещу). Козел ты рыжий! Туда же — врешь! Да как ты смеешь говорить мне такое дерзкое слово?
Барон (ударяя книгой по голове Настю). Дура ты, Настька…
Настя (отнимает книгу). Дай…
Клещ. Велика барыня. А с Абрамкой ты обвенчаешься… только того и ждешь…
Квашня. Конечно! Еще бы… как же! Ты вон заездил жену-то до полусмерти…
Клещ. Молчать, старая собака! Не твое это дело…
Квашня. А-а! Не терпишь правды!
Барон. Началось! Настька — ты где?
Настя (не поднимая головы). А. Уйди!
Анна (высовывая голову из-за полога). Начался день! Бога ради… не кричите… не ругайтесь вы!
Анна. Каждый божий день! Дайте хоть умереть спокойно.
Бубнов. Шум — смерти не помеха…
Квашня (подходя к Анне). И как ты, мать моя, с таким злыднем жила?
Анна. Оставь… отстань…
Квашня. Ну-ну! Эх ты… терпеливица. Что, не легче в груди-то?
Барон. Квашня! На базар пора…
Квашня. Идем, сейчас! (Анне). Хочешь — пельмешков горяченьких дам?
Анна. Не надо… спасибо! Зачем мне есть?
Квашня. А ты — поешь. Горячее — мягчит. Я тебе в чашку отложу и оставлю… захочешь когда, и покушай! Идем, барин… (Клещу.)У, нечистый дух… (Уходит в кухню.)
Барон (тихонько толкает Настю в затылок). Брось… дуреха!
Настя (бормочет). Убирайся… я тебе не мешаю.
Барон, насвистывая, уходит за Квашней.
Сатин (приподнимаясь на нарах). Кто это бил меня вчера?
Бубнов. А тебе не все равно.
Сатин. Положим — так… А за что били?
Бубнов. В карты играл?
Бубнов. За это и били…
Актер (высовывая голову с печи). Однажды тебя совсем убьют… до смерти…
Сатин. А ты — болван.
Актер (помолчав). Не понимаю… почему — нельзя?
Клещ. А ты слезай с печи-то да убирай квартиру… чего нежишься?
Актер. Это дело не твое…
Клещ. А вот Василиса придет — она тебе покажет, чье дело…
Актер. К черту Василису! Сегодня баронова очередь убираться… Барон!
Барон (выходя из кухни). Мне некогда убираться… я на базар иду с Квашней.
Актер. Это меня не касается… иди хоть на каторгу… а пол мести твоя очередь… я за других не стану работать…
Барон. Ну, черт с тобой! Настёнка подметет… Эй, ты, роковая любовь! Очнись! (Отнимает книгу у Насти.)
Настя (вставая). Что тебе нужно? Дай сюда! Озорник! А еще — барин…
Барон (отдавая книгу). Настя! Подмети пол за меня — ладно?
Настя (уходя в кухню). Очень нужно… как же!
Квашня (в двери из кухни — Барону). А ты — иди! Уберутся без тебя… Актер! тебя просят, — ты и сделай… не переломишься, чай!
Актер. Ну… всегда я… не понимаю…
Барон (выносит из кухни на коромысле корзины. В них — корчаги, покрытые тряпками). Сегодня что-то тяжело…
Сатин. Стоило тебе родиться бароном…
Квашня (Актеру). Ты смотри же, — подмети! (Выходит в сени, пропустив вперед себя Барона.)
Актер (слезая с печи). Мне вредно дышать пылью. (С гордостью). Мой организм отравлен алкоголем… (Задумывается, сидя на нарах.)
Сатин. Организм… органон…
Анна. Андрей Митрич…
Анна. Там пельмени мне оставила Квашня… возьми, поешь.
Клещ (подходя к ней). А ты — не будешь?
Анна. Не хочу… На что мне есть? Ты — работник… тебе — надо…
Клещ. Боишься? Не бойся… может, еще…
Анна. Иди, кушай! Тяжело мне… видно, скоро уж…
Клещ (отходя). Ничего… может — встанешь… бывает! (Уходит в кухню.)
