не много таких которым верит бог финский сатирик

Афоризмы и цитаты Мартти Ларни.

Цитаты и афоризмы Мартти Ларни:

Надкусив яблоко, всегда приятнее увидеть в нем целого червяка, чем половину.

Женщина знает смысл любви, а мужчина — ее цену.

Зрелость — это вступление в тот возраст, когда человек начинает терять волосы, зубы и иллюзии.

Жизнь — это комедия для тех, кто думает, и трагедия для тех, кто чувствует.

Женщина, если зажать ей рот, может говорить и носом…

Мужчина женится на Берте лишь потому, что думает о Грете и никак не может овладеть Мартой.

Мужчины увиваются около чужих женщин и лают на своих жен, а хорошо воспитанная собака поступает как раз наоборот.

Лесть как духи, можно наслаждаться их ароматом, но пить нельзя.

Только на телеграфе платят за слова, а не за дела.

Множество людей верит в бога, но немного таких, которым верит бог.

Он плохо знал женщин, но был о них совершенно твердого мнения.

Если женщина устала от ухаживаний мужчины и хочет избавиться от них, ей лучше всего выйти замуж за своего преследователя: таким способом она скорее всего избавится от надоевшей ей галантности.

Причина смеха обнаруживает уровень развития человека.

Многие верят в Бога, но немногим верит Бог.

Деньги не имеют никакой морали.

Если хочешь избавиться от мук и забыть о мелких неприятностях — купи себе тесные ботинки или женись…

Женщина подобна оружию: с нею играть нельзя.

Цитаты Мартти Ларни из романа «Прекрасная свинарка»

Откровенно говоря, все мужчины — животные, но некоторые становятся свиньями исключительно в женском обществе.

Взаймы брать лучше всего у пессимистов, так как они уже заранее не надеются что-либо получить обратно.

Я очень хорошо понимаю людей, которые в скучном обществе тоскуют по одиночеству и удаляются на минуточку в туалет.

Круг моих знакомств расширился, но друзей найти не удалось.

Прекрасные замыслы рождаются в тишине и одиночестве.

Жизнь есть комедия для тех, кто думает, и трагедия для тех, кто чувствует.

Я не могла осуждать моего компаньона за мнение, несогласное с моим, ибо если два человека всегда высказывают одно и то же мнение, то один из них просто лишний.

Зубную боль и зависть очень трудно скрывать.

Обычно бог посылает женщине мужа, которого она хочет, чтобы дать ей повод к раскаянию…

… кладбища Финляндии заполнены могилами людей, тоже когда-то веривших, что мир без них не устоит.

… среди такого множества людей я нашла человека.

…чем более отсталая страна, замечу кстати, тем новее автомобили у должностных лиц.

Он имел смелость быть самим собой лишь на фотографии для паспорта, в бане и в ватерклозете.

Взаимное недопонимание, как это обычно бывает, привело нас к решению вступить в брак.

Он искренне верил, что всех людей можно разделить только на две категории: нравственных и безнравственных, а те, кто производит это разделение, само собой разумеется, — люди нравственные.

Судьба поплевала на палец и перевернула страницу.

Одни женщины стараются и добиваются, другие плачут и добиваются, но всегда добиваются своего

Источник

dolonyko

Виктор Долонько

Вопросы задавала Светлана ВНУКОВА *

Неделя – и меня тянет обратно в Самару. Где бы я ни была. Потому, может, что отлучаюсь из Самары как отдыхающий. А если по делу, то по недолгому. МАРК ГАЛЕСНИК отлучился из Самары в Москву по делу, и это было долгое дело. На целых пять лет. Галесник в Москве учился, в Литинституте. А в Петербурге нашел свою, как утверждает, несравненно лучшую половину. И работу – писал фельетоны в местные СМИ. А потом в Иерусалиме 30 лет издавал сатирический журнал «Бесэдер?», который читают не только в Израиле, потому что он давно в Интернете, этот журнал. А параллельно Галесник делал то, чему в Литинституте его учил Виктор Сергеевич Розов, – писал пьесы. Писал также прозу, стихи, издавал чужое из приглянувшегося, водил туристов и паломников по историческим местам исторической родины. Без дела, короче, не сидел. И не сидит. Так что по Самаре, думаю, не скучает. Когда скучать при такой насыщенной жизни. Или скучает?

