ost секреты семейной жизни
Музыка из сериала – Секреты семейной жизни
Название: Музыка к сериалу Секреты семейной жизни
Оригинальное название: OST Секреты семейной жизни
Год выпуска: 2021
Страна: Россия
Жанр саундтрека: Unofficial Soundtrack
Список саундтреков:
Неофициальный альбом
1 серия
1. Аигел – Татарин (3:14)
2. Tim Hanauer – Dream a Better Way (2:10)
3. Dubkiller feat. Jamie Lee – Thru Ya (3:03)
4. Stella Schindler – Distant Hum (4:28)
5. Onyay Pheori – Banshee (3:26)
6. Александр Гудков feat. Cream Soda – Аквадискотека (2:14)
2 серия
7. Tyoma – Formation (5:27)
8. Ghostrunner – Real World (3:17)
9. Красное дерево – Кишки (2:35)
3 серия
10. Bula, SVNV – Тлеет (3:01)
11. Dubkiller feat. Jamie Lee – Thru Ya (3:03)
12. R.O. Shapiro – Carry Me over (3:30)
13. Stella Schindler – Distant Hum (4:28)
14. Julie Peel – Unfold (3:38)
15. Baha Men – Who Let The Dogs Out (3:17)
16. Mickey Avalon – My Dick (3:00)
4 серия
17. Raph Odell Shapiro – Tired Man (4:07)
5 серия
18. Sollar – Комцумир (3:10)
19. Ghostrunner – Real World (3:17)
7 серия
20. Александр Новиков – Прописка (4:20)
21. K-tune – Танцуй со мной (3:39)
22. Денис Мажуков – Буги-вуги карантин (2:44)
23. Helen Austin – I Can’t Cry (3:03)
24. Ghostrunner – Lucky (3:04)
8 серия
25. OK Sweetheart – Raging Flame (3:23)
26. DжеЙмс – Я нашёл её (1:58)
Актеры Петр Скворцов и Алена Михайлова — о бессмысленности брака, ловушках новой этики и силе художественного высказывания
Ɔ. Сериал «Секреты семейной жизни» начинается с заставки в духе американских ситкомов. Веселая музыка, счастливые фотографии семейной жизни. А потом на экране появляется героиня, которую играет Алена, и говорит, что ненавидит своего мужа и его зависимость от соцсетей. Следом появляется герой Пети с такой злободневной российской фразой: «Женщин не бью, но свою жену бы ударил». Очевидно, что в отношениях, мягко говоря, кризис, но, кроме того, поднимается и острый сейчас вопрос зависимости от соцсетей. О чем конкретно этот сериал?
Петр Скворцов: Мне кажется, что он про любовь. Сериал ставит такой вопрос: какую цену дозволено заплатить за счастливый союз двух людей сегодня, когда размываются границы между странами, явлениями, людьми. Сейчас мы все движемся в сторону такого горизонтального существования, и у меня есть ощущение, что в таких условиях и простой союз двух людей удержать сложнее. Нашим героям удается сохранить этот простой союз, но очень большой ценой. Ответив самим себе на вопрос: «Что дороже: счастье двух людей или жизнь мудака?» И вот тут-то и начинается комедия. И конечно, в нем поднимается вопрос соцсетей, потому что они как раз и размывают эти границы. На первый взгляд, они пытаются сблизить людей, но в итоге, наоборот, только разъединяют. Отдаляют нас друг от друга.
Алена Михайлова: Социальные сети сегодня практически всем управляют. Многие зависимы от них, и это серьезная проблема нашего общества. Люди проводят большую часть времени в телефоне, выдают себя в сети за совершенно другого человека. И это даже не всегда делается специально. Просто в жизни ты один, а в соцсети создаешь себе определенный образ, иногда вообще становишься совсем другим человеком, и это затягивает. Многие сбегают туда от реальности, от проблем вокруг, от близких людей. Но ведь важно видеть, кто рядом с тобой, оставаться с ним в контакте. Меня это очень волнует. И конечно, дело в честности. В соцсетях ее практически нет. Поэтому да, этот сериал про отношения и про то, как соцсети могут разрушить их, да и самих людей, которые начинают в них жить.
