свободная жизнь для казаков

Свободная жизнь для казаков

Ирина Прохорова: Сегодня мы поговорим об истории казачества — не только в историческом плане, но и как о системе мифологий, о культурной памяти, связанной с этой исторической общностью, и вообще о том, как наша повседневная жизнь определяется системой идей и стереотипов, которые мы наследуем друг у друга, иногда даже не подозревая об этом. В разговоре мы будем отталкиваться от книги Амирана Урушадзе «Вольная вода: история борьбы за свободу на Дону». По-моему, очень важна сама тема истории свободы, которой, как считается, у нас нет, а на самом деле выясняется, что, если немного покопаться, она всплывает. Эта тема затрагивает историю возникновения казачества на Дону, борьбу казачества за свободу и независимость, то, как потом казачество было втянуто в Российскую империю, и его дальнейшую судьбу в XIX, ХХ и, собственно, XXI веке.

Мы начнем с современности, которая, по-моему, невероятно интересна и во многом может пролить свет на ту самую культурную память, которая у нас существует. Начиная с 1990-х годов мы стали наблюдать внезапное возрождение феномена казачества. Как будто бы из пепла вдруг стали возрождаться разговоры о казаках, появились люди, одетые в казачьи формы, — и мы до сих пор их видим. Более того, странным образом они появляются на улицах городов — например, в Петербурге появились казаки, которые следят за порядком и разгоняют несанкционированные митинги. Недавно была новость: в Екатеринбурге появились казаки, которые следят за тем, чтобы не было распространения идей, связанных с нестандартной сексуальной ориентацией. Они просто выхватывают из толпы людей, которые, как им кажется, подозрительно одеты или странно выглядят. В общем, вдруг появились так называемые казаки. Амиран, а как вы вообще на это смотрите? С чем связан этот феномен — у людей, так или иначе связанных с казачеством, это осталось в рамках какой-то семейной памяти или это искусственно создано — например, от «Тихого Дона» остались какие-то школьные воспоминания? Откуда это идет?

Амиран Урушадзе: Вообще, сложный процесс возрождения российского казачества имеет две стороны. Первая, которую стоит скорее приветствовать, — это возрождение этнокультурной истории казачества. Потому что казачество — это не только нагайки, шашки, кони и так далее, это еще и замечательнейший фольклор, это песни, это такая культура мужского братства, в конце концов, это военно-материальная культура. В процессе возрождения казачества есть подвижники именно этой стороны. Это те люди, которые интересуются своей генеалогией, семейной историей, и зачастую как раз среди их предков находятся казаки, которые еще во времена Российской империи — а может быть, еще и раньше — жили на Дону: служили, погибали, любили.

Другая сторона процесса возрождения казачества носит уже не естественный, а несколько противоестественный, на мой взгляд, характер. Это возрождение довольно сомнительных представлений о казачестве как о чем-то очень казенном, чем-то таком, что должно стоять на страже государственных интересов, действительно душить свободу собраний, митингов — и всячески поддерживать властные структуры, несмотря на то, что они зачастую ошибаются и их действия не могут найти позитивного отклика в сердцах и душах российских граждан. Поэтому большой процесс возрождения казачества, который действительно ознаменован символически, находит свое выражение в многочисленных казачьих патрулях, группах, которые вдруг откуда ни возьмись появились на улицах российских городов и ведут себя примерно так же, как полиция или отряд милиции особого назначения.

Было уже множество примеров, и в том числе — о которых вы говорили, но можно вспомнить еще то, как повели себя некие казаки в Москве при разгоне митингов и собраний граждан в Москве, в том числе на Пушкинской площади. Это возрождение только довольно мифологической стороны казачества как силы, которая якобы должна только лишь поддерживать государство и стоять на страже государственных институтов. Очень хорошее определение этому дал известный историк Андреас Каппелер. Он назвал таких казаков даже не казаками, а неоказаками (неоказачество). То есть это что-то новое, и сам термин дает понять, что это не имеет почти никакой связи с настоящим, оригинальным казачеством, казачеством, которое сложилось на Дону, Тереке, Кубани, Урале. Мы видим, еще раз подчеркну, две стороны процесса возрождения казачества. На мой взгляд, гораздо интереснее анализировать этнокультурное измерение казачества, нежели это казенное охранительство неких государственных идеалов.

Ирина Прохорова: С одной стороны, мы видим возрождение худшей стороны имиджа казаков, которые с конца XIX века действительно оказались летучими отрядами разгона демонстрантов и вызывали настоящую ненависть. А с другой стороны, мы видим, возможно, идущую из «Тихого Дона» идею некоторой самобытности и какой-то вольности, отдельного сообщества. Недаром же Элеонору Быстрицкую, сыгравшую главную роль в фильме, сделали почетной казачкой. Это еще в советское время. То есть, видимо, и через текст, через популярный фильм прорастала и сама идея какой-то вольницы, такого специфического образа жизни казаков. Мы можем сказать, что сосуществуют и странным образом совмещаются два типа исторической памяти — вольные казаки и вот этот оплот царской власти. А можно ли утверждать, что это остатки реально происходившей трансформации в обществе казаков?

Амиран Урушадзе: Нужно сказать, что казачество и казачий образ жизни, если мы говорим о дореволюционной эпохе, — это предмет зависти. Неслучайно Лев Толстой записал в своем дневнике, что «народ казаками желает быть». Это неспроста, потому что казак — человек свободный, казак — человек, который имеет землю и служит государству, но служба его так или иначе временная — это не 25 лет, как служили рекруты, а ограниченная служба, после которой он возвращался обратно на свою землю и жил своей семейной частной жизнью, разумеется, поддерживая свою боеготовность. Можно ли выделить две традиции в истории казачества? Мне кажется, что нарезать историю казачества не стоит — она все-таки цельная, ее на ломтики не порежешь. Почему каждое новое поколение историков пишет новую историю? Потому что историки задают новые вопросы к прошлому, точнее — новые вопросы к тем документам, которые они читают, а затем их объединяют в тексты, книги, учебники, учебные пособия и так далее.