Марк Галесник. Фото Сергея Демьянчука

[ Нажмите, чтобы прочитать ]
Скучаете, Марк Иосифович? По Самаре-то?
Конечно, скучаю. Она у меня навсегда в душе, как и три других города, в которых я провел большую часть жизни. Но Самара – это особое. Это родина. А в Самаре родина – это улица Калинина, где и прошли мои детство и юность.

Так вы безымянский пацан!
Конечно. Родился на улице Свободы, жил на улице Калинина. В одной из красненьких двухэтажек, которые мой папенька своими руками строил в конце 50-х.

Он у вас строитель?
Он был мастер на все руки. Он был и каменщик, и столяр, и плотник, и много лет работал на заводе имени Фрунзе модельщиком.

Из Белоруссии? Эвакуированный?
В Самару эвакуировались его родители. И жили в соседнем бараке с родителями матушки, семья которой точно так же бежала от нацистов – с Украины. Отец в это время был на фронте. Он с 39-го года в армии и служил по 46-й. Год после войны провел под Берлином, в советской группе войск. Потом вернулся в Бобруйск, но не нашел даже улицы, на которой рос, – вы знаете, что нацисты с Бобруйском сделали.

И приехал в Самару?
Это удивительная история. Папа мой – человек, прошедший всю войну, участник Сталинградской битвы, где погибли оба его брата, штурмовавший Берлин и, в общем, чудом уцелевший, – не верил ни в Бога, ни в черта. И вот он возвращается в Бобруйск и обнаруживает, что даже спросить о родных ему не у кого. Едет в Москву, в надежде там найти хоть какие-то сведения, – не находит. И вдруг ему приснился адрес, где живут его родители. Адрес! Сел на поезд и поехал. Бабушка с дедушкой и предположить не могли, что он их ищет. Они получили похоронку и считали его погибшим. А он приезжает в Куйбышев, находит бараки, которые видел во сне, стучится в одну из дверей, и ему открывает мать… Это было в 46-м, вскоре отец женился на соседской девушке Раечке (так он маму и называл до конца жизни), через год родилась моя старшая сестра Соня, потом я, а вскоре вся семья перебралась из бараков на улицу Калинина.

Думаю, после этой истории отец ваш стал верующим.
Нет. Был абсолютно нерелигиозным, хотя невероятной судьбы человек. До конца жизни он считал, что все зависит от человека, участия Бога не признавал. Но по сути своей он был праведником: всю жизнь руководствовался вещами, о которых нигде никогда не читал, но которые чувствовал, знал сердцем. Он не получил образования – нужно было помогать семье. В 14 лет он пошел работать, потом – армия. И когда вернулся, было уже не до учебы. И все профессии, которые он освоил, – осваивал на ощупь, методом проб и ошибок. Бог даровал ему долгую жизнь: он ушел совсем недавно, в 97 лет. Светлая память тебе, отец, Иосиф Шоломович Галесник!