Ɔ. Я посмотрела ваши соцсети. Алена выкладывает что-то в Instagram, но при этом он совсем немедийный: какие-то фотографии из путешествий, иногда сториз. По нему не скажешь, что ты популярная актриса. Петины соцсети я вообще не нашла, если честно. Как вы в принципе относитесь к ведению соцсетей и выкладыванию какого-то контента в них?
Михайлова: Мне кажется, я больше сижу в интернете, чем Петя. Иногда выкладываю что-то, но есть периоды, когда вообще затишье. В целом я скорее не активный пользователь.
Скворцов: Я удалил Instagram и Facebook. Иногда сижу «ВКонтакте» — там есть редкое кино с хорошим звуком и музыка, которую больше нигде не найдешь. Надо мной все смеются из-за этого, если честно.
Ɔ. То есть вы оба достаточно далеки от главного героя, который зависит от соцсетей, или каких-то коллег-актеров, которые выкладывают по 20 сториз в день?
Скворцов: На мой взгляд, проводить параллель между нами и нашими героями здесь не совсем верно. Они работают в креативном агентстве с блогерами. То есть они — профессионалы, которые получают за это деньги, а не любители, которые делают что-то из интереса. У моего героя грань между профессионализмом и любовью в какой-то момент размывается, от этого и возникает недопонимание между супругами. А есть люди, которые активно ведут соцсети, потому что они их просто очень любят. Но это в любом случае не мы и даже не мой герой.
Михайлова: Мне кажется, что еще есть люди, которые не любят вести соцсети, но делают это, потому что должны поддерживать какой-то имидж или появляться в инфополе. И вот здесь мы уже наблюдаем другое явление: появление целого ряда специалистов, которые как раз могут вести страницу за вас.
Скворцов: Но эти люди все равно на этом зарабатывают, а значит, это все-таки работа, а не любовь.
Ɔ. Мы живем в обществе навязанных социальных шаблонов. И так уж вышло, что в России сегодня есть упор на шаблоны моральные. Нам навязывают такие понятия, как «образцовая семья», «пример крепкого брака», а в прошлом году в Конституцию были внесены изменения, и брак теперь прописан как «союз мужчины и женщины». Вы чувствуете какое-то давление со стороны церкви и власти?
Скворцов: Я считаю, что брак — это в принципе бессмысленная вещь.
Ɔ. Но ты женат.
Скворцов: Да, я женат. Но я женился, чтобы не нужно было доказывать отцовство. Стоит пожениться до того, как появятся дети. И только поэтому. А так брак — это бюрократический акт. Ты приходишь и перед каким-то Большим братом регистрируешь отношения. Говоришь: «Смотрите, я вместе с этим человеком, я его люблю». Мне кажется, что это страшная глупость. И смешивать любовь с бюрократией мне кажется странным. Да и бороться за то, чтобы тебе позволили перед этим Большим братом отчитаться, что ты хочешь с кем-то быть вместе, тоже странно.
Михайлова: Я полностью поддерживаю Петю. У меня реально есть страх перед браком. Перед вот этим самым административным актом. Мне кажется, что до брака в паре есть любовь, а после — все, она исчезает. Но это моя установка, это не значит, что так оно и есть. Вступление в брак — это выбор каждого.
Фото: Владимир Яроцкий
Ɔ. Выбор каждого, но только когда речь идет о союзе мужчины и женщины. По сути, нам ведь именно это навязывают?
Михайлова: У меня в окружении есть прекрасные люди нетрадиционной ориентации. И я считаю, что каждый волен делать то, что ему хочется, если это любовь. Но да, нам насаждают другую позицию.
Скворцов: Мне удается существовать в параллельной реальности. И я сомневаюсь, что Конституция может мне что-либо навязать и как-то повлиять на мои решения относительно того, кого любить, а кого не любить, с кем жить, а с кем не жить.
Ɔ. Вы вообще чувствуете давление со стороны власти?
Скворцов: Никакого давления снаружи я, честно говоря, не испытываю. А вот изнутри меня иногда распирает, даже слишком. Наверное, если телевизор смотреть, то можно это чувствовать. Но я не смотрю. И я не понимаю, откуда берется это давление. Вот ты сама где ощущаешь это давление?