Так вот, понимаете, в чем дело: в 90-е годы, в постсоветское время, а затем и в наши дни, запрос к истории казачества — это запрос на государственную историю. В казаках как раз-таки и видят прежде всего служак престолу, монархии. Прежде всего в них видят людей, которые участвовали в военных походах, сражались против Наполеона, в русско-турецких войнах и везде стяжали громадную славу. То есть мотив казачьей службы сейчас представляется как наиболее актуальная часть казачьего прошлого. Почему так происходит — другой важный вопрос, но должен сказать, что у нас в 90-е годы произошла нормализация государства, государство стало очень эффективным. Многие серьезные монографические исследования исходят из того, что Российская империя вполне успешно развивающееся государство. Главными героями истории вновь стали не декабристы и не люди, которые занимались социальным протестом, а цари, министры и так далее. Мы вновь историю мерим так, как мерил Карамзин, то есть по правителям, и с ними связываем развитие государства.

Ирина Прохорова: Ваша книга показывает, что превращение казаков в служак престолу — это довольно позднее явление, а идея вольного Дона и идея свободы сопровождала их довольно долго. Как складывалась идея вольного Дона и как вообще складывалось вольное казачество?

Амиран Урушадзе: Я начну с того, на ком или в связи с чем закончилась история большой свободы на Дону. Это, конечно, связано с временем Петра Великого. Петр подчинил Дон, превратил его в служилую реку. Дон стал важной линией коммуникации во время Азовского осадного сидения. А вообще донское казачество — самое с тарое. Это первый крупный казачий социум. О том, откуда ведет свое начало его история, существует множество споров и часто взаимоисключающих исторических концепций, но так или иначе мы можем говорить о том, что казачество на Дону как сообщество людей, как социум, начинает складываться со второй половины XVI столетия. Что касается происхождения казачества — здесь тоже существует множество версий, которые также исключают одна другую. Но очевидно, что значительная часть казачества имела не самое благородное беглокрестьянское происхождение.

Разумеется, частично казачество формировалось из людей, которые бежали — от тяжелых условий жизни, от бояр, от владельцев земли. То есть это были люди, которые искали прежде всего воли, не задумываясь о каких-то политических правах и свободах. Они искали прежде всего лучшей доли, то есть земли, где они могли бы жить, построить дом, найти себе пропитание и всякий раз не горбатиться на хозяина. Другим важным источником формирования казачества и его традиции были люди более благородного происхождения — дворяне, а зачастую даже князья, которые бежали из Московского государства по политическим мотивам. Потому что если мы говорим о второй половине XVI века, то очень многие были недовольны политикой Ивана Грозного. И находились смельчаки, которые были не готовы ждать, когда придет их черед. Они бежали на Дон в поисках свободы, необходимой для продолжения жизни, прекрасно понимая, что атмосфера террора рано или поздно самым печальным образом скажется и на их судьбе.

Амиран Урушадзе: Ну так это обычное право, это кодекс. То же самое было и у казаков, и тоже там все вполне логично, прямо и по-честному. А знаменитые образы казака как человека хитрого появляются уже в XVIII – XIX столетии. Сама природа казачества, в том числе и психология, начинает меняться.

Самый большой исторический сдвиг в истории казачества абсолютно тектонического характера — это восстание Кондратия Булавина 1707 – 1708 годов. Кондратий Булавин — донской казак, и, соответственно, восстание тоже можно считать казачьим, хотя в советской историографии оно именовалось одной из четырех крестьянских войн в истории России. Но тем не менее это было восстание за попранные казачьи интересы и за казачьи свободы. Это восстание было самым жестоким образом подавлено. Именно к этому времени относится совершенно жуткая картина, когда виселицы с повешенными были пущены вниз по течению Дона. Совершенно жуткая история. Почему была такая реакция Петра Великого? Во-первых, Петра Великого в принципе трудно заподозрить в каких-то сантиментах, но особая жестокость объясняется еще и тем, что для государства восстание Булавина было фактически ударом в спину: Россия в то время вела изнурительную Северную войну со Швецией, и, разумеется, какая-то еще внутренняя крамола вызывала такую реакцию — тут уж вообще надо карать этих изменников без пощады и очень часто — без разбора.

После этого, конечно, Дон начинает терять свободный дух, пространство свободы начинает сжиматься и сокращаться, как шагреневая кожа. Казачество само прекрасно понимает, что оно оказывается в новых условиях, когда вместо свободы нужно иметь достаток. В казачестве постепенно начинают выделяться элитные группировки — так называемая старшина. Она начинает богатеть. Когда приходит богатство, хочется еще большего богатства, а главное — чтобы оно раз и навсегда за тобой было утверждено и чтобы никто не мог у тебя его отобрать. Поэтому сама казачья старшина начинает всячески подчеркивать свою лояльность государству, тем более что казаки выучили эти кровавые уроки — прежде всего, кровавый урок Булавинского восстания. После этого к рубежу XVIII и XIX столетий казачество фактически становится частью Российского государства. Казачья аристократия, скажем так, становится частью дворянского сословия Российской империи, элитные группировки обзаводятся крепостными, которых было довольно много, потому что крестьяне бежали на Дон еще весь XVIII век. Почему — потому что «с Дона выдачи нет», на Дону много свободной земли, а хозяева, владельцы земли, даже если наниматься к помещику, давали больше времени и возможностей работать на себя. И в этом смысле Дон, Область Войска Донского, а тогда еще — Земля Войска Донского в сознании малороссийских крестьян и вообще российского крестьянства были землей обетованной, куда можно было убежать от непосильной барщины и прочих обязательств перед помещиками.

Ирина Прохорова: В вашей книге есть замечательная история. Когда бежали крестьяне, чем дальше они бежали — тем были лучше условия, и помещики выставляли грабли, где зубцы означали, сколько дней крестьянин может работать на себя. И чем глубже они убегали в Дон, тем больше было дней, которые они могли потратить на себя, а не на барские земли. Интересно, как складывается этот странный язык переговоров.