C отцом Иосифом Галесником на его 90-летии

А мама была педагогом?
Да, она окончила педучилище, преподавала в школе домоводство – был такой предмет в послевоенной школе. Последние годы заведовала школьной библиотекой на улице Ставропольской. В этой библиотеке я и вырос – сидел у мамы в задней комнате, глотал книжку за книжкой.
Наверное, это повлияло на всю мою жизнь, хотя направление ей задали не столько книги, сколько люди. Даже вполне конкретный человек – Наталья Ивановна Михайлова, которую я считаю своим первым учителем. Мы, ее ученики, звали – и до сих пор зовем – ее НатИв. К слову, на иврите «натив» означает «путь», «стезя». Тогда мы этого не знали, разумеется. Но, видимо, кто-то знал за нас. Наталья Ивановна организовала и вела во Дворце пионеров Кировского района клуб юнкоров – юных корреспондентов.
Наш «Пресс-центр», как этот клуб назывался, дал самарской – и не только самарской – журналистике много замечательных людей. Володя и Саша Самарцевы, Слава Сизоненко, Вася Серазев, Нина Богаевская, Миша Сирота, Володя Cеменов, Лиля Карачунская, Ира Коган, Саша Князев, Володя Свиридов, Саша Перчиков – да простят меня мои друзья юности за столь неофициальное перечисление имен! Кого-то из них уже нет, другие стали большими людьми: чиновниками, дипломатами, профессорами, бизнесменами, но тогда мы все мечтали об одной только журналистике, и Наталья Ивановна давала нам то, что нужно было об этой профессии знать. И не только о журналистике – о литературе, искусстве, духовной жизни. Каждое лето она обязательно возила нас по местам, знаковым для отечественной культуры. Все гонорары, которые получали мы, юнкоры, за свои публикации, складывались в общую копилку, что-то родители добавляли, и летом мы ехали – в Ясную Поляну, в Ленинград, в Михайловское…
Школа НатИв до сих пор для меня – школа жизни. Думаю, не только для меня. Каждый год обязательно звоню Наталье Ивановне в день ее рождения и в день рождения «Пресс-центра» и всегда в этот день нахожу у нее дома не только ее саму, но и своих товарищей юности.

Но до «Пресс-центра» у вас уже была, насколько я знаю, публикация, и весьма резонансная, если не сказать скандальная. И не где-нибудь, а в «Волжском комсомольце».
О да! Вот как раз в ноябре – 50-летие этого фельетона, первого в моей жизни.

Это я хорошо к вам зашла. Вовремя. Фельетон про школьные парты?
Про то, как мы портили парты своими рисунками и надписями. Я написал этот текст для школьной стенгазеты, но каким-то загадочным для меня образом через несколько дней он появился в «Волжском комсомольце» и действительно вызвал скандал, поскольку подпись «Марк Галесник, ученик 9 класса 5-й школы» недвусмысленно свидетельствовала о месте безобразий.

Сор из избы вынесли!
Не то слово! Немедленно было созвано совещание, экстренно организован субботник, парты отмыли и до сих пор ждут комиссию из гороно. Таким образом я узнал о том, что я сатирик, ну и с тех пор.

Не сходите с этого скользкого пути.
Иногда куда-то отхожу, но потом выясняется, что это всего лишь боковые ветви магистрали.

Дом печати, где были все редакции всех тогдашних газет, теперь уже натурально Дом печали, как его в советское время окрестили местные шутники. Позабыт, позаброшен, а после пожара зияет пустыми окнами.
Да, в те годы часто там бывал. А работал я в «Моторостроителе» – многотиражке завода имени Фрунзе, на котором работал и мой отец. Трудился я там четыре года, до самого поступления в Литинститут. И это была еще одна, и весьма суровая, школа журналистики, а директором этой «школы» был главный редактор «Моторостроителя» Александр Альбертович Эйнман.

А завод был и остается одним из флагманов отечественного ВПК. Думаю, с сатирой там было сложновато.
Что вы, наоборот! С сатирой там был полный порядок. Я же боролся за качество выпускаемой продукции, на эту тему фельетоны в основном и писал. Хотя в конце концов всё равно всё закончилось скандалом.
Не знаю, как сейчас, а тогда это был огромный – с небольшой город – завод, и производил он, как я в свои 17 лет полагал, лодочные моторы «Вихрь». Как раз за их качество я неустанно и боролся своими фельетонами.
Однажды редактор отправил меня в сборочный цех, где, как сигнализировал рабкор, имели место нарушения в процессе сборки. Я пришел в этот цех и обнаружил у входа табличку, на которой было написано: «17 апреля 1961 года цех посетил Юрий Алексеевич Гагарин и поблагодарил коллектив за отличную работу». Я, разумеется, почувствовал гордость за успехи заводчан, отмеченные самим Гагариным, но не обратил особого внимания на дату и как-то не задумался над тем, зачем первый космонавт спустя всего пять дней после возвращения на Землю решил посетить этот производственный участок и поблагодарить его тружеников. Несмотря на нарушения в процессе сборки.

