сменить ей к лицу актеры

Смерть ей к лицу

Жанр: чёрная комедия
Режиссёр: Роберт Земекис
В ролях: Мэрил Стрип, Голди Хоун, Брюс Уиллис
Мировая премьера: 31 июля 1992 года
Награды: «Оскар» за визуальные эффекты

Меж тем брак актрисы и хирурга уже стал формальностью. Доктор разлюбил жену, пьёт и не работает по специальности (алкогольный тремор и скальпель хирурга несовместимы); отныне он гримирует покойников для похоронных агентств. Дела Мэделин идут всё хуже: публика уходит с её спектаклей, любовник изменяет ей с молодыми, грим не может скрыть её увядания.

Узнав, что актриса готова заплатить любые деньги за апгрейд внешности, инфернальная гостья из Европы Лиз фон Руман предлагает Мэделин эликсир вечной молодости. Человек, выпивший это розовое светящееся снадобье, не умрёт естественной смертью. Но член клуба бессмертных должен бережно обходиться со своим телом — оно у него навсегда, замены не будет. Если биологические процессы будут прерваны насильственным путём и сердце перестанет биться, живое тело превратится в быстро ветшающую оболочку для бессмертного разума.

Поскольку Хелен, как и Мэделин, тоже оказалась клиенткой Лиз фон Руман, а обе героини крайне мстительны, они сталкиваются с этим побочным эффектом очень скоро. Фильм едва перевалил за середину, а актрисе
уже сломали шею, писательницу застрелили из ружья. Теперь обе мертвы и живы одновременно. А раз так, им необходимы услуги мастера посмертного макияжа. Значит, нужно, чтобы доктор Мэнвил тоже глотнул эликсира…

«Смерть ей к лицу» — картина не то чтобы обойдённая вниманием публики, но традиционно не попадающая в топы. Рейтинг у ленты неплохой, но не фантастически высокий. Сборы солидные (в основном за счёт международного проката), но не рекордные. Один «Оскар» есть — но технический, за спецэффекты. Всякий, кто видел Мэрил Стрип, гуляющую с вывернутой назад головой, и Голди Хоун, которой не мешает браниться гигантская дыра в животе, этого уже не забудет. Идея фильма нетривиальна (мы к ней ещё вернёмся), сюжет грамотно выстроен, диалоги отточены, игра звёзд на уровне, и тем не менее… Ну не повезло. Среди причин, из-за которых это отличное кино застряло в лимбе, назовём три главных.

Первая — Брюс Уиллис, исполнитель роли Мэнвила. Благодаря сериалу «Детективное агентство «Лунный свет» (1985–1989) и фильму «Свидание вслепую» (1987) к актёру приклеилось было комическое амплуа. Но «Крепкие орешки» (1988 и 1990) и «Последний бойскаут» (1991) помогли ему сменить имидж и стать звездой боевиков. Новый Брюс понравился публике и был востребован лучшими режиссёрами, от Тарантино до Бессона. Картина Земекиса, где актёру досталась роль мужа-подкаблучника и трусоватого недотёпы, должна была, по расчётам создателей, выиграть за счёт контраста с боевиками. Но для поклонников Уиллиса такое использование актёра выглядело досадным анахронизмом — как если бы, например, комику Лесли Нильсену в середине 1990-х предложили вернуться к героическим ролям 1950-х.

Вторая причина — сам Земекис. Режиссёр десять лет подряд выдавал шедевры один славнее другого. «Назад в будущее» (1985), «Кто подставил Кролика Роджера?» (1987), ещё два фильма о Марти и Доке (1989 и 1990), «Форрест Гамп» (1994)… При отборе картин Земекиса для Пантеона Славы все прочие уходили в «и др.»: автор «Смерти ей к лицу» сам с собой конкурировал и проигрывал. Сними картину другой режиссёр, её судьба могла бы оказаться счастливее. А на фоне выдающихся лент Земекиса эта, «просто хорошая», потерялась и стушевалась.

Третья причина, из-за которой мы говорим о триумфе фильма лишь в сослагательном наклонении, — его жанр. «Чёрная комедия» — зрелище на любителя, и таких куда меньше, чем поклонников фантастики. Макабрические атрибуты, неизбежные для жанра, в этом случае фантастику заслонили. Жутковатовесёлый хоровод двух нетленных стерв вокруг смертного мужчины оттеснил на периферию проблему бессмертия.

Речь о распространённом в фантастике парадоксе добровольного отказа от бессмертия. Поскольку вечная жизнь — несбыточная мечта всего человечества с древнейших времён и аргументы «за» слишком очевидны, авторам приходится изобретать для героев доводы «против». Что вынуждает человека сказать эликсиру «нет»? Прежде всего — страх перед последствиями выбора. Атеисту неприятно нарушать законы природы. Верующему неловко идти против замысла Бога. И мало кто хочет стать изгоем, вечным затворником или скитальцем. Если выбор ведёт к необратимым результатам, он пугает сильнее.

Обратите внимание: когда хранительница эликсира предлагает бессмертие Мэнвилу, она обращается не к робкому обывателю, но к творцу. Учёного или художника соблазнить вечностью куда проще. Первого можно увлечь мыслью о бесконечном познании Вселенной, второго — нескончаемым творческим поиском. И разве хирург не похож на учёного и художника одновременно? «Пейте! — взывает Лиз фон Руман, протягивая Мэнвилу искрящийся сосуд. — Даруя другим молодость, вы теряли свою. Пейте — и вы сможете работать вечно! Пейте, доктор Мэнвил, вы в долгу перед собой!»

Но обыватель в душе доктора победит творца. Осторожный здравый смысл пересилит мечту. «А что потом? — испугается герой. — Я не хочу жить вечно. Звучит красиво, но что я буду делать? Вдруг мне надоест?» Через пару минут для Мэнвила угроза гибели станет реальной, и две чёрные гарпии, Хелен с Мэделин, тоже попытаются соблазнить героя вечной жизнью. «Пей! — закричат они. — Ты нам нужен!»

Это худший из аргументов. Перед лицом смерти Мэнвил мог бы, пожалуй, рискнуть. Однако перспектива провести вечность в компании двух своих бывших выглядит страшнее небытия.

Сценаристы намекают зрителю: бессмертие может оказаться не альтернативой загробной скуке, но лишь её разновидностью — эдаким филиалом ада на земле, вечной свидригайловской банькой с пауками. Что впереди? Процесс ради процесса? Циферблат без стрелок? Анфилада комнат, из которых нет выхода?

Источник

«Операция изменила мою жизнь». Звезда «Джуно» Эллиот Пейдж сменил пол и стал мужчиной. Через что ему пришлось пройти?