Амиран Урушадзе: На пограничных территориях Дона и малороссийских губерний было довольно много крестьян, поэтому донские помещики диктовали условия: например, два дня можете поработать на себя — и, соответственно, два зубца на граблях. А дальше свободной рабочей силы становится все меньше и меньше — соответственно, и условия лучше, но туда еще нужно дойти, что было не так просто. Но постепенно условия на Дону ухудшались — после того, как Дон стал частью Российской империи и превратился из пространства опасной, рискованной свободы в особую губернию, и условия существования крестьян стали больше похожи на те условия, в которых они жили и в малороссийских, и в центральных российских губерниях. Свободы становится меньше везде — и для крестьян, и для самого казачества, которое тоже становится все более и более жестко пристегнуто к Российской империи и все больше и больше находится под едва ли не тотальным контролем российской бюрократии.

Ирина Прохорова: Толстой говорил, что наша история сделана казаками, и я, например, совершенно себе не представляла, что чудовищные аракчеевские военные поселения были попыткой смоделировать казачье сообщество. По-моему, Александр I говорил — мол смотрите, как замечательно — они вроде и землевладельцы, а если что, быстро собираются в военные дружины. Это классическая логика нашего государства — выхватывать какой-то очень специфический кейс и пытаться переносить это на общую систему управления. И закончилось все это тем, что казаки действительно оказались вооруженной гвардией, которая используется уже теперь для подавления свободы. И здесь вот что интересно. Появляется казацкая конница с нагайками, которая хлещет людей. Ведь бить своих должно быть психологически очень сложно. О чем говорит та легкость, с которой это делалось? Что казачество не считало себя частью сообщества, имело какую-то свою идентичность и поэтому било, грубо говоря, не своих, а чужих? Почему именно казаки оказались столь эффективной плеткой государства?

Ирина Прохорова: Нагайками побили, потоптали лошадьми — ничего страшного!

Амиран Урушадзе: По мысли имперской власти, это вполне гуманно — не расстреляли же на месте. Но вместе с тем есть множество источников, которые говорят о том, что казаки не считали такую службу престижной. И если я не ошибаюсь, есть очень интересное высказывание Троцкого, который как-то написал, что революция проскочила под брюхами казачьих лошадей. То есть это тоже говорит о том, что не все казаки так уж монолитно выполняли первый же приказ о разгоне демонстрантов, хотя, конечно, в народной памяти они остались прежде всего людьми, которые беспощадно разгоняют рабочие демонстрации.

Ирина Прохорова: Мне кажется важным, что, помимо народной памяти, в которой все это остается, в случае с казаками их образ был закреплен советской пропагандой. И здесь возникает еще один важный момент — расказачивание, которое было очень жестоким. Собственно, «Тихий Дон» немножечко об этом говорит. «Поднятая целина» вообще уже ни о чем не говорит, но все-таки намеки там есть. Не была ли успешность расказачивания связана с тем, что отрицательный образ казаков, сохраненный в народной памяти, был потом использован большевиками?

Амиран Урушадзе: Казакам вообще очень не повезло после того, как советская власть победила, потому что, с одной стороны, казаки все-таки в массе своей выступили против большевизма и остались на позициях белых, и в Гражданской войне большая часть казачества поддержала именно белое движение. С другой стороны, с точки зрения его социально-экономических характеристик и параметров казачество было явлением, которое очень сложно было бы приспособить к новым социалистическим реалиям, не разрушив окончательно. Потому что казак — это, прежде всего, собственник земли. Именно поэтому, если и говорить о возрождении казачества в современную эпоху, то делать это можно очень осторожно, потому что в нем нет основы. Никто, естественно, новым казакам никакой земли не даст. Поэтому этой связки — казак и земля — уже больше в истории, разумеется, не повторится, а значит, не повторится того казака и той казачьей культуры, которая была ранее. А для советской власти образ казака был вместилищем всех возможных пороков. С одной стороны, верные престолу служаки, которые значительную часть своей истории воевали во славу императорской семьи Романовых, а с другой стороны — еще и собственники земли. Как с ними можно разговаривать? Только уничтожить.

Ирина Прохорова: Интересно, что после войны выходит эта, простите, по-другому не могу сказать, идеологическая залипуха — «Кубанские казаки», фильм, где показывается изобилие, когда вся страна голодала, все эти муляжи. Вдруг возникает совсем другой образ богатой земли, красивые люди, которые поют песни, одеты а-ля казаки и так далее. Как это можно объяснить?

Амиран Урушадзе: Это попытка показать, что ничего не было. Мы как приняли столько-то народов, так они и существуют вместе с нами, и все процветают. Вы совершенно правильно сказали, что это идеологическая залипуха, от начала и до конца абсолютно лживая. Она создана по всем законам — уж если лгать, то лгать напропалую! Поэтому и было показано, что и казаки с нами, и казачество тоже нас поддержало, славные казаки. Это тем более странно, учитывая, что значительная часть казачества и многие казачьи лидеры воевали на стороне нацистской Германии в годы Великой Отечественной войны — Шкуро, Краснов. Краснов вообще абсолютно одиозная личность. Часть казачества поддержала немцев, а тут выходит, что казаки — такие молодцы и все за советскую власть. Такая рафинированная идеология, фантастика.

Ирина Прохорова: Я помню воспоминания Василя Быкова о голодной Белоруссии, когда он говорит: мы искренне верили, что мы тут голодаем, а там вот как люди живут. Мне кажется, эта мифологическая конструкция вольного и сытного Дона, которого уже давно не существовало, вдруг откуда-то была притащена и включена в этот фильм. Такая искаженная культурная память, это очень любопытно.

Амиран Урушадзе: Любопытно, и с другой стороны — ведь это сделано небесталанно. Давайте вспомним слова Толстого: «Весь народ казаками желает быть». То есть если бы показали сытых, довольных, веселых, косая сажень в плечах и бугрятся мышцы повсюду, каких-нибудь колхозников, в это очень сложно было бы поверить. А вот когда показывают казаков — казаки всегда как-то особенно жили, где эти казаки — далеко, где-то там на Кубани, на какой-то окраине. В это психологически поверить легче, такая ориенталистская картинка о том, что где-то далеко все хорошо. Я свою книгу начинаю с эпизода, который меня просто ошеломил и буквально заставил сесть и что-то такое написать хотя бы научно-популярное на тему свободного вольного Дона.