В редакции «Моторостроителя». 1974

Видимо, были сконцентрированы на редакционном задании.
Видимо. Я таки разобрался тогда в нарушениях: ради выполнения производственного плана и получения премии отдельные детали и узлы с ремонтируемых изделий переставлялись на сдаточные. Ну и, не вникая в тему глубже, написал фельетон, в котором предложил читателям довольно смелую ассоциацию. «А вот представьте себе, что начальнику цеха ампутируют конечности и пришивают их генеральному директору. Понравится ему такое?» Напомню: шел 1974 год.

Вы не должны были выжить!
Наверное. Однако события развивались совершенно непредсказуемо. В день выхода газеты я, ничего не подозревая, прихожу на завод и иду по длиннющему коридору заводоуправления, в самом конце которого располагалась редакция. А в начале – кабинет генерального директора, дважды Героя Социалистического Труда, лауреата, депутата и так далее. Благоговейно иду мимо священного для предприятия места. Вдруг отворяется обитая кожей дверь, и на пороге появляется хозяин кабинета, которого я видел только на парадных фотографиях в нашей газете два раза в году – 7 ноября и 1 мая. А тут он во плоти и говорит: «О, какие люди! А чего мимо бежишь, не заходишь?» Я оглянулся. Кроме меня, никого в коридоре нет. Мне, значит, говорит. Нереальная ситуация.
Зашел. Меня же приглашают! Иду по огромному этому кабинету к огромному директорскому столу, возле которого стоят два глубоких таких кресла. В одно он усаживает меня, в другое садится сам и заводит непринужденную беседу. О том, о сем. Иногда вставляет в разговор цитаты из моих фельетонов, которые, по его же словам, с удовольствием читает. А мне 17 лет, я сижу ни жив ни мертв, а напротив меня – дважды Герой, лауреат, депутат.
«Кстати, – говорит, – а где ты узнал про детали эти, которые с одного мотора на другой переставляют?» Я говорю: «Обсуждалось на производственном совещании». – «А-а-а, да, – говорит он, – на совещании. Конечно, конечно. Ты ешь конфетки-то, ешь». Секретарша как раз принесла нам чай в чашках китайского фарфора и коробку конфет. Я ем конфеты, пью чай и не понимаю ни-че-го. В это время в кабинет входит секретарь парткома, которого я тоже знал только по фотографиям на первой полосе газеты. «О! – говорит. – Какие люди! Следим, следим за твоим творчеством». Пожимает руку. «А, кстати. » Тут директор его перебивает мрачно: «На совещании он слышал». – «Ах, на совещании, – вторит секретарь парткома. – Ну что ж, будешь в институт поступать – дадим рекомендацию. А конфетки ты с собой забери. Коллег угостишь».

Донесли до редакции?
Похоже, просто забыл, что несу, – настолько все было нереально. Прихожу в редакцию, звонит мой товарищ по преферансу Гриша Ривлин. Он ненамного старше меня, но в описываемый период, несмотря на молодость, уже возглавлял на заводе какое-то важное подразделение. В общем, звонит и говорит: «Зайди». Я: «Гриша, ты не поверишь! Тут такое. » Он говорит: «Зайди ко мне». Говорит голосом человека… Вы в преферанс играете? Вот говорит он со мной голосом человека, который знает прикуп и пытается уберечь партнера от самоубийственного мизера.
Я бегу к нему, Гриша отключает телефон (мы считали, что все наши телефоны на прослушке) и: «Ты хоть сам-то понимаешь, что ты написал?» Я говорю: «А что я написал? Про лодочные моторы». Он говорит: «Какие лодочные моторы! Ты мраморную доску у входа видел? Таких «лодочных моторов» в нашей стране всего шесть штук. И из твоего дурацкого сочинения непосредственно следует, что если Родина в опасности, то из этих шести четыре просто не взлетят, потому что основные части с них давно сняты и уже переставлены на другие, точно такие же липовые, а премии за эти трудовые подвиги уже давно пропиты. Так что, если тебя начнут вызывать в разные кабинеты и интересоваться, где ты взял эту секретную информацию, прикидывайся полным идиотом». Потом вздохнул и добавил: «Каковым ты и являешься».