Актер (громко, как бы вдруг проснувшись). Вчера, в лечебнице, доктор сказал мне: ваш, говорит, организм — совершенно отравлен алкоголем…
Михаил Исаковский. ТЕКСТЫ ПЕСЕН 1950—1970-х ГОДОВ
На данной странице представлены тексты песен советского поэта Михаила Исаковского 1950—1970-х годов на музыку советских композиторов Василия Соловьёва-Седого, Исаака Дунаевского, Зиновия Компанейца, Леонида Бакалова, Матвея Блантера, Владимира Захарова, Кирилла Молчанова, Григория Пономаренко, Валентина Левашева, Сергея Аксюка, Бориса Яровинского, Юрия Левитина, Валерия Зубкова
Михаил Исаковский. НАТАША
Музыка В. Соловьева-Седого
На поля, за ворота
Родного села
В золотистой косынке
Наташа пошла.
Поднялась перед нею
Высокая рожь:
— А куда ж ты, Наталья,
Куда ты идешь?
Говорила Наташа:
— Иду на поля,—
Может, встретится снова
Мне радость моя;
Может, слово какое
Мне скажет она
И поймет — отчего я
Сегодня грустна.
Повстречалась ей радость
На том на лужке,—
В пиджаке нараспашку,
Часы на руке.
Повстречалась ей радость,—
Как будто ждала:
— Не ко мне ли, Наташа,
Ты в гости пришла?
Отвечала на это
Наташа ему:
— Я подобных насмешек
Никак не пойму.
Я хотела проверить —
Созрела ли рожь.
Отчего ж ты смеешься,
Пройти не даешь?
Улыбается парень:
— Как видишь — судьба:
Я ведь тоже собрался
Проверить хлеба.
Я один собирался,
А вышло при том —
Проверять нам придется
С тобою вдвоем.
Песню исполняли Людмила Лядова и Нина Пантелеева
Михаил Исаковский. ЗОЛОТАЯ ЗВЕЗДА
Музыка И. Дунаевского
Я девушки этой, наверно, не стою,
И вслед ей напрасно гляжу.
Её наградили звездой золотою,
А я без награды хожу.
Я, может, не стал бы грустить-огорчаться —
Я сердцем за девушку рад,
Но как-то неловко мне с нею встречаться —
Как будто я в чём виноват.
Глаза перед ней опускаются сами,
Слова с языка не идут,
И я одиноко брожу вечерами,
Где травы степные поют.
Полно моё сердце лишь ею одною,
Мне грустно и сладко тогда.
Взойди же, взойди, загорись предо мною
Моя золотая звезда.
Песню исполняли Георгий Виноградов, Леонид Неверов
Михаил Исаковский. ШИРОКИЕ ДАЛИ
Музыка З. Компанейца
Выйду в поле утренней порою:
Небо сине, дали широки.
Самолёт проходит над землёю,
По земле спешат грузовики.
Словно море, ходит рожь густая,
За рекой раскинулись леса —
Это всё страна моя родная,
Наша сила, гордость и краса!
Это край советского народа,
Озарённый солнцем золотым.
И его мы от любой невзгоды,
От любой напасти оградим!
Песенный вариант стихотворения Исаковского «Выйди в поле. »:
ВЫЙДИ В ПОЛЕ.
Выйди в поле утренней порою,—
Небо сине, дали широки.
Самолет всплывает над землею,
По земле спешат грузовики.
Зреет жито на колхозных нивах,
Свежим сеном пахнет на лугу.
Дед-пастух коров неторопливых
У реки пасет на берегу.
На листве еще дрожат росинки,
Птичий гам несется из кустов.
И в венке из полевых цветов
Девушка проходит по тропинке.
Складная и легкая такая —
Как виденье юности самой.
Это все — страна моя родная,
Мирный край благословенный мой,—
Мирный день советского народа,
Озаренный солнцем золотым.
И его мы от любого сброда,
От любого лиха оградим!
Песню Исполнял Владимир Бунчиков
Михаил Исаковский. ЧЕРЁМУХА
Музыка Л. Бакалова (М. Блантера, В. Захарова)
Что, друзья, случилося со мною! —
Обломал я всю черемуху весною.