Ɔ. Я думаю, здесь стоит вспомнить о событиях этой зимы. Возвращение Навального в Москву и его арест, митинги и массовые задержания людей за то, что они вышли на улицу. Все это коснулось и людей искусства. Варя Шмыкова, коллега Алены по сериалу «Чики», высказывалась в Instagram в поддержку протестов и оказалась в условном «списке Соболь». Ее имя убрали со страницы Центра имени Мейерхольда, где она играет в составе коллектива «Июльансамбль». То есть людям сегодня приходится несколько раз подумать о безопасности, прежде чем озвучивать свою позицию. Я говорю вот об этом давлении. Вы его ощущаете?
Михайлова: Я была не в России и не ощутила это в полной мере. Естественно, я все видела и читала. И мне было дико волнительно. Но при этом я не хочу лезть в политику, быть вовлеченной в эти политические игры. Я стараюсь жить в согласии с собой и никого не агитировать. Но это не значит, что у меня нет какой-то позиции.
Фото: Владимир Яроцкий
Ɔ. Петя, а как ты выражаешь свою позицию?
Скворцов: Мне кажется, что прямое высказывание на фейсбуке относительно несправедливости власти немного проигрывает в своей мощи в сравнении с художественным высказыванием. Пусть последнее несколько абстрактно, пусть там не упоминаются фамилии и конкретные события, которые произошли вчера за окном. Но именно оно способно отрезвить людей значительно сильнее, чем любой возглас на площади или пост в фейсбуке. Мне кажется, что мы этим и занимаемся в театре, по крайней мере, стараемся. Мы — все люди — словно спим все время. И нас важно иногда будить. И театр в этом смысле лучшее средство для пробуждения.
Михайлова: Думаю, что это не было конкретной целью нашего режиссера, но очень здорово, что в итоге общество восприняло все именно так. Люди, даже я порой, склонны обсуждать и осуждать других людей. Я пытаюсь искоренить это в себе. Надеюсь, что наши героини не просто вызвали сочувствие, но и помогли кому-то уйти от этого осуждения. Мы никогда не знаем, что привело человека в эскорт, какая история у него позади. И я бы очень хотела, чтобы мы в принципе перестали судить других людей, стигматизировать их за профессию или за то, чем они отличаются от большинства людей.
Фото: Владимир Яроцкий
Ɔ. Это хорошо ложится в концепцию новой этики. Однако само понятие оказалось спорным. Например, режиссер Константин Богомолов, с которым Петя работал в «Содержанках», выступил с манифестом, где критикует новую этику, а ее приверженцев называет «Новым этическим рейхом». Вы сами как к ней относитесь?
Скворцов: Сложно что-то ответить — и не туда, и не сюда. Люди разделяются, мне это не нравится. Думаю, мы сейчас находимся в переходном состоянии, и из-за этого мир несколько уязвим. Надо дать этому новому миру сформироваться. Я уважаю ту часть людей, которая бьется за новую этику. И надеюсь, что и сам перестану шутить о каких-то вещах. Но вот среди моих близких людей, друзей сексистский или даже расистский юмор вряд ли искоренится. В оправдание хочу сказать, что в этом юморе я вижу много любви. По крайней мере, когда я сам шучу на эти темы. Процент любви в нем сильно превышает процент ненависти или желание кого-то задеть, поставить кого-то ниже себя. И наоборот, в попытке уравнять всех я зачастую вижу отсутствие любви. Я с уважением отношусь к людям, которые двигают тему экологичных отношений и так далее, но мне кажется, что единое решение для всех найти нельзя. Потому что единое решение как раз рождает идеологию. Только тебе кажется, что появилась какая-то позиция, достаточно широкая и способная принять в себя все, как выясняется, что нет, ты уже кого-то обрубил, кого-то чем-то задел. Я уверен, что к каждому человеку нужно относиться с уважением и любовью, но это не значит, что я не могу над чем-то подшутить. Поэтому новая этика смущает меня, но только в плане юмора. Со всем остальным, что она затрагивает, я согласен.
Михайлова: Я по жизни руководствуюсь внутренней этикой. Думаю, она должна быть в каждом из нас. Есть вещи, которые я не буду говорить в тех же интервью. «Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого» — думаю, что это очень подходящая фраза. Важно формировать этику в себе, чувствовать границы, уважать других людей. Но так же важно не перегибать. Перегибы рождают то же осуждение, с которым изначально борются.