И таки вызывали?
В кабинеты, которые имел в виду Гриша, не вызывали, поскольку уже оценили, видимо, степень моей осведомленности. И вообще никак и нигде больше не отмечали мои творческие достижения.

Но как же редактор-то пропустил этот текст? Чего он-то не насторожился?
Я вам больше скажу: любая печатная продукция, включая визитные карточки, всегда проходила цензуру. Но, видимо, настолько высоко было искусство фельетониста, что никто не заметил подвоха. А если серьезно. У цензоров ведь был определенный список вещей, которые нельзя упоминать. В фельетоне их, как я понимаю, не обнаружилось. Недавно, кстати, разбирал архивы и наткнулся на эту свою публикацию.

И все-таки удивительно! Как вы могли не знать, что.
Нет, я, конечно, понимал, что предприятие, кроме гражданской, выпускает иную продукцию, но что именно, в каких масштабах. Мне было 17 лет, я пришел в газету сразу после школы, где нам не рассказывали, чем именно занимается Безымянка. Да и соответствующие органы заботились о том, чтобы люди даже на самом предприятии знали как можно меньше. Ну, делают какие-то детали, а для чего они? Другое дело – сборочный цех.
Хотя была одна история, которая свидетельствует, что «идиоты» вроде меня были все-таки редкостью. Тот же 74-й или 73-й год. У упомянутого мною директора какой-то юбилей, который он отмечал в узком кругу и поэтому в своем кабинете. Вернулся домой и, как и полагается директору оборонного предприятия, дважды Герою Социалистического Труда, сел слушать…

Программу «Время»?
«Голос Америки». И услышал в выпуске новостей: «15 минут назад в кабинете директора такого-то завода после прошедшей здесь вечеринки по случаю такого-то юбилея, от неосторожно брошенного окурка загорелось деревянное панно с изображением Ленина за спиной у директора. Пожарные еще не прибыли на место происшествия». Директор мчится на завод и видит: действительно, горит его кабинет, а пожарные еще не прибыли.

Нет! Не может быть. Это байка.
Поскольку половина работников завода слушала тот же выпуск «Голоса Америки», байка эта имела довольно много свидетелей. А для меня это стало еще одним уроком журналистики: сообщать новости до того, как участники новостей о них узнают. Потом мне это очень пригодилось в редакторской работе, потому что трудно, точнее сказать, невозможно 30 лет строить сатирическое издание на шутках про тещу, про задницу и про другие распространенные в юмористике обстоятельства. А журнал «Бесэдер?» всегда держался и держится именно на новостях. Свежих, актуальных новостях, которые мы, конечно же, подаем в присущей сатирическому изданию манере.
Последнее время делаем это уже только в Интернете, бумажный выпуск давно закрыли. А в Интернете «Еженедельник для тех, кому еще смешно, «Бесэдер?» (кстати, на иврите это слово означает «В порядке?») превратился в ежедневник, а то и в ежечасник: новости у нас обновляются по 10 раз на дню.

И так 30 лет?
И так 30 лет. Иногда вдруг накатывало: может, хватит уже? Кому все это надо? Но как-то на вечере ко мне подошла одна читательница и говорит: «Вы знаете, я 6 дней в неделю пла́чу и один смеюсь». И всё – сомнения ушли.

И вам, конечно, при таком образе жизни не до пьес.
Вы, Света, журналист, вы же знаете, что такое газета, что такое «срок сдачи». «Жив ты или помер – главное, что в номер». Так что, когда появился «Бесэдер?», драматургия отошла на задний план. Хотя несколько пьес за эти 30 лет я все-таки успел написать. Как-то так сложилось, что ни в Куйбышеве, ни в Самаре не поставили ни одной из них. Но еще не вечер. Может, после нашего интервью какой-нибудь из самарских театров заинтересуется, например, моей последней пьесой с несколько парадоксальным названием «Дорогая, у нас будет муж!». Комедия на троих + бенефисная роль для пожилой актрисы. Не зевайте, режиссеры!