Я был в музее лейб-гвардии Донского казачества. Известно, что казаки служили в российской императорской гвардии. Один из самых известных донских казачьих вольнодумцев Евграф Грузинов, который прямо бросил вызов и императору Павлу I, и Российской империи, и порядкам, которые царили в Российской империи, тоже служил в гвардии в Петербурге. И я ничего не нашел в экспозиции этого музея о Грузинове, хотя он был известным человеком, гвардейским полковником, который был в свите Павла I, участвовал в его коронации. И я спрашиваю у администратора музея, замечательного человека, прекрасного знатока истории казачества: почему же нет ничего про Евграфа Грузинова? А он и говорит: «Ну, это же личность неоднозначная». Поэтому все это очень и очень сложно. Настроения в обществе не появляются просто в какой-то среде, где ничего другого нет, кроме мечтаний и фантазий. Если в интеллектуальном пространстве будет представлена тема вольного Дона и вольного донского казака, а не только служилого Дона и казака с пикой, шашкой или с нагайкой, то тогда, соответственно, и будет возможно припоминание, где-то изобретение, а где-то переизобретение этих вольных традиций, которые были присущи Дону на значительном отрезке его истории.

Ирина Прохорова: Но, с другой стороны, хочу заметить, что в советских учебниках истории разговор о том, как бежали крестьяне к лучшей жизни на Дон, всегда был. Поэтому так или иначе в остаточном виде в официальной историографии это остается. Так что будем смотреть, интересно, как будет дальше развиваться это историографическое творчество как сверху, так и снизу, то есть как сообществе самих казаков, так и историков.

Источник

Обычаи, традиции, нравы казаков

ОБЫЧАИ, ТРАДИЦИИ, НРАВЫ КАЗАКОВ

Помни, брат, что у казаков:

Традиции и обычаи казаков

Казак не может считать себя казаком, если не знает и не соблюдает традиции и обычаи казаков. За годы лихолетья и уничтожения казачества изрядно выветривались и исказились под чуждым влиянием эти понятия. Даже наши старики, родившиеся уже в советское время, не всегда правильно трактуют неписаные казачьи законы.

Беспощадные к врагам, казаки в своей среде были всегда благодушны, щедры и гостеприимны. В основе характера казака была какая-то двойственность: то он весел, шутлив, забавен, то необычайно грустен, молчалив, недоступен. С одной стороны, это объясняется тем, что казаки, глядя постоянно в глаза смерти, старались не пропускать выпавшую на их долю радость. С другой стороны – они философы и поэты в душе – часто размышляли о вечном, о суете сущего и о неизбежном исходе этой жизни. Поэтому основу в формировании морально-нравственных устоев казачьих обществ составили 10 Христовых заповедей. Приучая детей к соблюдению заповедей Господних, родители по народному их восприятию поучали: не убивай, не кради, не блуди, трудись по совести, не завидуй другому и прощай обидчиков, заботься о детях своих и родителях, дорожи девичьим целомудрием и женской честью, помогай бедным, не обижай сирот и и вдовиц, защищай от врагов Отечество. Но прежде всего крепи веру православную: ходи в Церковь, соблюдай посты, очищай душу свою – через покаяние от грехов, молись единому Богу Иисусу Христу и добавляли: если кому-то что-то можно, то нам нельзя – МЫ КАЗАКИ.

Чрезвычайно строго в казачьей среде, наряду с заповедями Господними, соблюдались традиции, обычаи, поверья, которые являлись жизненно-бытовой необходимостью каждой казачьей семьи, несоблюдение или нарушение их осуждалось всеми жителями хутора или станицы, поселка. Обычаев, традиций много: одни появляются, другие исчезают. Остаются те, что наиболее отражают бытовые и культурные особенности казаков, что сохраняются в памяти народа от далекой старины. Если коротко сформулировать их, то получатся своеобразные неписанные казачьи домашние законы:

1. Уважительное отношение к старшим.

2. Безмерное почитание гостя.

3. Уважение к женщине (матери, сестре, жене).

Казак и родители

Почитание родителей, крестного и крестной было не просто обычаем, а внутренней потребностью заботой о них сына и дочери. Сыновний и дочерний долг перед родителями считался исполненным после того, когда будут справлены поминки сорокового дня, после ухода их в мир иной.

Крестная мать помогала родителям готовить к будущей замужней жизни девочку-казачку, приучала ее к домашнему хозяйству, рукоделию, бережливости, труду.

На крестного отца возлагалась главной обязанностью подготовка казачонка к службе, причем за военную подготовку казака спрос с крестного отца был большим, чем с родного отца.

Авторитет отца с матерью был не просто непререкаем, а настолько почитаем, что без благословения родителей не начинали никакую работу, не принимали решения по наиболее важным делам. Характерно, что этот обычай сохранен в казачьих патриархальных семьях до сегодняшнего дня. Артист-певец с мировым именем Шахматов рассказывает, что у его 90-летнего отца 8 сынов, которые начинают свой рабочий день с получения родительского благословения.

Непочитание отца с матерью считались за большой грех. Без согласия родителей и родни, как правило, не решались вопросы создания семьи: родители принимали самое непосредственное участие в ее создании. Развод у казаков в прошлом являлся редчайшим явлением.

В обращении с родителями и вообще со старшими соблюдались сдержанность, вежливость и уважительность. На Кубани обращались к отцу, матери только на «Вы» — «Вы, мама», «Вы, тату».

Старшинство являлось жизненным укладом казачьей семьи и естественной необходимостью повседневного быта, что скрепляло семейные и родственные узы и помогало в формировании характера, которого требовали условия казачьей жизни.

Отношение к старшим

Уважение старшего – одно из главных обычаев казаков. Отдавая дань уважения к прожитым годам, перенесенным невзгодам, казачьей доли, наступающей немочи и неспособности постоять за себя – казаки при этом всегда помнили слова священного Писания: «Перед лицом седого вставай, почитай лицо старца и бойся Бога своего – Я Господь Бог ваш».

Обычай уважения и почитания старшего по возрасту обязует младшего, прежде всего, проявлять заботу, сдержанность и готовность к оказанию помощи и требовать соблюдения некоторого этикета (при появлении старика все должны были встать – казаки при форме приложить руку к головному убору, а без формы — снять шапку и поклониться).