Я носил, таскал ее возами,
А кому носил — вы знаете и сами.
В сумерках спешил я из-за речки,
Целый ворох оставлял я на крылечке;
Я бросал в окошко молчаливо
Белое лесное сказочное диво.
Я хотел, чтоб девушка вниманье
Обратила на мое существованье,
Чтоб она хоть раз да услыхала —
Как душа моя в черемухе вздыхала.
А она, притворная, молчала,
Словно вовсе ничего не замечала;
А она меня не пощадила —
В пепел все мои надежды превратила.
Да к тому ж, за все мои печали,
На селе меня Черемухой прозвали.
Как иду я — шепчутся девчата:
Дескать, вон идет Черемуха куда-то;
И поют, конечно, не случайно:
Отчего, мол, ты, Черемуха, печальна.
И хожу я со своею болью,
Со своею несказАнною любовью.
Что мне делать — сам не понимаю,
Но сирень я тоже, видно, обломаю.
Песню исполняли Владимир Бунчиков (музыка Л. Бакалова), Иван Букреев и Ансамбль имени Александрова, Владимир Нечаев (музыка М. Блантера), Хор имени Пятницкого (музыка В. Захарова)
Михаил Исаковский. В ЛЕТНЕМ ПОЛЕ, В СПЕЛОМ ЖИТЕ.
Музыка К. Молчанова
В летнем поле, в спелом жите
Голос девичий поет:
— Люди добрые, скажите,
Где любовь моя живет?
Я звала — не слышит зова,
Я искала — не нашла.
Хоть сказала бы мне слово,
Хоть бы адрес свой дала.
Ходит девушка, вздыхает,
Топчет в поле мураву,
А того не понимает,
Что я рядом с ней живу;
А про то она, наверно,
И не знает ничего,
Что на свете самый верный —
Адрес сердца моего.
Песня из кинофильма «Возвращение Василия Бортникова» (1953)
В фильме песню исполнял Анатолий Игнатьев
Михаил Исаковский. МНЕ ВЕСНОЮ ТРАКТОРИСТ.
Музыка К. Молчанова
Мне весною тракторист
Говорил-рассказывал,
Что влюбился он в меня
До потери разума.
На такие на слова
Я ему ответила:
— Очень занята была,—
Просто не заметила.
Но прибавила притом:
Мол, не надо мучиться,—
Полюби еще чуть-чуть,
Может, что получится.
С той поры по вечерам
Он со мной встречается,
И как будто бы у нас
Что-то намечается.
Ой, действительно — у нас
Что-то образуется:
Каждой думкою моей
Он интересуется.
А про свадьбу я скажу,
Коль узнать желательно:
Только снимем урожай,—
Будет обязательно!
Песня из кинофильма «Возвращение Василия Бортникова» (1953)
В фильме песню исполнял Сергей Лукьянов и женский хор
Михаил Исаковский. ПОСМОТРЮ Я В ЭТО УТРО РАННЕЕ
Музыка К. Молчанова
Посмотрю я в это утро раннее
На родные мирные края,—
Нет на свете краше и желаннее.
Чем земля советская моя!
Ты ветрами вешними овеяна,
Ты омыта светлою водой.
И, руками нашими взлелеяна,
Наливаешь колос золотой.
За тебя, земля моя, за Сталина,
Мы ходили в грозные бои.
И тебя навеки отстояли мы —
Сыновья и дочери твои.
Все твои богатства открываются
Для людей — в награду за труды,—
И моря в пустынях разливаются,
И шумят на севере сады.
И напрасно свора людоедская
Угрожает счастью твоему:
Мы тебя, земля моя советская,
Не дадим в обиду никому!
Песня из кинофильма «Возвращение Василия Бортникова» (1953)
В фильме песню исполнял смешанный хор
Михаил Исаковский. СОПЕРНИКИ
Музыка Г. Пономаренко
Так уж, видно, пришлось,
Так наметилось,
Что одна ты двоим
В жизни встретилась;
Что и мне и ему
Примечталася,
Но пока никому
Не досталася.
Где бы ни была ты,
Он проведает,—
За тобой, словно тень,
Всюду следует.