Ɔ. Эти перегибы сейчас как раз приписывают «культуре отмены», особенно после #metoo, когда десятки актрис, а потом и тысячи других женщин публично заговорили о домогательствах и изнасилованиях на съемочной площадке. После этого со многими обвиняемыми режиссерами и актерами расторгли контракты, а кто-то из них оказался за решеткой. Это большой шаг в борьбе с культурой насилия, но многие люди, в том числе публичные, видят в этом «охоту на ведьм». Ты сама как считаешь?
Михайлова: Конечно, это большой шаг в борьбе с культурой насилия, но я не буду рассуждать, есть ли место «охоте на ведьм». Время и действительность сейчас агрессивные: что бы ты ни сказал, люди могут это вывернуть, и тебе все равно «прилетит».
Скворцов: Что бы мы ни ответили на вопросы, люди найдут до чего докопаться. Я иногда читаю комментарии и натыкаюсь на то, как совершенно безобидные видео или высказывания провоцируют нереальные конфликты и целые баталии. Я думаю, что участие в таких дискуссиях — способ существования некоторых людей. Для меня он существует в какой-то параллельной реальности.
Беседовала Саша Чернякова
Вам может быть интересно:
Больше текстов о психологии, отношениях, детях и образовании — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Личное». Присоединяйтесь
«Самая ожесточённая битва — за сценарии»: Иван Самохвалов о кадрах, трендах и «русском чуде» в сериальной индустрии
— Иван, вы кинопродюсер с большим стажем, провели от момента задумки до полной реализации массу популярных сериалов. Можем ли мы называть вас этим модным нынче словом «шоураннер»?
— Меня — точно нет. Я генеральный продюсер, человек, который занимается творческим менеджментом. Я работаю с текстами: оцениваю, будут они работать в кино или нет. Занимаюсь сбором творческой команды, максимально подходящих друг другу и под задачи сериала людей. В этой части моя основная экспертиза — я умею объединять людей под конкретный проект. И мой успех всегда зависит от моей репутации в глазах режиссёров, сценаристов, операторов, актёров. Если репутация хорошая, все хотят со мной работать. Если опыт плохой — собирать команды сложнее.
В нашу индустрию слово «шоураннер» пришло пять лет назад, а сами шоураннеры стали появляться три года назад. Мы пока только переламываем привычные механизмы производства кино под американскую систему производства сериалов. Поэтому не везде сейчас есть шоураннеры. Скажем, 50/50. В нашей компании «Среда» они есть в каждом проекте.
Если говорить простым языком, шоураннер — это продюсер-сценарист. Продюсер, который умеет писать сценарии и может быть главным автором (в Голливуде сценарий к сериалам всегда пишут двое и более авторов, и один из них главный). Главный автор, который ещё и продюсирует, — шоураннер. Если функционал автора — только писать, то шоураннер создаёт мир, тон, жанр сериала и контролирует все творческие департаменты.
— Раньше шоураннеров не было, были отдельно продюсеры и сценаристы. А теперь появилась потребность в человеке такой компетенции?
— Раньше, мне кажется, в России и сериалов не было, а сейчас они появились.
Конечно, сериалы существовали, но десять лет назад слово «сериал» в России было в некоем роде постыдным. Сейчас все режиссёры хотят снимать сериалы, актёры — сниматься. А вот десять лет назад, когда я звал людей работать над «Обратной стороной Луны», проектом, который в 2012-м стал главным сериалом года, — тогда мне 80% сказали: «Фу, сериал! Нет, я только в кино работаю».
Мир изменил отношение к сериалам, потому что сегодня сериал — главный контент в сегменте медиа. Слово «сериал» вообще возводится в культ. Поэтому мы меняем представление о том, как делать сериалы. Мы хотим выпускать качественные сериалы, и потому вынуждены, как и Запад, вводить шоураннеров: так удобнее, так лучше. так надо!
— Почему человек не может поступить на шоураннера в ту же самую Московскую школу кино, где вы преподаёте, если у него нет портфолио сценарного, режиссёрского, продюсерского? Обязательно нужно что-то иметь за душой.