В присутствии старшего не разрешалось сидеть, курить, разговаривать (вступать без его разрешения) и тем более – непристойно выражаться.

Считалось непристойным обгонять старика (старшего по возрасту), требовалось испросить разрешение пройти. При входе куда-либо первым пропускается старший.

Неприличным считалось младшему вступать в разговоры в присутствии старшего.

Старику (старшему) младший обязан уступить дорогу.

Младший должен проявлять терпение и выдержку, при любых случаях не прекословить.

Слова старшего являлись для младшего обязательными.

При общих (совместных) мероприятиях и принятии решений обязательно испрашивалось мнение старшего.

При конфликтных ситуациях, спорах, раздорах, драках слово старика (старшего) являлось решающим и требовалось немедленное его исполнение.

Вообще у казаков и особенно у кубанцев уважение к старшему являлось внутренней потребностью на Кубани даже в обращении редко можно услышать – «дед», «старый» и прочее, а ласково произносится «батько», «батьки».

Уважение к старшему прививалось в семье с ранних лет. Дети знали, кто из них в отношении кого старше. Особенно почиталась старшая сестра, которую до седых волос младшие братья и сестры величали няней, нянькой, так как она заменяла им занятую домашней работой мать.

Казаки и гости

Безмерное уважение к гостю обуславливались тем, что гость считался посланцем Божьим. Самым дорогим и деланным гостем считался незнакомый из дальних мест, нуждающийся в приюте, отдыхе и опеке. В шутливой казачьей застольной песне – частушке «Ала-верды» наиболее точно выражено почитание гостя: «Нам каждый гость дается Богом, какой бы не был он среды, хотя бы в рубашке убогом – ала-верды, ала-верды». Заслуженно подвергался презрению тот, кто не оказывал уважения гостю. Независимо от возраста гостя, ему отводилась лучшее место за трапезой и на отдыхе. Считалось неприличным в течение 3-х суток спрашивать гостя, откуда он и какова цель его прибытия. Даже старик уступал место, хотя гость был моложе его. У казаков считалось за правило: куда бы он ни ехал по делам, в гости, никогда не брал еды ни для себя, ни для коня. В любом хуторе, станице, поселке у него обязательно был дальний или близкий родственник, кум, сват, деверь или просто сослуживец, а то и просто житель, который встретит его, как гостя, накормит и его, и коня, на постоялых дворах казаки останавливались в редких случаях при посещении ярмарок в городах. К чести казаков, этот обычай и в наше время не претерпел особых изменений. В сентябре 1991 г. когда руководство Казахстана во главе с Назарбаевым отказало в приеме казаков в гостиницах, прибывших в город Уральск по случаю празднования 400-летия службы Яицких казаков государству Российскому, несколько сот казаков были разобраны по казачьим семьям и приняты с присущим казачьим гостеприимством.

В сентябре 1991 года при поездке в г. Азов на празднование юбилея Азовского сидения группа казаков из 18 человек остановилась на привал у родственников сотника Г.Г. Пелипенко в станице Октябрьской (в прошлом Ново-Михайловка) и не были отпущены до тех пор пока не были накормлены наваристым кубанским борщем, домашней снедью под чарку горилки и были предупреждены, что на обратном пути не вздумали не заехать и не рассказать о празднике.

Казачье гостеприимство давно было известно не только историкам, но и простому люду. Одно из воспоминаний современников, хранившихся ныне в архиве, говорит:

«Я служил 2 года в Богуславе (ныне Херсонская область), а оттуда недалеко казачьи рыбные заводы. Бывало, придешь на завод, а тебя даже не спросят, что ты за человек, а тотчас: дайте-ка поесть казаку и чаркой водки попотчует, может быть, он пришел издалека и устал, а когда поешь, еще и предложат отдохнуть, а потом только спросят: «Кто таков? Не ищешь ли работу?

— Так у нас есть работа, приставай к нам.

Наравне с гостеприимством казаки отличались необыкновенной честностью. Как свидетельствует католический священник Китович, в Сечи можно было оставить на улице деньги, не опасаясь, что они могут быть похищены.

Накормить и угостить своим вином прохожего считалось священным долгом каждого казака.

Отношение к женщине

Уважительное отношение к женщине – матери, жене, сестре обуславливало понятие чести казачки, честь дочери, сестры, жены – по чести и поведению женщины мерилось достоинство мужчины.

В семейном быту взаимоотношения между мужем и женой определялось согласно христианского учения (священного писания). «Не муж для жены, а жена для мужа». «Да убоится жена мужа». При этом придерживались вековых устоев – мужчина не должен вмешиваться в женские дела, женщина – в мужские. Обязанности были строго регламентированы самой жизнью. Кто и что в семье должен делать – четко разделено. Считалось за позор, если мужчина занимался женскими делами. Строго придерживались правила: никто не имеет права вмешиваться в семейные дела.

Кто бы ни была женщина, к ней надо было относиться уважительно и защищать ее – ибо женщина – будущее твоего народа. Характерный пример защиты женщины описан в повести казачьего писателя Гария Немченко.

В 1914 году, утром по станице Отрадной проскакал казак с красным флагом, оповещая войну. К вечеру Хоперский полк уже двигался в походной колонне к месту сбора. Вместе с полком, естественно, ехали провожающие – старики и женщины. Одна из женщин управляла лошадью, запряженную в бричку, и проехала одной стороной колес по помещичьему полю. Один из офицеров, известный на весь полк по фамилии Эрдели, подъехал к женщине и хлестнул ее за это плетью. Из колонны выехал казак и срубил его.

Такие были казаки, так свято чтили свои обычаи.

Обычай не допускал, чтобы женщина присутствовала на сборе (круге) даже для разрешения вопросов ее личного характера. За нее с ходатайством выступал или представлял прошение или жалобу отец, старший брат, крестный или атаман.

В казачьем обществе женщины пользовались таким почитанием и уважением, что в наделении ее правами мужчины не было необходимости. Практически в прошлом ведение домашнего хозяйства лежало на матери-казачке. Казак большую часть жизни проводил на службе, в боях, походах, на кордоне и пребывание его в семье, станице было кратковременным. Однако, главенствующая роль как в семье, так и в казачьем обществе принадлежало мужчине, на котором лежала главная обязанность материального обеспечения семьи и поддержания в семье строгого порядка казачьего быта.