Для тебя для одной
Он старается,
Для тебя на «Казбек»
Разоряется;
Для тебя надо мной
Он подшучивает,
Для тебя под гармонь
Выкаблучивает,—
Чтоб его одного
Ты приветила,
А меня б и совсем
Не заметила.
Ну а я не такой
Убедительный,
Не такой, как мой друг,
Обходительный.
Молча я подойду,
Сяду с краюшка. —
Золотая моя,
Золотаюшка!
Где такая росла,
Где ты выросла,
Что твоя красота
Краше вымысла?
Ты и радость моя,
И печаль моя,
И надежда моя,
И отчаянье.
Если даже не мне
Ты достанешься,
И уйдешь от меня —
Не оглянешься,—
Я в себе затаю
Всю беду мою,
Но тебя упрекать
Не подумаю.
Пусть падет на меня
Неизбежное:
И тоска и печаль
Безутешная;
Сущей правды словА
И напраслина,—
Только б знать мне, что ты
В жизни счастлива!
Песня Григория Пономаренко называется «Золотаюшка»
Песню исполнял Леонид Кострица
Михаил Исаковский. В ДОРОГУ!
Много, много есть у Родины моей,
Много верных сыновей и дочерей:
Отовсюду на призыв ее, на зов
Сколько сразу отозвалось голосов!
Сколько их в одном желании слилось,
Сколько нынче нас в дорогу собралось!
Отправляемся, садимся в поезда,—
Возвращаемся в колхозные места.
Но не в гости мы и едем и идем,—
Там отныне — наша улица и дом,
Там отныне наши думы и дела,
Там земля, что нас когда-то родила.
И идем мы не за славой-похвалой,
А — в долгу мы перед этою землей.
И затем мы свой задумали поход,
Чтоб исчезло даже слово — недород,
Чтоб земля советским людям за труды
Полной мерою несла свои плоды.—
С тем, товарищи, мы едем и идем,
В том поруку перед Родиной даем!
В песенниках и музыкальных сборниках песня имеет название «Уезжаем мы в колхозные места»
Песню исполнял Омский хор под управлением Е. Калугиной
Михаил Исаковский. ЛЕНИНСКОЙ ПРАВДЕ НАВЕКИ ВЕРНА
Музыка С. Аксюка (Б. Яровинского)
В битвах рожденная в трудные годы,
Ленинской правде навеки верна,
Мира твердыня, защита свободы,
Славься, Советская наша страна!
Быстрые реки, поля и дубравы,
Гордые выси заоблачных гор —
Все ты вместила, родная Держава.
В свой необъятный, могучий простор.
Знамя твое — наша слава и сила,
Ты нас в единой семье собрала,
В век Коммунизма дорогу открыла,
Всем угнетенным надежду дала.
Воле твоей покорилась природа—
Звездная даль и морей глубина.
Солнце народа и сердце народа,
Славься, Советская наша страна!
Песня написана в соавторстве с Алексеем Сурковым
Песню исполнял Александр Розум (музыка С. Аксюка)
Михаил Исаковский. В ДНИ ОСЕНИ
Музыка Ю. Левитина (В. Зубкова)
Не жаркие, не летние,
Встают из-за реки —
Осенние, последние,
Останние деньки.
Еще и солнце радует,
И синий воздух чист.
Но падает и падает
С деревьев мертвый лист.
Еще рябины алые
Все ждут к себе девчат.
Но гуси запоздалые
«Прости-прощай!» кричат.
Еще нигде не вьюжится,
И всходы — зелены.
Но все пруды и лужицы
Уже застеклены.
И рощи запустелые
Мне глухо шепчут вслед,
Что скоро мухи белые
Закроют белый свет.
Нет, я не огорчаюся,
Напрасно не скорблю,
Я лишь хожу прощаюся
Со всем, что так люблю!
Хожу, как в годы ранние,
Хожу, брожу, смотрю.
Но только «до свидания!»
Уже не говорю.
Песня Юрия Левитина называется «Осень», песня Валерия Зубкова называется «Прости, прощай»
Песню исполняли Владимир Трошин (музыка Ю. Левитина), Гелена Великанова (музыка В. Зубкова)