После трансгендерного каминг-аута в конце 2020 года канадский актер Эллиот Пейдж ненадолго исчез из соцсетей и прессы, однако весной 2021-го вернулся с массой откровений о своем детстве, личной жизни, пережитых невзгодах и о том, как изменилось его состояние после операции. «Лента.ру» приводит самые яркие детали из этих рассказов, а также объясняет, почему голливудская звезда, ставшая в мгновение ока самой известной трансперсоной в мире, решила подробно поведать поклонникам о столь личной и, как выяснилось, крайне болезненной теме.

«Нет, ты не мальчик»

В детстве Эллиот Пейдж был уверен, что он мальчик. «На сто процентов. Я знал, что я мальчик, с самого с младенчества. Я писал любовные письма несуществующим людям и подписывался “Джейсон”. Я не мог переварить тот факт, что мне говорили: нет, ты не мальчик, и когда вырастешь, тоже им не будешь», — делился актер в интервью Vanity Fair.

В беседе с телеведущей Опрой Уинфри Пейдж признался, что вспоминает все моменты детства, когда ему удавалось делать что-то «мальчишеское», с невероятным теплом — артист называет это состояние «гендерной эйфорией»: «Я помню, что был дома у моего друга Тима, они поставили на заднем дворе надувной бассейн. У меня не было купальника, и мне позволили надеть мальчишеские плавки. И я был просто невероятно доволен жизнью. Так счастлив! Просто потому, что видеть себя в купальнике, носить его всегда было некомфортно. Так что — да, я никогда не забуду этот момент, и все те моменты моего детства, когда мне удавалось быть тем, кто я есть».

Со временем, однако, гендерные рамки начали довлеть над юным Пейджем все сильнее: если до подросткового возраста на то, что он проводит больше времени в компании мальчиков, просто закрывали глаза, то в период полового созревания это неожиданно стало проблемой для окружающих. Это время Пейдж описывает как «сущий ад»: «Меня дразнили, мне постоянно было невероятно некомфортно в моем теле, я не ощущал с ним связи».

Пейдж дебютировал в кино в 1997 году, в десятилетнем возрасте снявшись в фильме и сериале-сиквеле Pit Pony («Рабочий пони»). Актерская игра быстро стала его страстью, но для этой работы ему пришлось идти на компромиссы. «Разумеется, мне нужно было выглядеть определенным образом», — объяснял он в интервью журналу Time.

Я каждый день приходил на съемочную площадку и надевал женскую одежду, мне было от этого тошно

«Фильм неожиданно стал большим хитом, а я — довольно известным. Но я чувствовал, что почти не могу выразить уровень той боли, которую испытывал. Например, после “Оскара” я не мог смотреть на фото с красной дорожки (плачет). Я понимаю, что люди могут посмотреть это и сказать: “Господи, этот человек ноет по поводу ночи на “Оскаре”. » — откровенничал Пейдж в видеоинтервью Опре Уинфри.

Я себя не узнавал. Долгое время я даже на свои фото смотреть не мог

Постоянное внимание прессы и общественности вкупе с гендерными нормами, которым Пейджу приходилось соответствовать ради карьеры, буквально съедали его изнутри: «В некоторые моменты я чувствовал, что почти не существую».

Актер описывает свое состояние в самый звездный период как близкое к депрессии, при этом размышления о корнях этих негативных переживаний Пейдж от себя неосознанно отгонял. «Были дни, когда мне не хотелось выходить из квартиры, было очень тяжело общаться с людьми. Было даже тяжело за день прочесть сценарий. И ты не понимаешь, почему так, не понимаешь, как это выразить. Я вижу, почему это может быть крайне непонятно другим людям, никогда не слышавшим этот белый шум», — признавался он Опре.

Да и на рефлексию времени почти не оставалось: успех «Джуно» проложил Пейджу дорогу в Голливуд, и артиста засыпали предложениями съемок в главных ролях. Он сыграл главную роль в спортивном кинодебюте Дрю Бэрримор «Катись!», а затем появился в переполненном кинозвездами «Начале» Кристофера Нолана. Первый многобюджетный блокбастер стал для Пейджа настоящим испытанием, даже не столько во время съемок, сколько в период пресс-показов и рекламной кампании.

«Было множество премьер по всему миру, я носил платья и каблуки на каждом мероприятии. Я помню, как мы были на премьере в Париже, только разобрались с прессой и побывали на показе. Моя помощница — которая для меня часть семьи, очень меня поддерживала — была убеждена, что выручает меня, делает правильные вещи, способствует развитию моей карьеры, принуждая меня носить платья и каблуки. Она сказала: “У меня для тебя сюрприз”. Я уже выбрал себе платье для мероприятия, а она показала мне три новых, и я взорвался. Это будто была сцена из кино. Той ночью, после премьеры, на афтерпати, я просто сломался. И это часто со мной происходило, зачастую в связке с паническими атаками», — делился Пейдж.

«Почему эта маленькая красотка одевается как мужик?»

Несколько лет спустя Пейдж снялся еще в одном блокбастере — картине «Люди Икс: Дни минувшего будущего». Незадолго до выхода фильма на экраны он совершил первый каминг-аут: выступил на организованной «Кампанией за права человека» конференции в поддержку ЛГБТ-молодежи и со сцены признался, что ему нравятся девушки. Пейдж долгое время опасался рассказать об этом публике, ощущая, что из-за карьеры каминг-аут для него невозможен — он просто возьмет и все разрушит.

«Вот я перед вами, актриса, представляющая, в каком-то смысле, индустрию, которая диктует нам недостижимые стандарты. Не только для молодых — для всех. Стандарты красоты, хорошей жизни, успеха. Стандарты, которые повлияли и на меня. Тебе подсовывают чужие идеи, мысли, которых у тебя раньше не было, говорят, как ты должен себя вести, как одеваться и кем быть. И я пыталась бороться, быть настоящей, следовать зову сердца… но это может быть очень тяжело», — заявил Пейдж на конференции.

В своей речи артист также признался, как сильно его ранят статьи в таблоидах, в которых обсуждается его внешний вид или личная жизнь. Он подчеркнул, что эти маленькие и незначительные, но крайне токсичные и болезненные моменты могут понемногу уничтожать человека день за днем: «Я стараюсь не читать слухи о себе, но недавно на одном сайте появилась статья про меня с фотографией, на которой я в спортивных штанах иду в спортзал. И автор задался вопросом: “Почему эта маленькая красотка настойчиво продолжает одеваться как здоровенный мужик?” Потому что мне нравится чувствовать себя комфортно».

«Маскулинность и феминность окружают распространенные стереотипы, которые определяют, как все мы должны действовать, одеваться, говорить, но они никому не идут на пользу. Каждый, кто бросает вызов так называемым нормам, становится объектом обсуждений. А ЛГБТ-сообщество знает об этом лучше всех», — подчеркнул Пейдж.