Лично я не понимаю, чего они тормозят. Человек учился драматургии у самого Розова, прославленные театры Москвы и Питера его пьесы ставили, а наши ушами хлопают.
И в Омске ставили, и в Томске, и в Эстонии, и в Украине, и в Германии, и в Израиле. В конце 80-х – начале 90-х я активно занимался драматургией, и было довольно много постановок. Эх, проклятый срок сдачи!

Вы, я знаю, еще и экскурсии ведете. По историческим местам исторической родины.
В данный момент нет. Во-первых, сейчас я разговариваю с вами. А во-вторых, с началом эпидемии въездной туризм в Святой, но инфицированной земле, по сути, прекратился. К сожалению, уже нет того количества людей, которые приезжали из России познакомиться с Израилем. Но вообще, с этой новой профессией все получилось, как обычно в моей жизни, то есть всё наоборот. Обычно ведь как? Писатель живет жизнь, а потом пишет про это роман. А я сначала написал роман про гида, а потом окончил курсы экскурсоводов в Иерусалимском университете и, по сути, начал новую жизнь. Продолжая, правда, прежнюю.

Марк Галесник в документальном фильме Первого канала рассказывает о церкви Александра Невского «Порог судных врат» в Иерусалиме

А в доковидные времена вы среди туристов самарцев встречали?
Конечно. Больше того, и выход того самого романа связан с такой встречей. Я написал роман «Пророков 48». Сатирический, разумеется. Про иерусалимского гида, который волей обстоятельств стал Мессией. Ну, провозгласили его – случаются чудесные истории в нашем городе, и уже не первое тысячелетие. И вот простой человек – собственных проблем решить не умеет, а от него требуют: иди, спасай человечество. Напоминаю, роман сатирический.

Но Самара-то тут каким боком? Ведь действие его происходит в Иерусалиме.
Рассказываю. В день, когда я поставил последнюю точку в романе и решил, наконец, выйти погулять по Иерусалиму, я вдруг встретил на улице Яффо. Виталия Добрусина. Жителям Самары нет нужды представлять этого человека, столько сделавшего для городской культуры. Мы с Виталиком не виделись лет 35, наверное, или даже 40. С тех пор, как были юнкорами, я – в «Пресс-центре», а он – в телестудии «Товарищ». И вдруг такая встреча! Конечно же, первым делом я похвалился: мол, только что закончил роман. Виталий говорит: «А давай, я его издам». Я говорю: «Да ты почитай сначала». Он говорит: «Да издам, тогда и почитаю». И через несколько месяцев, действительно, в Самаре, в издательстве «Добрусич», вышло первое издание моего романа, чему я очень рад. Виталий и предисловие совершенно потрясающее написал, за что я ему отдельно благодарен.

В Петербурге Марк нашел свою несравненно лучшую половину. Фото Натали Шор

А что для вступительных в литинститут писали? Там ведь, как и в любом художественном вузе, главное – творческий конкурс. Чем удивляли приемную комиссию?
Еще до того, как отнести документы в приемную комиссию, я приехал к своему будущему мастеру, руководителю семинара, на который хотел попасть, к Вилю Липатову.