Слово хозяина семьи было непререкаемо для всех его членов и примером в этом являлась жена казака – мать его детей.

Заботу о воспитании подрастающего поколения проявляли не только родители, но все взрослое население хутора, станицы. За непристойное поведение подростка взрослый не только мог сделать замечание, но и запросто «надрать уши», а то и «угостить» легкой оплеухой, сообщить о случившемся родителям, которые незамедлительно «добавят».

Родители удерживались от выяснения своих отношений в присутствии детей. Обращение жены к мужу, в знак почитания его родителей, было только по имени и отчеству, как отец и мать мужа (свекровь и свекор) для жены, так и мать и отец жены (тесть и теща) для мужа являлись Богоданными родителями.

Женщина-казачка к незнакомому казаку обращалась словом «мужчина». Слово «мужик» у казаков считалось оскорбительным.

Женщина-казачка считала для себя за великий грех и позор появиться на людях (обществе) с непокрытой головой, носить мужской тип одежды и стричь волосы. На людях, как ни странно, сегодня покажется, между мужем и женой соблюдалась сдержанность с элементами отчужденности.

Казак к незнакомой женщине-казачке обращался, как правило, к старшей по возрасту «мамаша», а равной — «сестра», к младшей — «дочка» (внучка). К жене – индивидуально каждый усвоенному с молодых лет: «Надя, Дуся, Оксана» и т.д. к пожилым годам – нередко «мать», а то и по имени- отчеству. В качестве приветствия друг друга казаки слегка приподнимали головной убор и с рукопожатием справлялись о состоянии здоровья семьи, о положении дел. Казачки кланялись мужчине на его приветствие, а между собой обнимались с поцелуем и беседой.

При подходе к группе стоящих и сидящих, казак снимал шапку, кланялся и справлялся о здоровье – «Здорово, казаки!», «Здорово бывали, казаки!» или «Здоровенько булы казаки!». Казаки отвечали – «Слава Богу». В строю, на смотрах, парадах полковых и сотенных построениях на приветствия казаки отвечали согласно воинского устава: «Здравия желаю, господин. ».

При исполнении Гимна России, области войска согласно Уставу снимали головные уборы.

При встрече, после долговременной разлуки, а также при прощании, казаки обнимались и прикладывались щеками. Целованием приветствовали друг друга в Великий праздник Воскресения Христова, на Пасху, причем целование допускалось только среди мужчин и отдельно – среди женщин.

Среди казачьей детворы, да и среди взрослых, было принято здороваться (приветствовать) даже незнакомого человека, появившегося в хуторе или станице.

Дети и младшие по возрасту казаки как к родным, знакомым и незнакомым обращались, называя «дядя», «тетя», «тетка», «дядька» и, если знали, называли имя. К пожилому казаку(казачке) обращались: «батя», «батько», «диду», «баба», «бабуня», «бабушка», добавляя, если знали, имя.

При входе в хату (курень) крестились на образа, мужчины предварительно снимали шапку, тоже делали и при выходе.

Извинения за допущенную оплошность произносили со словами: «Простите меня, пожалуйста», «Прости, ради Бога», «Прости Христа ради». Благодарили за что-либо: «Спасибо!», «Храни тебя Господь», «Спаси Христос». На благодарение отвечали: «На здоровье», «Не за что», «Пожалуйста».

Без молитвы не начинали и не заканчивали ни одно дело и прием пищи – даже в полевых условиях.

Характерной особенностью казачьей души была потребность проявить доброту и услугу вообще, а постороннему особенно (подать оброненное, помочь поднять, поднести что-либо по пути, помочь при подъеме или выходе, уступить место для сидения, подать при общем застолье что-либо соседу или рядом сидящему. Прежде чем самому что-либо съесть или утолить жажду, должен был предложить рядом стоящему (сидящему).

За грех считали отказать в просьбе просящего и в подаянии – нищему (считалось – лучше всю жизнь давать, чем просить). К жадному человеку остерегались обращаться с просьбой, а при проявлении жадности в момент исполнения просьбы отказывались от услуги, памятуя, что это не послужит добру.

Предпочитали казаки за правило обходиться тем, что есть, а не тем, чем бы хотелось, но не быть в долгу. Долг, говорили, хуже неволи, и старались немедля освободиться от него. За долг считали и проявленную к тебе доброту, бескорыстную помощь, уважение. За это казак должен был рассчитаться тем же.

Пьяниц, как и в любом народе, не переносили и презирали. Умершего от перепоя (алкоголя) хоронили на отдельном кладбище вместе с самоубийцами и вместо креста на могилу забивали осиновый кол.

Самым отвратительным пороком в человеке считали обман не только делом, но и словом. Казак, не выполнивший данного им слова или забывший о нем, лишал себя доверия Бытовала поговорка: «Изверился человек в рубле, не поверят и в игле».

Детям до совершеннолетия, не разрешалось быть за столом во время гуляния, приема гостей и вообще в присутствии посторонних. И не просто запрещалось сидеть за столом, но и находиться в комнате, где идет застолье или разговор старших.

В старообрядческих казачьих семьях был запрет на курение и на выпивку, кроме вина.

Долго существовал обычай умыкания невесты, в случае несогласия родителей невесты на выдачу за неугодного им жениха. Умыкание, как правило, было по предварительному сговору молодых.

За опороченье девицы, если урегулирование конфликта не заканчивалось созданием семьи (свадьбы), виновника ожидала месть родных, двоюродных и троюродных братьев опороченной (нередко приводящая к кровопролитию).

Казак в быту

Еще одна характерная деталь казачьего быта: одежду казак воспринимал, как вторую кожу тела, содержал ее в чистоте и опрятности и никогда не позволял себе носить чужую одежду.

Любили казаки застолье, общение, любили и выпить, но не напиться, а попеть песни, повеселиться, поплясать. За столом у казаков горилку не разливали, а подносили на разносе (подносе) и, если кто уже перехватил «лишку», то его просто обносили, а то и отправляли проспаться.