После каминг-аута актер ударился в ЛГБТ-активизм, а также наконец смог появляться на публике со своей возлюбленной, художницей Самантой Томас: «Мне стало намного легче после этого. Я был крайне зажат все свои 20-е, а тут я впервые смог показывать свою любовь на публике, обсуждать партнеров на съемочной площадке. Но дискомфорт в моем теле никуда не ушел».

Все это время актер подозревал, что является трансмужчиной, но как только приближался к этому откровению, тут же отгонял его от себя: «Я помню, как читал книгу Redefining Realness [за авторством трансженщины Джанет Мокк], и осознал: я — транс».

Но я будто бы затем отогнал эту мысль. Я просто не был готов к этому

После первого каминг-аута Пейдж начал появляться на красной дорожке и различных светских мероприятиях исключительно в мужских костюмах, а также указал подобный гардероб обязательным требованием для ролей в кино. В 2017-м он расстался с художницей Томас, а уже через год женился на танцовщице Эмме Портнер. Актер появился в одной из главных ролей в хитовом сериале «Академия “Амбрелла”», а потом наступила пандемия коронавируса, оказавшаяся для Пейджа судьбоносной.

«У меня появилось время побыть наедине с собой. Это было, конечно, привилегией — я не работал во время пандемии. Я думаю, дистанцирование от мира на короткий период помогло мне осознать определенные грани себя, этого я ранее себе никогда не позволял. Возможно, в какой-то степени не позволял специально, хоть и неосознанно», — признался он Опре Уинфри.

«Я напуган возможным вторжением в мою жизнь»

Во время локдауна Пейдж принял решение расстаться с супругой (они, по его словам, поддерживают дружеские отношения). В конце 2020 года актер опубликовал в Twitter пост, в котором вновь совершил каминг-аут, заявив, что его зовут не Эллен, а Эллиот Пейдж.

«Привет, друзья, хочу рассказать вам, что я — трансгендер, и мои местоимения — “он/они”, а имя — Эллиот. Мне очень повезло, что я пишу это, что я здесь, что я дошел до этой точки в своей жизни. Я чувствую невероятную благодарность людям, которые поддерживали меня в этом путешествии. Не могу выразить, как прекрасно это чувство — любить себя настолько, чтобы стремиться быть собой настоящим. Меня бесконечно вдохновляют люди из транс-сообщества. Спасибо вам за ваши смелость, щедрость и работу над тем, чтобы в мире было больше инклюзивности и сопереживания. Я окажу вам всю помощь, которую смогу, и продолжу борьбу за более любящее и равноправное общество», — говорилось в посте.

Я также прошу вас о терпении. Моя радость реальна, но хрупка. Несмотря на то что я невероятно счастлив, понимая, сколько у меня привилегий, я также напуган. Напуган возможным вторжением в мою жизнь, ненавистью, «шутками» в свой адрес, насилием

Каминг-аут Пейджа моментально сделал его самой известной трансперсоной в мире. За день число его подписчиков в Instagram увеличилось на полмиллиона, его имя вышло в тренды Twitter в десятках стран. Артисту выразили поддержку со всех сторон: Netflix поменял его имя в титрах к «Академии “Амбрелла”» (как и всех других фильмах и сериалах с ним) с Эллен на Эллиот, то же самое впоследствии произошло на сайтах Wikipedia, IMDb и «Кинопоиск».

После неожиданного объявления Пейдж на несколько месяцев пропал из соцсетей, а затем принялся активно раздавать интервью — каминг-аут артиста пришелся на агрессивную антитрансгендерную политику, которую стали проводить американские консерваторы. Пейдж решил привлечь к этой проблеме столько внимания, сколько возможно, и потому сделал свой переход публичным. Он дал интервью журналам Time и Vanity Fair, пообщался по видеосвязи с Опрой Уинфри, рассказав о тонкостях своих преображений и переживаний.

В частности, актер поведал журналистам об операции по удалению груди («Она полностью изменила мою жизнь»), а позже поделился в Instagram фотографией с голым торсом.

Мне все очень ново. Я только привыкаю к своему телу, даже стрижка для меня необычна. Я могу смотреть в зеркало и радоваться тому, что вижу

Материалы по теме

Боевая единица

Американский психопат

Сравнивая свое нынешнее состояние с прошлым, Эллиот во всех интервью подчеркивает ранее неведомое им единение с собственным телом. «Главное отличие сейчас — в том, что я теперь по-настоящему существую. Могу без проблем находиться наедине с собой, быть продуктивным, заниматься творчеством. Если говорить простым языком — мне комфортно. Я ощущаю огромную разницу в своем состоянии, в том, что могу существовать. Я нахожусь здесь и сейчас даже в общении с другими людьми, я могу быть расслаблен, и меня не терзает тревога», — объяснял он в беседе с Vanity Fair.

Но самое, должно быть, эмоциональное признание прозвучало из уст актера в интервью с Опрой: есть незначительные вещи, токсичность и болезненность которых ежедневно понемногу уничтожает человека, но настолько же малые моменты могут, как оказалось, дарить невероятную тягу к жизни:

Что принесло мне больше всего радости? Больше всего радости… Когда выходишь из душа с полотенцем вокруг пояса, смотришь на себя в зеркало и думаешь: «Вот он я». И нет никакой паники, нет никаких этих моментов, которые я переживал ранее просто от того, что надевал футболку… Когда можешь трогать свою грудь и чувствовать себя комфортно в собственном теле, возможно, впервые в жизни… (плачет) Слезы радости!

Источник

«Смерть ей к лицу.» книжная концовка 😉 Часть первая.

Много лет спустя, после падения.

Две женщины или то, что от них осталось, сидели в гостиной невероятно огромного дома, хозяйкой которого, была бывшая жена, доктора Эрнеста Медвела.

Этот невероятно огромный дом казался очень старым и каким-то нежилым. Всё было в пыли, на вещах, которые в беспорядке громоздились в комнатах, болталась мышиного цвета паутина. А вещи, раньше красивые и сверкающие, казались давно потерявшими свою былую привлекательность, равно как и женщины, сидящие в центре гостиной за низким деревянным столиком. На столике валялись окурки сигарет, кажущиеся окровавленными из-за помады, зажигалки, в которых кончился газ, и пустые спичечные коробки.

На тёмно-зелёном, раньше таком красивом персидском ковре, громоздились пустые бутылки и грязные бокалы.

Фотографии, которые висели на стенах на выгоревшем шёлке, были пыльными. И сквозь пелену пыли, было почти невозможно рассмотреть лица тех, кого фотограф пытался увековечить. Одна из женщин, рыжая Хелен, с трудом поднялась из своего мягкого кресла и подошла к стене с фотографиями.