— Мне кажется, это наследие советской школы. Во ВГИК на режиссёра и драматурга раньше не брали после школы, только на второе высшее. Считается, что сценарист, драматург и режиссёр должны что-то успеть пережить в своей жизни, иначе переживания, о которых они рассказывают, будут поверхностными. Это первая причина. Но не основная. Основная — куда более прагматичная.
Дело в том, что человек, который занимается контентом, должен иметь опыт в создании какого-либо контента. Иначе получится 10 тыс. человек на место.
Вот мы делали питчинг идей для сериалов. Организовали конкурс, в котором могли участвовать все люди, которые вообще что-то когда-либо писали. Пришло 2000 заявок, отобрали три, выиграла одна. Но в итоге мы ничего не экранизировали — из 2000 идей, которые накопились за две недели!
— Почему не экранизировали?
— Потому что в России каждый пятый человек пишет, и только несколько тысяч — сценаристы. И если объявить свободный конкурс на шоураннеров, Московскую школу кино снесёт с лица Земли. Не хватит рук, ног и голов, чтобы обработать такой поток заявок.
— Какими качествами — личностными, профессиональными — должен обладать человек, который хочет называться шоураннером?
— Я думаю, талантом и упорством. И, поскольку шоураннер — это прежде всего автор, он должен уметь играть в слова. Остальному научат.
— А можно в принципе без образования, без профессии прийти и с порога заявить о себе в индустрии?
— Заявить о себе можно, если ты талантливый человек. Должен быть талант и везение, чтобы о себе просто с порога заявить.
— Но это возможно?
— Абсолютно. Самый большой дефицит в нашей индустрии — это истории. Если ты умеешь придумывать классные истории, то точно о себе заявишь: тебя найдут, обязательно возьмут на работу, снимут по твоим сценариям кино.
Самая ожесточённая битва в нашей индустрии — за сценарии. И в Лос-Анджелесе, в американской индустрии, самый большой спрос — на сценаристов. Netflix, HBO, Amazon — все ищут сценаристов. Сценаристы — настоящие звёзды в Голливуде. Когда ты готов биться за сценарий, то даёшь большие полномочия сценаристу, пытаешься его сильнее вовлечь, обосновать солидный гонорар. Мне кажется, так и появилась профессия шоураннера.
— Значит, когда говорят, что у нас в индустрии дефицит кадров, то не преувеличивают.
— Дефицит кадров у нас, безусловно, есть. Но, честно говоря, тот запрос, который сейчас идёт от платформ и индустрии медиа в целом, его минимизирует. Существует какая-то инерция роста, и она сегодня превышает запрос. Мне как продюсеру было сложнее собирать коллективы восемь — десять лет назад, чем сейчас. С авторами была очень большая проблема три года назад, теперь её уже нет. Теперь у нас дефицит режиссёров.
— Хотя, казалось бы, почему.
— Сейчас есть Московская школа кино, Высшие режиссёрские курсы, школа «Индустрия». Но это всё появилось на системном уровне два года назад. А раньше был только ВГИК. Как ВГИК мог справиться, притом что он учит авторских режиссёров? То есть режиссёров, которые не ориентированы на мейнстрим, а хотят делать высокое искусство. Вот в этом состояла огромная индустриальная проблема. На всю индустрию — один институт, да и тот учит режиссёров авторского кино.
— Причём в адрес ВГИКа ещё поступало много критики. Говорили, что люди оттуда выходят совершенно оторванными от действительности.
— Было такое, да. Но сейчас, мне кажется, действительность настолько поглощает всё, что любой режиссёр, который учится делать авторское кино для маленькой группы мыслящих людей, видит качественные сериалы на больших платформах — и сразу хочет делать что-то подобное.
— Понимает, что можно делать контент для мыслящих людей, но в больших масштабах.
— Понимает, что можно делать немыслящих людей мыслящими. И это задача покруче, чем просто снять кино для горстки интеллектуалов. Лучше делать интеллектуалов из неинтеллектуалов — в этом есть какая-то миссия.
— Можете ли вы выделить тренды, присущие современной отечественной сериальной индустрии? Понятно, непреходящий тренд — сериалы про следователей. Какая-то тенденция образовалась, мне кажется, на сериалы о маньяках. Что сейчас набирает обороты?
Но в целом триггером тому явилось то, что платформы хотят контентно и жанрово выделяться. Поэтому они стараются показать нечто такое, чего точно не будет у других. Неожиданный контент, который вызывает вау-эффект.