Я Липатова только по экранизациям знаю, к стыду своему. «И это всё о нем», «Деревенский детектив» с Жаровым в роли милиционера Анискина. А еще знаю, что имя Виль – аббревиатура от Владимира Ильича Ленина: родители Липатова, сосланные царем большевики, назвали. А почему именно Липатова семинар?
Меня куйбышевский писатель Семен Табачников к нему направил. Липатов жил тогда в Переделкино, туда я и привез свои рассказики, которые, собственно, и хотел подать на творческий конкурс. Виль Владимирович вооружился карандашом и, пообещав дать мне небольшой урок русского языка, даже поставил несколько галочек.
Но мой русский ему, видимо, все-таки понравился. Спросил: «Родители прокормят? На стипендию проживешь?» Я говорю: «Прокормят, проживу». – «Ну, тогда иди в приемную комиссию, скажи, что я тебя беру в свой семинар». И я попал к этому замечательному мастеру, который был намного более крупной личностью, нежели его представляла советская литература. Он очень рано умер. На втором моем курсе это случилось. И я перешел в семинар к Виктору Сергеевичу Розову. Но начинал с рассказов, и поскольку творческий конкурс я таким вот образом прошел, оставалась только формальность – сдать экзамены вступительные. Видимо, мне это удалось, потому что в сентябре 1977 года я простился с Самарой и перебрался в общежитие Литинститута на московской улице Руставели.

Что такое Литинститут того времени?
Это был такой советский лицей. Очень маленькое учебное заведение: в мое время на каждом курсе учились по 50 человек максимум, то есть 250–300 во всем институте, и атмосфера там была очень лицейская, абсолютно творческая, именно та, в которой и может сформироваться литератор, если он обладает какими-то талантами. Там не учили быть писателем, поэтом, драматургом…

Я вообще не уверена, что этому можно научить.
Собственно говоря, для этого и существует творческий конкурс – чтобы понять, есть у человека дарование литературное или нет. Когда я поступал, а это, напомню, 1977 год, на одно место претендовали 100 человек. То есть у 99 из 100, видимо, не нашли данных, которые позволили бы им заниматься литературой.
Но зато те, кому повезло, получили прекрасное, на мой взгляд, образование. Очень широкое, довольно глубокое и, я бы сказал, творчески ориентированное. Литинститут не претендовал на академический уровень больших университетов, но он давал студентам представление о том, что такое литература и как в ней существовать. Представление о мировой культуре, которое далеко не всегда совпадало с представлениями советской партийной идеологии.

Не кажется ли вам, что это во многом дело вкуса? Липатову показалась ваша проза интересной, а какому-то другому мастеру, может, и не глянулась бы. И прощай, студбилет.
Литературный вкус здесь, я думаю, не имеет решающего значения. И совершенно не обязательно быть творческим единомышленником мастера, чтобы он мог по достоинству оценить твой текст и взять тебя в ученики. Я много лет издаю газету, которую в некотором смысле можно считать филиалом Литинститута. Сатира – в большой степени это же тоже литературное творчество. Все эти годы я издаю книги наших авторов и очень рад, что среди них есть те, кто не просто пишет иначе, а так, что я и представить себе не могу, как он это делает и почему это так смешно.

Ну просто вы широких взглядов человек. И Липатов, и Розов были такими. Но люди в литературе разные. Через иных не пробиться. За ними кладбище талантов. Что если вам повезло?
Мне очень повезло, отлично это понимаю. В конце 90-х я и сам начал вести курсы под названием «Я б в сатирики пошел». Прочел такой курс в РГГУ, потом вел еще в нескольких университетах. И слушатели меня, конечно же, всегда спрашивали: «А что? Можно научить писать смешно?» И это справедливый вопрос. Если у человека нет данных, его не научишь. Он, может, и правильно все сделает, но это будет не смешно.
Еще в большей степени, чем в иных жанрах, в сатире важна способность к этому виду деятельности. И если у человека эта способность есть, то ему можно объяснить правила игры. Можно объяснить, чего делать не следует. И напротив – что следует делать. В сатире, как и в любом творчестве, есть свои вполне жесткие правила. И, между прочим, многие из моих студентов сотрудничают теперь с нашим изданием, и весьма успешно. А сам «Бесэдер?» сегодня делает уже 4-е поколение сатириков, многие из которых приехали в Израиль в детстве, и русский язык для них даже не родной.

* Член Союза журналистов России, «Золотое перо губернии».

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 26 августа 2021 года, № 15–16 (212–213)
Окончание интервью и расшифровка загадки заголовка – в следующем номере газеты, 9 сентября

Источник