-Мад, дорогая, посмотри сюда, я тебе что-то покажу.- сказала рыжая, вытирая рукавом японского, шёлкового кимоно одну из фотографий.

-Ой, а кто это такой толстый?-изумилась Мадлен, выпятив пунцовые губы.

-Да, не хочу я отгадывать, скажи лучше.

-Нет, ты отгадай! Пошевели мозгами или, что у тебя там в треснувшем черепе.-вновь захихикала Хелен.

-Да у тебя самой голова насквозь пустая. У тебя там пауки живут,-зло ответила подруга.

-Ну и ладно, если ты не хочешь думать, то я тебе скажу.-женщина приподнялась на цыпочках и поцеловала фото в рамке. Кроваво-красный цвет помады остался поцелуем на стекле.

-Ну говори же! Я жду.

-Ты что, куда-то торопишься? Разве у тебя есть какие-то дела в этой жизни, кроме как подкрашиваться аэрозолью из балончика, да штопать леской свою кожу? Можно подумать, у тебя есть дела поважней, что ты занимаешься чем-то другим!

-Конечно, занимаюсь другим. Я люблю вспоминать свою жизнь. И этот толстый, как ты его назвала, эта жирная свинья, когда-то был замечательным любовником.

-Да, тебе везло по жизни. Любовников у тебя было хоть отбавляй.

-Вот о них-то я и вспоминаю, когда есть свободная минута. И не надо лить на себя эту мерзкую аэрозоль.-задумчиво и важно проговорила Мадлен.

-Да, стервой ты была изрядной. Даже двух моих потенциальных мужей смогла увести.

Мадлен от этих слов сразу оживилась.

-А тот первый, молоденький, был ничего. Дай Бог памяти, когда это я его у тебя увела?

-Не напрягайся, всё равно не вспомнишь. Ты ведь полная дура.

-Сама ты дура. И мешок с костями.

Женщины принялись ссориться, обзывая и понося друг друга грязными словами, которые только знали.

-Ой!-вдруг вскричала Хелен. От волнения у неё отвалилась нижняя челюсть. Она замахала руками, от чего раздался жуткий скрежет и хруст костей. Знаками она попросила заклятую подруженцию помочь ей. Та продолжая поносить её и обзываться последними словами, подошла и сорок минут провозилась, пытаясь приладить отвалившуюся челюсть на место. Наконец-то ей это удалось. Рыжая Хелен клацнула зубами и на радостях укусила Мадлен за палец.

-Спасибо тебе старая ведьма.

-Пожалуйста! Надеюсь и ты мне поможешь, когда голова соскочит со своих позвонков.

-Конечно помогу. Ведь мы же с тобой на самообслуживании. И если не я, то кто ещё придёт к тебе на помощь.

-Так и что, бестолочь, так и не вспомнила, как мужика у меня увела?-ухмыльнулась Хелен.

-Нет. Не вспомнила. Я только помню, что он был темпераментный и волосатый.

-Эх, ты- грязная дрянь! Было это 22 ноября, в воскресенье. И угораздило меня, прийти к тебе в гости, вместе с ним.

-Ой! Да если бы и не пришла, я бы его всё равно у тебя увела. Знаешь сколько мужей, я увела у жён?!-Мадлен потерла лоб кулаком.-Я как-то всю ночь считала.

-И что? Дошла до миллиона?

-Нет, что ты, я закончила где-то на 122-ух, а там сбилась. На следующую ночь хотела продолжить, но не смогла вспомнить кого уже посчитала.

Хелен бросив на заклятую подругу, полный горечи и злобы взгляд, выдала:

-Какая же ты в сущности мразь!

-Ты всегда была мерзкой, расфуфыренной свиньёй. И кроме похотливых поз и движений ничего не умела делать.

-Я? Я?-возмутилась Мадлен.-Да у меня на каждой улице был любовник. И каждый был поклонником моего таланта.

-Чего? Да не было у тебя никогда таланта! Вот не на грош! Кроме скрипучего голоса и толстых, потных ляжек, никаких других талантов у тебя не было.

-Заткнись, чучело рыжее!

-Сама заткнись пугало, тобой только детей пугать.

-А твоим облезлым задом, только ворон на кладбище, вот бы каркали.

-Да сама ты каркаешь!

-Ой!-вдруг вскрикнула Мадлен.-у меня нога выскочила.

-Хорошо, что нога, а не голова отвалилась, а то в прошлый раз я целый вечер с твоей шеей провозилась. У тебя там почти все позвонки рассыпались, ни чего на место не вставляется. Ну а ногу-то мы быстро починим.-Хелен осмотрелась по сторонам и заметила тяжёлые каминные щипцы.

-Вот! Вот это как-раз то, что нужно твоей ноге.

Мадлен вытянулась на грязном, персидском ковре. Не долго раздумывая Хелен подошла к ней, обхватила щипцами колено подруги и начала вворачивать ногу на место. Захрустели, заскрипели, заскрежетали кости, затрещала натянутая кожа. Мадлен забилась в судороге и конвульсиях. Её скрюченные пальцы вырывали из ковра зелёные нити. На криво накрашенных губах выступила пена.

-Полегче, старая карга. Ногу мне не оторви, я же ходить не смогу.

-Ничего, на одной попрыгаешь.

-Дура! Как же я тогда в банк пойду за страховкой, на одной ноге-то?

-Действительно. За эту ногу-то мы уже получали страховку, год назад. Правда в тот раз сказали, что её трамвай отрезал, а в этот скажем, собака бешеная откусила.

-Ах ты, стерва рыжая! Да не крути ты ногу, так сильно. Вот отвалиться у тебя голова, я её в шкаф спрячу, а ключ в унитаз смою. И тогда ты у меня поговоришь.

На секунду Мадлен замолчала, задумавшись:

-Хотя нет. Ни чего ты говорить не сможешь. Будешь только булькать, хрюкать и греметь костями.

Наконец нога встала на прежнее место.

-Ну вот! Я же просила осторожней. Гляди сколько дырок на коже осталось, а шить я так и не научилась, придётся тебе зашивать.

-Не буду я тебя зашивать. Возьми баллон с клеем, намажь свою ляжку и залепи целлофаном. А сверху забрызгай аэрозолью № 9. И всё будет ОК!

-О! Не хочу я этим заниматься. Ничего не хочу и не желаю. Мне всё надоело. И от этой бесконечной жизни меня уже тошнит. Разве это жизнь?

Никаких удовольствий. Только и занимаемся тем, что латаем друг друга, да кости вправляем на место. Надоело!

Мадлен в задумчивости посмотрела на стену с фотографиями:

-Эх, был бы жив Медвил. Какой же он был мастер, как красил покойников! Талант! И знаешь, он бы никогда не стал таким мастером, если бы не я. Он бы так и продолжал заниматься пластическими операциями. То грудь кому нибудь парафином накачает, то нос укоротит, то кожу подтянет. А под моим влиянием.