Мы сейчас тому видим массу примеров: «Хэппи-энд», скоро выйдут «Секреты семейной жизни». При этом самым смотрибельным жанром во всём мире остаётся полицейская драма. Она ещё долго будет в тренде. Но сегодня заметен именно тренд на разнообразие жанровой, визуальной палитры.
Мы очень хотим удивить. И мне это нравится. Это же прекрасно — демонстрировать, что здесь, в России, могут появляться самые удивительные и парадоксальные сюжеты.
На 150 млн человек вышло десять платформ, каждая из которых следует тренду на создание собственного контента, originals. Делает так, чтобы бренд был узнаваемым.
Вот возьмём пиццу ассорти, состоящую из разных кусочков. Эта пицца — бренд платформы. А разные кусочки — брендообразующие проекты. Бренд платформы состоит из брендов сериалов. Что такое HBO? Это «Игра престолов», это «Любовники». Что такое Netflix? Это «Карточный домик». Соответственно, все пытаются сделать свой брендообразующий контент. И он должен сильно отличаться от остального.
— Как вы думаете, в этот год пандемии — хороший для сериальной индустрии — появились новые тенденции? Говорили, что людям в этот и без того тяжёлый период будет непросто смотреть драмы, нужно выдавать спортивные фильмы, комедии, нечто развлекательное. Так ли это оказалось в итоге?
— Год пандемии, мне кажется, лучший год в истории российского сериалопроизводства. Такого роста не было никогда. Ни для платформ, ни для нас, производителей.
— Переели.
— Ну да. А драмы переесть невозможно. Что бы ни происходило, ты будешь смотреть драму, потому что в основе любого качественного успешного произведения лежит драматическая составляющая. В комедии обязательно должна быть драма — как база. Поэтому тренд на драму не исчезнет никогда. Никогда YouTube не сможет перебить по смотрению серьёзные сериалы и фильмы. Человек так создан: он должен подключаться к герою, его переживаниям — и двигаться за ним по истории. Это возможно, только если у героя есть бэкграунд, близкий зрителю. Вот почему так много проваливается фильмов, в которых это недоработано, в которых нет героя с правильной драматической подложкой и чувствуется фальшь.
Как раз про это знаменитые слова Станиславского: «Не верю» — значит, не верю тому, что с тобой происходит. Соответственно, не верю — не подключаюсь. Мне всё равно — и я переключаю канал. Не подключаюсь — и переключаюсь.
Этот пандемийный год дал нам возможность приблизиться к Америке и полностью догнать (не по количеству, а по качеству отдельных кейсов) Европу. Я убеждён, что теперь нет европейских и российских сериалов. Есть просто европейские сериалы, частью которых являются российские. И наши не хуже, а где-то даже лучше.
Мы Запад стали догонять не только за счёт появления платформ, но и благодаря федеральным каналам, которые во время тотального кризиса инвестировали кучу денег в производство сериалов. И индустрия выпускала по 200—300 сериалов в год, совершенствуя себя. Очень сильно подтянули сторителлинг. А что касается продакшена, визуального мастерства. Мы прямо молодцы, честно.
— Выходит, федеральные каналы вложились в наше счастливое будущее, а мы просто всё взяли практикой — десять лет снимали и научились?
— Научились. Вот первый успешный сериал «Среды», «Обратная сторона Луны», — адаптация хитового британского сериала. И это не столько про деньги, сколько про образование: ты покупаешь английский сериал и можешь общаться с английскими продюсерами, смотреть, как они работают, учиться у них. Мы научились, научилась индустрия. Сейчас в России пять компаний, которые делают европейские сериалы.
— Мы с вами много говорим о том, чему научились у Запада, что взяли, на что ориентируемся. А есть нечто, что мы туда привнесли? Чему они могут учиться у нас?
— Темп, который мы сейчас набрали, абсолютно точно сигнализирует, что в перспективе и мы можем что-то дать. Как когда-то дала русская литература мировой.