Не принято было неволить: хочешь –пей. Не хочешь – не пей, но рюмку обязан поднять и пригубить, поговорка говорила «подавать можно, неволить нельзя». Застольная песнь напоминала: «Пей, но ум не пропивай».

В обиходе казачьей жизни было много и других особенностей быта, которые были порождены условиями их жизни. Нередко, особенно от людей, интересующихся прошлым (чаще от женщин) можно было услышать: «Вот вы, казаки, как дикари, никогда под ручку с женой не появлялись на улице – она идет сзади или сбоку, вы даже ребенка на руках на улице не носили» и прочее.

Да, было когда-то и это, но обуславливалось заботой о женщине, чтоб не нанести ей лишний раз душевной травмы. Проводя жизнь в боях, казаки, естественно, несли потери и нередко значительные. И представьте казака, идущего в обнимку со своей любезной, а навстречу – другая молодая мать-казачка, потерявшая мужа – с одним ребенком на руках, а другой держится за подол. Что творится в душе этой казачки, когда малыш спрашивает: «Мама, а где мой батя?».

По той же причине и с ребенком на руках казак не появлялся на людях.

Характерно: в прошлом у казаков в свадебных торжествах могли участвовать только женатые и замужние. Для неженатой молодежи отдельно проводились вечеринки и в доме жениха, и в доме невесты до основной свадьбы – это было заботой о нравственности устоев молодежи – ибо на свадьбе в торжествах и пожеланиях допускались определенные вольности.

Очень был востребован культ подарков и гостинцев. Никогда казак не возвращался после долгой отлучки из дома без подарков, а при посещении гостей и в гости не ходили без гостинца.

У Терских и отчасти у кубанских казаков был принят обычай: перед засылкой сватов жених кидал свою палку во двор невесты.

У Яицких казаков отец невесты не справлял приданое, по договоренности уплачивал деньги – за приданое – так называемую «кладку» — отец жениха.

Похороны в казачьей семье

Умершую в девичьи года девушку-казачку несли на кладбище только девушки, а не женщины и тем более не мужчины. Так отдавалась дань уважения целомудрию и непорочности. Покойника несли на кладбище на носилках, гроб покрывали темным покрывалом, а девицы – белым. Могилы копались глубокие. Сбоку от могилы выкапывалась (оборудовалась) ниша. Туда и устанавливали гроб два, а то и три казака.

Конь у казака

Не принято было у яицких казаков иметь боевого (строевого) коня-кобылицу.

У терских казаков при выезде казака из дома коня седлала и подводила к казаку жена, сестра, а иногда и мать. Они и встречали, коня расседлывали, при необходимости и следили, чтоб конь полностью остыл, прежде чем его поставят в конюшню к пойлу и корму.

У кубанцев перед выездом из дома на войну коня казаку подводила жена, держа повод в подоле платья. По старому обычаю, она передавала повод, приговаривая: «На этом коне уезжаешь, казак, на этом коне и домой возвращайся с победой». Приняв повод, только после этого казак обнимал и целовал жену, детей, а нередко и внучат, садился в седло, снимал папаху, осенял себя крестным знамением, привставал на стремена, взглянув на чистую и уютную белую хату, на палисадник перед окнами, на вишневый сад. Потом нахлобучивал папаху на голову, огревал нагайкой коня и карьером уходил к месту сбора.

Вообще у казаков культ коня преобладал во многом над другими традициями и поверьями.

Перед отъездом казака на войну, когда конь уже под походным вьюком, жена вначале кланялась в ноги коню, чтобы уберег всадника, а затем родителям, чтобы непрестанно читали молитвы о спасении воина. Тоже повторялось после возвращения казака с войны (боя) на свое подворье.

Кинжал у казака

У линейных (кавказских) казаков и кубанцев считалось за позор, в прошлом, конечно, покупать кинжал. Кинжал, по обычаю, или передается по наследству, или в качестве подарка, или, как ни странно, крадется или добывается в бою. Была поговорка, что кинжалы покупают только армяне (которые скупали их для перепродажи).

Казак и казаки

Казаки в общежитии своем были привязаны друг к другу как братья, гнушались воровства между собой, но грабеж на стороне и, особенно у неприятеля, у них был вещью обыкновенной. Трусов не терпели и вообще считали первейшими добродетелями целомудрие и храбрость. Не признавали краснобайства, памятуя: «Кто развязал язык, тот вложил саблю в ножны». «От лишних слов слабеют руки» — и больше всего почитали волю. Тоскуя по родине, казак-поэт первой эмиграции Туроверов писал:

Муза – только свобода и воля,

Песня – только к восстанию зов.

Вера – только в дикое поле.

Кровь – одной лишь стране казаков.

Рождение казака

Казаки ценили семейную жизнь и к женатым относились с большим уважением, и только постоянные военные походы заставляли их быть холостыми. Развратников холостые казаки в своей среде не терпели, наказывались развратники смертью. Рожденного младенца холостые казаки (принявшие обет безбрачия) нянчили все, и, когда у него появлялся первый зубок, все непременно приходили смотреть его и восторгам этих закаленных в боях воинов не было конца.

Трехлетние дети уже свободно ездили на лошади по двору, а в 5 лет скакали по степи.

Женщина-казачка

Девушки-казачки пользовались полной свободой и росли вместе со своими будущими мужьями. Чистота нравов, за которой следила вся казачья община, была достойна лучших времен Рима, где для этого избирались из самых благонадежных граждан особые цензоры. До первой половины 16 века еще сохранялось веяние востока – власть мужа над женой была неограниченной. В конце 17 века хозяйки, особенно пожилые, стали уже приобретать большое влияние в домашнем быту и частенько одушевляли беседы старых рыцарей своим присутствием, а когда те увлекутся в беседе – и своим влиянием.

Казачки в большинстве своем – тип красавиц, веками сложившийся как естественный отбор из плененных черкешенок, турчанок и персиянок, поражал и поражает своей миловидностью и привлекательностью. В своей повести «Казаки» уже в первой половине 19 века Л.Н. Толстой писал:

Красота гребенской женщины-казачки особенно поразительна соединением самого чистого типа черкесского лица с могучим сложением северной женщины. Казачки носят одежду черкесскую – татарскую рубаху, бешмет, чувяки, но платки завязывают по-русски. Щегольство, чистота и изящество в одежде и убранстве хат составляют привычку и необходимость жизни.