-Да что ты городишь? О каком влиянии говоришь? Тебе всё денег было мало, чтоб шляться по своим любовникам. Вот он и пошёл в морг работать.

-Да я то тут при чём? У него от пьянства руки трястись начали. И живые отказались у него оперироваться. Ясно тебе?

-Пфф!-скорчила гримасу Хелен и продолжила.-Какой же импозантный мужчина он был. Чуть с сединой, высокий, с усами, с деньгами. Эх, да! В банке у него лежала кругленькая сумма. И ты, бессердечная стерва, помогла её растранжирить. Ненавижу тебя!

-Что правда, то правда,-сказала Мадлен и мечтательно посмотрела в потолок, где весела огромная, хрустальная люстра, завёрнутая в кокон паутины.-На удовольствия я денег не жалела.

-Особенно чужих! Ты грязная потаскуха, исчадие ада!

-Почему это чужих?-возмутилась Мадлен.-Ведь это были деньги моего законного мужа. Ты что забыла своими куриным мозгом, что нас с Эрнестом обвенчали?

-Как же, как же. Помню я ваше гнусное венчание. Помню как ты клялась ему быть верной женой до конца дней.

-А я и была верной. может даже пару-тройку дней.

-Эх! Если бы мы тогда. если б не шёл этот проклятый дождь, а в соседнем с твоим варьете ресторане были свободные места, я бы никогда не привела Медвела в ваш дерьмовый театр. И он бы никогда тебя не увидел, стерву белобрысую. И ты бы его у меня не увела.

-Да, дорогая, тут я с тобой согласна. Не сидели бы мы с тобой тогда в этом доме, не штопали друг другу прорехи на коже. Не хрустели костями и не разваливались на детали. Эх, ведь я была тогда ещё так хороша. У меня был любовник с яхтой.

-Вздор! Ты уже не была так хороша, как думаешь. Тебе было уже под сорок и ты сделала пять пластических операций.

-Врёшь рыжая чертовка! Ох, как врёшь. я тогда ещё ни сделала ни одной операции. Мне это было ни к чему. Я всегда была красивой и ты мне завидовала, а теперь врёшь и клевещешь, зная что я тебе ни чего сделать не могу.

-Помню, помню, как ты вся задрожала, когда увидела моего жениха. Помню, как ты, как продажный Иуда полезла ко мне целоваться, признаваясь в любви.

Распустила свои жиденькие волосёнки, задрала подол и давай вилять задницей.

-Да у меня хоть вилять было чем! Не то что у тебя, сухой клячи.

-Никогда я клячей не была! Не надо бла-бла. Я всегда была хрупкой и грациозной.

-Ты-хрупкой и грациозной?!-Мадлен залилась скрипучим хохотом.-Да ты после своей психушки, едва в дверь просачивалась.

-Хрупкая? Грациозная? Свинья ты жирная! Чокнутая писательница. Да у тебя и мужчин-то настоящих, никогда не было.

Хелен, не найдя что ответить, схватила со стола пепельницу, полную окурков и запустила в Мадлен. Тяжёлая, хрустальная пепельница ударилась ей в плечо. Хрустнули суставы и правая рука Мадлен свесилась со стула, как плеть.

-С*ка! Ну зачем ты так? Я только было собралась предаться воспоминаниям и рассказать тебе обо всех своих любовниках. А ты опять драться. Вспомни, ведь мы не можем друг друга покалечить. Мы ведь бессмертны. Теперь из-за твоей вспыльчивости опять вправлять сустав.

Мадлен принялась налаживать плечо, другой рукой. Крак, скрип-скрип, крак, сухо заскрипели трухой и песком кости и суставы, крак и рука встала на место. Мадлен удовлетворённо сжала пальцы и улыбнулась.

-Ой! Заткнись уже. Ты что там телефонный справочник вспоминаешь?

-Я ностальгирую по своим любовникам.

-С таким успехом ты можешь пол Нью-Йорка перечислить. Всех с кем ты перепихнулась хотя бы раз.

-А ты и этого не сможешь, ведь твоих на одной руке посчитать можно.-и Мадлен начала загибать пальцы.-Пол Чакли, раз! Эрнест Медвел, два!-средний палец с ярко пунцовым ногтем хрустнул, кончик его отвалился и укатился, куда-то под кресло.

-Заткнись! Замолчи дрянь!

-О! Дорогая, я забыла их назвать раньше и внести в свой список любовников. OMG, как ты могла так жить? Всего два мужика.

-Я прошу тебя-ЗАТКНИСЬ!

-Ты, ведь наверное ещё и думаешь-два, но какие!

-Не лезь ко мне. Клянусь, ещё слово и ты пожалеешь!

-Если не хочешь меня слушать, заткни уши. У нас в Америке свобода слова, что хочу, то и говорю.

-Ну и говори, я тебя не слушаю. Бла-бла-бла!

-Ну и хорошо! Так вот знай, эти два твоих мужика, были полным дерьмом, кошачьим. Так что можешь не гордиться. Я если хочешь, могу о них такое рассказать, что у тебя последние мозги потеряются.

-Да ты свои, давно потеряла, старая дрянь.

-Э, нет! Память у меня-будь здоров! Я могу с точностью до сантиметра сказать размеры членов всех моих любовников. Ну как недотрога, получила?

-Ты помешанная на сексе маньячка, у тебя в голове одни члены. Развратница!

-А ты всё завидуешь!

-Было бы чему.-Хелен поискала глазами ещё одну пепельницу, чтобы бросить в Мадлен. Но на столике ничего подходящего не нашлось, а вставать и куда-то идти не хотелось. Поэтому Хелен попросту зажмурилась и заткнула уши пальцами.

-Я тебя достала, да?-ликуя обрадовалась Мадлен.-Не хочешь слушать, не слушай, а вспоминать не мешай Роберт. Пол. Джордж. Ронни. Мишель. Иван. Ричард. Янгус.

Перечисляя имена Мадлен тяжело поднялась с дивана. Медленно бродя по гостиной, натыкаясь на перевёрнутые кресла, покачиваясь при каждом новом имени, продолжала:

-Чарли. Джонни. Жаль погибли в автокатастрофе. Какие же это были парни, дорогая! О! Сиднея зарезала жена, узнав, что он ей изменяет со мной. Говард. Такой белокурый, подслеповатый англичанин. Но какой темперамент, какая прыть. Ты себе даже представить, такое не сможешь. Огонь да и только. А как закончил? Умер в ванне от сердечного приступа. Вылез из постели, сказал пойдёт освежиться, лёг в ванну и привет. А я так его ждала.