Мне кажется, нам нужно двигаться в сторону нашего наследия, в сторону глубины истории. Вот русские считаются глубокими людьми. И книжки наши считают странными, потому что они пишутся не по правилам. Американские — по правилам, а русские — от сердца. Наши сериалы и фильмы должны брать глубиной и сложностью характера героя. Состязаться в спецэффектах с людьми, которые 100 лет делают высокобюджетное кино и зарабатывают на нём деньги, точно не стоит. Нам надо идти вглубь, в состояние героя. Это драматургия, режиссура и игра актёров.
— У нас же и в классической русской литературе аналогичная ситуация. Мы начинаем позже, но делаем круто. Я думаю, что это просто вопрос времени и, наверное, даже не очень длительного.
— С философской точки зрения это всё — такая циркуляция. На самом деле структура сериала и структура книжного романа очень похожи. Сериал — тот же телероман. Но я хочу сказать, что здесь, в России, чернозём, земля плодородная, и очень много по-настоящему талантливых людей, которые умеют очень глубоко размышлять. Вот этими размышлениями и сложными героями, мне кажется, мы можем шокировать мир.
— И главное, что если раньше было очень сложно пробиться, надо было ехать в столицу из глубинки, то теперь благодаря интернету всё куда проще. Отослал сценарий — карьера пошла вверх.
— Да. Я лет семь назад по работе случайно познакомился с девушкой, которая жила то ли в Новосибирске, то ли в Магнитогорске — не помню. Она в этом сибирском городе увлекалась 3D-моделированием. Она сама сделала постер «Игры престолов» и закинула его HBO — куда-то в соцсети. Они увидели эту работу и перевезли девушку в Америку. Там она делала постеры для многих других хитов типа True Detective («Настоящий детектив». — RT). И таких примеров много.
— Какие из наших сериалов последних лет вы назвали бы наиболее успешными? Начните с себя.
— Неприлично. Начну с коллег. «Эпидемия», «Перевал Дятлова», «Лучше, чем люди», «Триггер», «Метод». Успешные — для нашего рынка или для мирового?
— Давайте про ваше понимание успешного проекта.
— Для меня проект успешный, когда у него много зрителей. Но самый большой успех для нас, для продюсеров — когда сериал становится референсным, когда на него начинают ссылаться. Этакое зарождение культовости сериала. Вот если люди начинают себе бить татуировки с Меглиным и Есеней, мне кажется, это говорит о том, что сериал «Метод» культовый.
— И такое бывает?
— Да. И комиксы рисуют. И видеоролики создают. Для меня как для продюсера самый пик успеха — когда тебя начинают повторять, цитировать. Вот в чём главный успех Тарантино? Он создал жанр. Мы жанр ещё не создали, но стремимся к этому. Мне кажется, каждый продюсер в своей карьере должен создать жанр.
— Вы упомянули сериал «Метод». Я, конечно, знаю, что вы мне не расскажете. Ну а вдруг. Будет ли ещё сезон? Или всё, завершили?
— Вы знаете, где завершили, там и начали. У нас в медиаиндустрии вообще такая история: «Никогда не говори никогда». Часто режиссёр расстаётся с продюсером и думает: «Никогда больше не буду с этим человеком работать». И продюсер так думает. А спустя два месяца эти люди, как правило, звонят друг другу и говорят: «Ну что, давай?» Потому что очень быстро всё забывается, очень быстро меняются решения, когда остаётся только сладкий привкус успеха.
— Слушайте, а вот в случаях, когда сериал успешный…
— Уходить надо красиво.
— А как понять, когда уходить? На пике?
— Да. Но не всегда получается. Вообще, редко бывает, что второй сезон — это пик по сравнению с первым. Но точно не надо уходить на провале. Провал — это повод сделать ещё сезон, доказать, что сериал может жить. Ты не можешь уйти и оставить зрителей разочарованными.
Если третий сезон был куда хуже второго, но люди верят и ждут, и ты понимаешь, что сила первых двух сезонов как бы скрепляет этих людей и, хоть они и разочаровались в третьем сезоне, но придут на четвёртый, тогда тебе надо обязательно сделать четвёртый сезон и как-то оставить зрителя счастливым. Это твоя ответственность.
— Кинематографистам легко продавить свой сериал на второй сезон, если он показал средние результаты?