К чести женщины-казачки-хозяйки следует отнести их заботливость о чистоте своих жилищ и опрятность их одежды. Эта отличительная черта сохраняется и до сего времени. Таковы были матери, и воспитательницы грозных казаков старого времени.

Душа казака

Казак и богатство

Некоторые историки, не понимая духа казачества – идейных борцов за веру и свободу личности, упрекают их в корысти, жадности и склонности к наживе – это по незнанию.

Однажды турецкий султан, доведенный до крайности страшными набегами казаков, задумал купить их дружбу выдачей ежегодного жалованья, вернее ежегодной дани. Султанский посол 1627-37 годах принимал к тому все усилия, но казаки остались непреклонными и только смеялись над этой затеей, даже сочли эти предложения за оскорбление казачьей чести и ответили новыми набегами на турецкие владения. После того, дабы склонить казаков к миролюбию, султан прислал с тем же послом в подарок войску четыре золотых кафтана, но казаки с негодованием отвергли этот дар, говоря, что султанские подарки им не нужны.

Морские походы

Морские походы или поиски казаков поражают своей смелостью и умением пользоваться всякими обстоятельствами. Буря и грозы, мрак и морские туманы являлись для них обычными явлениями и не останавливали их от достижения задуманной цели. В легких стругах, вмещающих 30-80 человек, с обшитыми камышом бортами, без компаса спускались в Азовское, Черное, Каспийское моря, громили приморские города вплоть до Фарабада и Стамбула, освобождая своих плененных братьев-казаков, смело и дерзко вступали в бой с хорошо вооруженными турецкими кораблями, сцеплялись с ними на абордаж и почти всегда выходили победителями. Разметанные бурей по волнам открытого моря, они никогда не теряли своего пути и при наступлении затишья соединялись в грозные летучие флотилии и неслись к берегам Колхиды, или Румынии, приводя в трепет грозных и непобедимых, по тому времени, турецких султанов в их собственной столице Стамбуле.

Честь казачья

Добрая слава о казаках распространялась по всему миру, их стремились пригласить на службу и французские короли, и германские курфюсты, но особенно соседние православные народы. В 1574г. молдавский господарь Иван пригласил к гетману Смирговскому, преемнику Ружинского, просить помощь против турок. В таком деле единоверным братьям, конечно, отказу быть не могло. Смирговский выступил в Молдавию с небольшим отрядом в полторы тысячи казаков. Сам господарь с боярами выехал навстречу гетману. В знак радости молдаване палили из пушек. После знатного угощенья казачьим старшинам поднесли серебряные блюда, полные червонцев, причем было сказано: «После дальнего пути вам нужны деньги на баню». Но казаки не захотели принимать гостинцы: «Мы пришли к вам, волохи, не за деньгами, не для жалованья, а единственно затем, чтобы доказать вам нашу доблесть и сразиться с неверными, коли к тому будет случай» — ответили они озадаченным молдаванам. Со слезами на глазах Иван благодарил казаков за их намерение.

Недостатки казака

Были в характере казаков и недостатки, большей частью унаследованные от предков. К примеру, не могли удержаться, чтобы не побалагурить, послушать рассказы других, да и самим рассказать о подвигах товарищей. Бывало, что в рассказах этих они и прихвастнут, и прибавят что-то от себя. Любили казаки, вернувшись из заморского похода, шикануть свои нравом и убранством. Отличались они беспечностью и беззаботностью, не отказывали себе в питие. Француз Боплан писал о казаках: «В пьянстве и бражничестве они старались превзойти друг другу, и едва ли найдутся во всей христианской Европе такие беззаботные головы, как казацкие, и нет на свете народа, который мог сравниться в пьянстве с казаками. Однако во время похода объявлялся «сухой закон», отважившегося напиться немедленно казнили. Но и в мирное время быть с водкой запанибрата могли только рядовые казаки, для «начальных людей», кто по существу руководит казачеством, пьянство считалось серьезным недостатком. Среди атаманов всех уровней пьяниц не было, да и быть не могло, ибо им тут же было бы отказано в доверии. Были, конечно, в среде казачества, как и в каждом народе, люди с темным прошлом – разные убийцы, преступники, проходимцы, но никакого влияния они оказывать не могли, им приходилось либо в корне меняться, либо принимать лютую казнь. Всему миру было известно, что законы у казаков, особенно у запорожцев, чрезвычайно строги и расправа быстра.

Казаки от природы были народом религиозным без ханжества и лицемерия, клятвы соблюдали свято и данному слову верили, чтили праздники Господние и строго соблюдали посты. Народ прямолинейный и рыцарски гордый, лишних слов не любили и дела на кругу (Раде) решали скоро и справедливо.

Войсковой судья обычно исполнял роль следователя, исполнителями же приговоров всегда были осужденные, обязанные поочередно казнить друг друга. За воровство обычно приковывали к позорному столбу, где преступника забивали киями (палками) свои же товарищи. За оскорбление начальства и неотдание долга товарищу приковывали к пушке цепями и только в последнее время в Сечи за это полагалась ссылка в Сибирь. За великое воровство или как бы сегодня сказали хищение в особо крупных размерах, виновных ждала шибеница- виселица. От шибеницы можно было избавиться только в том случае, если какая-нибудь женщина или девушка изъявит желание выйти замуж за осужденного.

Кроме шибеницы, запорожцы в редких случаях применяли заимствованный у ляхов гак (крюк), на котором осужденный подвешивался за ребро и оставался в таком положении до тех пор, пока кости его не рассыпятся. Пользовались они иногда острой палкой или колом. Таковы были нравы и обычаи старого казачества.

Тот, кто не уважает обычаи своего народа

не хранит их в своем сердце, тот позорит

не только свой народ, но прежде всего

не уважает самого себя, свой род,

своих древних предков.

Традиции и обычаи казаков собрал

председатель Совета стариков Кубанского казачьего войска,

Источник