Проклятая жизнь. Всё осталось в прошлом. Знаешь, я бы и сейчас занималась любовью с первым встречным. Вот честно-с любым. Эх! А Гиви. Какой-то русский князь. Ходил по дому с большущим серебряным кинжалом на поясе. Говорил, что если я ему изменю, он меня зарежет. Ах, Хел, вот эта была страсть. Ты слышишь Хелен?

-Нет. Я думаю о своём.

-Лучше подумай о моём. Это на много приятнее. Вот только представь себе Гиви. У него были такие усы, такие усищи, он ими так меня щекотал, я умирала от хохота.

-Очень жаль, что не умерла. Вот бы смеху то было.

-Он был ревнив, как Отелло.

-Как же печально, что он тебя не зарезал, жаль что не вспорол твою похотливую тушку и не выпустил твои тухлые кишки. Вот бы обрадовались все жёны твоих любовников. Целый праздник бы с фейерверком устроили.

-Они бы тебе такие похороны организовали, как президенту США. Но нет, такие твари, как ты, так просто не дохнут. А знаешь, что? Если бы ты не выпила эликсир, то мы с Медвелом тебя бы убили.

Я всё продумала, до каждой мелочи. Это было бы классическое самоубийство. Мы бы посадили тебя в автомобиль, твою ногу поставили на педаль газа, а потом столкнули в пропасть и помахали рукой. Ты бы долго летела вниз, а когда машина бы грохнулась на дно ущелья и взорвалась, от тебя остался бы кусок горелого мяса и груда костей. Которые бы даже Эрнест не собрал в своей клинике. И тебя падаль хоронили бы в закрытом, чёрном гробу. О! Как бы я радовалась! Как бы мы счастливо зажили с Эрнестом. Я бы писала свои романы, а он занимался практикой. У нас бы родились детки. Но нет. Ты мерзкое, грязное чудовище, успела выпить эликсир.

-А ты? Ты-то его первая выпила.

-И из-за тебя я сейчас страдаю. Мне всё осточертело. Даже воспоминания о любовниках.-с горечью произнесла Мадлен.

Подруги ненадолго замолчали, каждая в своих думах. Первой нарушила молчание Хелен:

-Мад, дорогая, может попробуем умереть?

-Что?-не поняла Мадлен.

-Я говорю, может попробуем умереть? Ведь такая жизнь не имеет смысла. Мы не живём, мы существуем.

-Прозябаем, как старые, изъеденные молью шубы.

-Ты правда говоришь о смерти?-искренне удивилась Мадлен.

-Именно! Да, я говорю о смерти.

-Интересная мысль. Помнишь в детстве нам говорили, что это такая старуха вся в чёрном, с косой на плече. Похожая на нас с тобой сейчас.

Только у нас косы нет. В детстве я её очень боялась, а потом поняла, что она не такая.

-Ну не материальная. Не знаю, думаю, что так.

-А было бы не плохо, если бы это была старуха с остро отточенной косой. Представь, там за большим окном гостиной, в саду, появился бы её силуэт. Сверкнула коса, заскрипели ступеньки на крыльце, отворилась дверь и она, неся с собой запах тлена и могильный холод, вошла бы в гостиную. И мы бы ей сказали:

-Смерть, забери нас, лиши жизни.

Захрустело и вспыхнуло старое дерево, огромный дом погрузился во мрак. Где-то в комнатах заскрежетали ржавые дверные петли. Мадлен наконец испуганно взвизгнула.

-Почему погас свет? Что такое?-запричитала Хелен.

-Слушай.-захрипела Мадлен.-может мы уже того, померли?

-Слушай. А после смерти руки и ноги так-же будут не слушаться и сгибаться не в ту сторону.

-Отстань от меня. Не знаю я, не знаю.

Подруги молча сидели в темноте, прислушиваясь к шуму проливного дождя. Они даже не закрыли дверь и сильный сквозняк принёс в дом ароматы сада и холодный воздух. Ещё раз полыхнула молния. В призрачном синем свете, женщины показались друг другу восковыми фигурами, похожими на надмогильные памятники.

Старый садовник повернул рубильник, и гостиную вновь залил жёлтый электрический свет.

-Мад, дорогая. Как же хорошо было в темноте, как приятно было не видеть тебя. Может всё таки постараемся умереть.

-Да, дорогая, это было замечательно. И мне нравиться твоё предложение. Вот только я не могу придумать, как это сделать.

-Там, в шкафу, лежит ружьё, а в ящике письменного стола коробка с патронами

-Сдурела? Так мы только дырок в голове и теле понаделаем, а толку не будет ни какого.

-Почему? Я одним выстрелом разнесу твою тупую голову на мелкие кусочки.

-Мою-то может и снесёшь? А со своей что делать будешь?

-Правда твоя! С выстрелом ничего не получится. И знаешь почему? Потому что, куски опять сложат вместе и мы опять будем живыми, но только ещё больше разбитыми.

Мадлен склонила голову набок и подняла указательный палец.

-Ну, цианистый калий например.

-Иди ты! Ты хоть ведро этого калия выпей-ни чего не случиться.

-Как это не случиться, достаточно одного миллиграмма чтоб человек.

-Вот именно, что человек, а не мы с тобой. Забыла? Мы же чучела, ходячие манекены.

-Да знаю я. Просто предлагаю варианты, пока ни чего не придумала.

-То-то же. Ты кроме как вихлять ляжками, ни чего и не можешь.-Хелен хитро оскалилась.-Зато твои слова навели меня на занимательную мысль.

Я читала однажды, не помню в каком детективном романе, что один муж, утопил свою жену в ванне, когда она ему изменила.

-Это полная глупость! Разве-ж нас утопишь?

-Сама ты полная глупость, конечно нельзя, особенно если в ванной будет вода.

-А что ты предлагаешь, набрать целую ванну виски?

-Нет, не виски, тот муж наполнил её кое чем покрепче!

-Крепче виски только спирт, от которого с нас только краска облезет.

-Да не спирт, тупица.

-А что тогда? Больше крепких напитков я не знаю.

-Вот это-то и плохо, что ты не знаешь, что есть крепче спирта на этом свете.

-А зачем мне это знать. Крепкие напитки интересовали моих мужчин. А меня интересовали их крепкие члены.

-Ты опять за своё?-возмутилась Хелен, а затем одарив Мадлен укорительным взглядом, продолжила:

-В ванну надо налить соляную или серную кислоту, а потом туда плюхнутся, нырнуть с головой. И в течении часа от нас ничего не останется. Мы сгорим, растворимся. Кислота уничтожит всё.

-Правда? Совсем, совсем ничего не останется?

-Да, совсем ничего. И кожа, и кости и волосы-всё растворится. Даже твой гнусный язык, который всю жизнь молол непристойности и шептал обманутым любовникам-хочу, хочу, хочу. Растворится и исчезнет.