— Нелегко. Тенденция такова, что вообще невыгодно вторые сезоны делать. Все начинают стоить дороже. Это психология человека: если ты понимаешь, что без тебя второго сезона не будет, то манипулируешь этим, становясь дороже. А разнообразия меньше. Мне кажется, зрителю лучше, когда разнообразия больше. А когда ты делаешь франшизу, то просто удовлетворяешь фан-базу.
Но у франшиз огромная аудитория, и ты с меньшими затратами на маркетинг приводишь эту аудиторию на свою платформу. Плюс лояльная к хитам аудитория не отписывается, ждёт продолжения. Поэтому так или иначе франшизы будут продолжать выпускать.
— В связке со словом «франшиза» сразу всплывает «Гоголь». Помню, когда вышел третий фильм, обещали продолжение — без Петрова, но по той же вселенной. Много с тех пор времени прошло. Отказались от этой идеи?
— Да, отказались. Знаете, мы научились отпускать идеи, когда на пути к их реализации возникает слишком много препятствий. Нужно уметь отпускать проекты. Это как раз тот случай, когда было много препятствий. Петров выбыл. Неприятно, но давайте ещё что-то. Ещё что-то тоже не складывается. Решили отложить на время. Есть чем заняться вместо того, чтобы бесконечно бороться с трудностями, стоящими на пути производства второго сезона сериала «Гоголь».
Николай Васильевич сказал, что не нужно нам второй сезон делать. Послал несколько проблем. Мы его услышали. В годы релиза «Гоголя» подняли ему тираж книг в два раза — на этом наша миссия завершена.
— Недоброжелатели говорили, что вы пиаритесь на Гоголе, а оказалось, что Гоголь пиарится на вас.
— Да. У нас взаимовыгодное партнёрство. Когда книга и кино взаимодействуют, проигравших нет. Потому что самый большой дефицит в кино — история, которую даёт книга. А самая большая реклама для книги — релиз фильма по её мотивам.
— Знаю, у вас есть собственное агентство экранизаций. Почему, чтобы заниматься экранизациями, нужно отдельное агентство?
— Начнём с того, что экранизациями надо заниматься системно. А в российской киноиндустрии — самое бессистемное отношение к книгам на всём европейском рынке.
50% фильмов и сериалов в Америке и Великобритании сделаны на основе литературных произведений. Более того, исследования показывают, что художественные фильмы по книгам в бокс-офисе собирают на 150% больше денег. Так что мы не должны игнорировать книжный бизнес.
Когда мы это поняли, то решили к вопросу системно подойти. Мы сделали агентство и начали создавать, скажем так, профессиональные комьюнити. У нас где-то семь книжных скаутов, которые работают в книжной индустрии и следят за новинками по нашим запросам (мы им говорим, какими должны быть сюжет, герой или завязка, чтобы книгу можно было экранизировать). Также у нас есть ридеры на разных языках. Они читают книги и пишут аннотации. Мы за два года прочли 2000 книг.
— Расскажите о ваших планах, о планах «Среды» на ближайшее будущее. Что у вас сейчас происходит хорошего?
— Вот сериал «Секреты семейной жизни», который мы сделали для МТС, был оценён международным рынком. Мы уже заключили сделку с большим подразделением главного медийного холдинга Великобритании (ITV), компанией Armoza. Это очень известная компания, которая производила и продавала такие форматы, как Hostages («Заложники»). У нас сделка на реализацию ready-made и формата, то есть будут реализовывать формат и снятый сериал, переводя его на все языки мира. Мы уже пришли к той точке, когда русские сериалы ещё до эфира на канале начинают продаваться во всем мире — тот же кейс, как и с «Триггером».
— Вы уже занимаетесь разработкой конкретного проекта?
— На самом деле, мы разрабатываем несколько таких проектов. Один я могу назвать, потому что его уже анонсировал «Яндекс»: это «Нулевой пациент», сериал про первую вспышку ВИЧ в Советском Союзе. Когда в 1988 году в Элисте, в Калмыкии, в степи, в детской клинике 70 детей заразились ВИЧ. И есть ещё два-три сериала, которые могут претендовать на то, чтобы стать русским чудом и прогреметь во всём мире.
Язык не имеет значения. Если история импонирует, понятна зрителю, её будут смотреть все. А сейчас у нас есть возможность делать международные проекты, не выезжая в Европу. Можно делать их в России, и это будут мировые хиты. Вот этим мы и планируем заниматься.