-Ой, слушай, как-то всё это очень противно.

-Ты же сама просила придумать что-то, вот я и придумала.

-То что ты придумала не подходит! Мне не нравится. Меня тошнит от этого изуверства.

-Ок! Тогда придумай что-нибудь сама.

-А я и придумаю. Дай только время.

-Да пожалуйста, будто я не даю. Вот только сомневаюсь,что ты сумеешь хоть до чего-то додуматься.

Мадлен потянулась в кресле, захрустев костями и сухожилиями.

-Эх, если бы я сейчас могла,-задумчивым, мечтательным голосом произнесла она,-с кем нибудь переспать, кому нибудь отдаться.

-Ты опять за своё, грязная развратница! Лучше заткнись и думай.-зло закричала Хелен, громко клацнув зубами.

-Да не могу я думать о другом. Я страдаю.

-Ну тогда вот так и будем тут куковать, ругаться и собирать из себя мозаику.

-Да остынь ты. Слушай, а может сходим куда нибудь? Например в оперу. Или на концерт. Я любила бывать в опере. Я одевала любимое, черное, бархатное платье с глубоким вырезом.

-Знаю я этот вырез и это платье. Там декольте до пупка, а на спине вырез до задницы. Неужели тебе было не стыдно ходить в таком виде на людях?

-Мне? Никогда! Когда я входила в зал, все мужчины бросали своих жён и смотрели на меня. Стоило мне только шевельнуть пальцем и любой становился моим. Вот это была жизнь!

-Я так и знала. Грязное ты животное.-прошептала Хелен.

-Эх, брюзжи сколько влезет, а жизнь действительно была чудесной. Может всё-таки сходим в оперу? Музыка, мужчины, полумрак и кто-то гладит тебя по колену.

-Ой! Да скучные у тебя романы, не интересные. Вот у меня были романы, так романы! Хочешь расскажу об одном? Он был высоким, смуглым венгром. А может румыном? Неважно. Так вот его звали Роман. Я ни слова не понимала, но он был так хорош. Неутомим, как кузнечный молот.

-Эх, ты! Бестолочь, ржавая наковальня. Я не о том романе, а о детективном.

-Я тебе и о детективном могу рассказать. Был у меня один детектив. Он даже в постели не вынимал сигару из рта. И однажды мы чуть не сгорели.

-Тьфу на тебя! Я о том романе, где муж расчленил любовницу бензопилой. Разрезал её на двадцать пять кусков и закопал всё это в лесу, по разным местам. Правда потом его поймали. Какие-то дети нашли руку с перстнем и притащили на ферму. А фермер вызвал полицию с собаками. Вот собаки-то и нашли всё остальное.

-Вот видишь, собаки нашли, значит нам не подходит. Если я тебя распилю, тебя обнаружит пёс и тебя снова соберут.

-Почему это ты меня распилишь? Я это лучше могу, попрошу твоего садовника принести бензопилу и вжик-вжик тебя по кромсаю, а сама потом в ванну с кислотой лягу.

-Хорошая идея, но вот боюсь ты меня обманешь. Кто вас писателей знает? Вы ведь только и делаете, что врёте. Так что ты и в это раз может снова врёшь.

Хелен резко вскочила с кресла, все подушечки разом попадали на пол.

-Да я тебе сейчас голову откручу.

-Надоели мне твои угрозы! И ты надоела. Ничего ты мне не сделаешь. Ты только и умеешь свои книжки глупые писать, никому не нужные, в которых ни слова правды. Враньё, от первой до последней строчки. Читала я как-то твой роман и смеялась.

-Ты читала? Да ты, кроме своего имени на афише, в жизни, ни чего прочесть не могла.

-А мне было достаточно и этого.-ответила Мадлен.

Разъярённая Хелен схватила каминные щипцы и с размаху ударила Мадлен в грудь. Черный шёлк кимоно прорвался, хрустнула грудная клетка.

-Прекрати, с*чка, потом же три дня чинить.-завопила Мадлен.

Но наносить удары Хелен уже была не в силах. Она опустилась на пол у ног заклятой подруги и беззвучно зарыдала. Мадлен принялась гладить её рыжие волосы и успокаивать.

-Ладно, ладно, будет тебе. Ну чего ты расхныкалась? Давай ещё подумаем.

-Читали, читали. И я читала, и Медвел читал. Все читали.

-Я была очень хорошим писателем.

-Хорошим, хорошим. Таким, что дальше некуда.

-Да, хорошим.-со злостью ответила Хелен и что есть мочи укусила Мадлен за колено. Но та даже не вскрикнула от боли, а сказала:

-А я была хорошей актрисой. Очень хорошей и очень известной актрисой.

-А вот это ты врёшь, дорогая! Никогда ты не была хорошей актрисой. Ты всегда была дешёвкой. И не тебе любовники давали деньги, а ты им. Ты воровала их у своего мужа и дарила своим вонючим любовникам, а они тебе изменяли, изменяли, изменяли.

Хелен истерично расхохоталась, глядя в лицо Мадлен.

-Да заткнись ты, балаболка истеричная.

-Я хочу говорить и буду говорить.

-Ну и говори, а я камин растоплю, погрею свои старенькие косточки.

И Мадлен, скрипя суставами, поднялась со своего дивана и направилась к огромному, сложенному из дикого камня камину в противоположной стене. Там долго возилась, пытаясь зажечь спичку непослушными пальцами. В конце концов ей это удалось. Большие берёзовые поленья разгорелись и весело затрещали. В вытяжной трубе камина загудел воздух. Мадлен удобно уселась в старомодном кожаном кресле и протянула руки к огню. Пламя трещало, взлетали яркие искры.

Хелен поднялась с пола, подошла к своей заклятой подруге и уставившись на неё ненавидящим взглядом, произнесла:

-Ты-бездарная актриса и мерзкая дешёвка. И я тебя ненавижу.

-Взаимно! Ведь это из-за тебя, твоей мнимой красоты и молодости я согласилась принять проклятый флакон из рук этой аферистки, противной колдуньи Лисл. И выпила эликсир вечной жизни и молодости из-за тебя.

-О да! Испытали бы. Ну, ну, помечтай, пофантазируй, сумасшедшая писательница. А можешь ещё сесть, роман написать о счастливой любви, такой весь приторно-розовый, весь такой сопливый, как и вся твоя писанина.

Но Хелен её не слушала. Она смотрела как обугливаются толстые поленья, как они потрескивают, превращаясь в серый, безжизненный пепел.

Она заворожённо следила за языками пламени,

которые уничтожали, превращали в пыль, в ничто, ещё мгновение назад твёрдую древесину. И ещё не осознавая почему, Хелен вздрогнула и радостно улыбнулась.

-Послушай, дорогая!-слова Мадлен, вывели Хелен из задумчивого оцепенения:

-А? Чего? Ну говори уже.

-Так вот, дорогая! У меня появилась блестящая идея.

-У тебя? Идея?- изумилась Хелен.

-Да, у меня! Вот прямо сейчас возникла блестящая идея. Ты ведь была писателем, правда?

-И писала такие толстые книжки и получала за них такие-же толстые гонорары, да?

-Да! Писала, получала.

-А почему же сейчас ни чего не пишешь?

-Мне не о чем писать.-ответила Хелен, не понимая куда клонит Мадлен.

-Естественно тебе не о чем писать. Потому что ты всю жизнь выдумывала, высасывала жизнь из пальца. Ведь правда?

-В принципе правда. Я всегда писала то, что нравилось публике. Я очень хотела стать известной на весь мир, как Агата Кристи. Мне всегда хотелось, чтоб по моим романам снимали кино, чтоб обо мне писали в газетах и журналах. Я только об этом и грезила.

-Вооот! Слушай, времени-то у нас предостаточно-целая бесконечность.

-Ну и что? Погоди, о чём это ты? Чего ты от меня добиваешься, ни как в толк не возьму.

-Сейчас ты всё поймёшь. Я тебе всё объясню. Так вот. Ты напишешь новую книгу. Может даже не одну.

-Но я не хочу писать.

-Не хочешь писать? А прославится на весь мир у тебя желание не пропало? Слушай внимательно балда! Ты напишешь толстую-при толстую книгу о моих романах и любовниках. Ну кроме Медвела и этого первого, которого я у тебя увела.

-Ты сбрендила? Я напишу роман о твоих любовниках? Да ты свихнулась на старости лет.

-Ты напишешь такой роман, дура, и мы с тобой действительно станем бессмертными. И прославимся на весь мир.-восторженно, блаженно шептала Мадлен.

-Мы прославимся? А при чём здесь ты?

-Ну как же? Я буду сидеть перед тобой и вспоминать, вспоминать о своих амурных победах, о своих любовных похождениях. Вспоминать всё до мельчайших подробностей, до каждой пуговицы на одежде, до каждой родинке на теле. Я расскажу тебе всё без утайки. И мир содрогнётся. Ну как тебе идея?

-Мда! Я всегда знала что ты сексуальная маньячка. Но чтоб настолько! С чего это ты решила, будто кому-то будет интересна твоя грязная жизнь и безмерная похоть?

-Конечно интересно! Мне же интересно о них вспоминать. О каждом из них. Ведь я каждого пропустила через своё сердце.

-Ну и сердце у тебя. Не сердце а грязная помойка. Да и не через сердце ты их пропускала, а через кое-что другое.

-Ну да! Не без этого,-миролюбиво проговорила Мадлен.-Так что, давай завтра с утра и начнём. А можем и прямо сейчас. Хочешь я расскажу, как у меня всё началось? Я тебе расскажу о самом первом. О парне мексиканце, который подстригал газоны в поместье моего кузена. Мне было одиннадцать.

-Фу, какая мерзость! Какая грязь!-сказала Хелен, сморщила нос и отвернулась от подруги.-Я не хочу этого слышать и знать.-она повернулась к ярко пылающему камину и вновь языки пламени приковали её взор. Неистовый танец огня захватил её воображение.

-А последним моим любовником, был шофёр-югослав. От него пахло бензином и хозяйственным мылом.

Но Хелен уже не слышала подругу. Она пошла в дальний угол гостиной, где на комоде лежал большой моток бельевого шнура. Она взяла его, подошла к Мадлен и стала медленно, но крепко привязывать её к высокой спинке, старомодного кресла.

-Хел, ты старая маньячка, что ты делаешь? Не нервничай. Ну-же развяжи меня обратно.

-Нет, Мад. Можешь рассказывать свои любовные истории, хоть вечность, но развязывать тебя я не стану.

-Ну и ладно! Так вот, югослав был такой сильный и большой, что мог поднимать меня над своей головой. Представляешь?

Хелен ещё какое-то время походила вокруг кресла с подругой, всё крепче и крепче, приматывая Мадлен к высокой спинке. Наконец толстый моток верёвки был использован. Завязав непослушными пальцами узел, Хелен глубоко вздохнула, теперь она была спокойна. Без посторонней помощи

Мад ни за что не выбраться.

-Хэл, дорогая! Понимаешь, я думаю люди обожают читать всякие гадости. Всякую хронику, там криминальную, эротику, что-то по горячей. Всё остальное их мало интересует.

-Да, да. Хронику читать интересно.

-Так, вот мы создадим прекрасную книгу. Но в моей жизни преступлений не было, ну за исключением тебя.

-А вот эротики и секса, было хоть отбавляй. Я расскажу тебе всё, как на исповеди. И даже знаю с чего её начать. Лучше всего её начать с конца.

-Да, так действительно будет лучше,-согласилась Хелен,-Мы начнём её с конца. И конец будет ужасен. Он будет очень драматичным. Сразу появится завязка. Читатель содрогнётся и уже не сможет оторваться до самой последней страницы.

-Ах, Хел! Я так рада, что ты оценила моё предложение.

-Да, Мад! Мне действительно понравилось твоё предложение. Я всю жизнь мечтала написать такую книгу.

-Ну вот видишь, дорогая! Твоим мечтам суждено сбыться. А я смогу спокойно вспоминать свои романы и не буду тебя злить и раздражать.

Хелен со всей силы упёрлась в спинку кресла и оно рухнуло прямо в пылающий камин. Пламя в одно мгновение охватило Мадлен. Комнату заполнил запах горящего мяса. Он был сладковато-приторным, обволакивающе-противным.

Хелен радостно захлопала в ладоши, гремя пальцами. Потом вытащила из камина горящее полено и занесла его под лестницу. Вспыхнуло неистово сухое, деревянное покрытие. От порывов сквозняка пламя начало переходить на шкафы и комоды, в считанные секунды загорелся ковёр. Вся сухая ветошь в мгновение занялась ярким огнём.

Хелен удобно устроилась в большом, кожаном кресле, обложилась удобными подушечками. Всплеск пламени выскочил из камина и понёсся в её сторону по старинному, зелёному ковру, устилавшему всю комнату. Она зажмурилась и сложила руки на груди.

Когда приехали пожарные, от большущего дома осталось лишь три обугленных, каменных стены.

-Наверное шаровая молния.-подтвердил их слова, старый садовник, вытирая покрасневшие глаза.

-А кто здесь жил?-поинтересовался полицейский?

-Да, две старые женщины. Обе немного не в себе. Одна то ли писатель, то ли поэтесса, а вторая артистка кабаре. Но это очень давно было, я ещё в школу ходил.

Источник