талгат баталов личная жизнь
Москвич
Это мой город: режиссер Талгат Баталов
О москвичах как об охваченной жаждой охоты орде.
Я родился…
В Ташкенте. О том, как я оказался в Москве, я сделал моноспектакль «Узбек», в котором сам же и играл. Когда переехал, жил в Химках, в гостинице «Маяк», которую все называли «Маньяк», потому что она была дико мрачная. А потом переехал поближе, в Чертаново, на улицу Кировоградскую. Это был очень светлый период в моей жизни — в той квартире постоянно жило много моих друзей, было все время весело, даже слишком.
С тех пор этот район…
Да там всегда было довольно красиво. Зелень, шашлычки, пруд — нормальная городская окраина. Я давно там не был, честно говоря.
Сейчас я живу…
В центре, на Маяковке, между улицами Фадеева и Чаянова, недалеко от РГГУ. После Химок и Чертаново очень удобно как в смысле работы, так и в смысле жизни вообще. Везде можно дойти пешком или доехать на самокате.
В Москве я люблю гулять…
По своему району — Новослободская, Фадеева, Чаянова, РГГУ; там своя какая-то геометрия и атмосфера. Очень нравится сад «Эрмитаж». Кроме того, очень люблю Замоскворечье. Летом, знаете, везде хорошо.
Мой любимый район…
Маяковка, понятное дело.
А нелюбимый…
Да таких нет, наверное. Не припомню, чтобы где-то чувствовал себя прямо плохо.
В Москве меня можно застать…
В баре «32.05» в «Эрмитаже» — с юности любимое заведение, не изменяю ему. А ресторан есть у меня в спектакле, он заканчивается ужином для участников. Так что поесть всегда могу зайти туда. Но об этом расскажу чуть ниже.
В Москве я никак не доеду…
До посольства Узбекистана на Полянке, чтобы наконец оформить отказ от узбекского гражданства.
Москвичи отличаются от жителей других городов…
Тем, что они все завоеватели, очень деловые и очень стремительные. Такая охваченная жаждой охоты орда, и эта орда мне очень нравится.
Москва лучше других городов тем…
Что в ней есть абсолютная круглосуточность. Я ночью покупал одежду, заказывал и принимал доставку холодильника, а также обнаружил прачечную. Мало где такое реально, я по крайней мере не видел. Она ведь и вправду никогда не спит.
В Москве за последние десять лет…
Переменилось очень многое. Очень многие пыльные углы превратились в аккуратные и красивые места. А еще открылось очень много станций метро — я не помню, чтобы его когда-нибудь строили с такой скоростью.
Мой иммерсивный спектакль «Зеркало Карлоса Сантоса»…
Это очень необычный опыт, погружение в себя с возможностью поделиться с другими результатом этого погружения. Мы создавали «Зеркало» для москвичей, чтобы зрители могли отдохнуть от Москвы, от ее бега, отрешиться от нее на два часа. Современный человек — не только москвич, но москвич особенно — отчаянно нуждается в доступном способе шагнуть за рамки ежедневного привычного опыта, своих каждодневных маршрутов, ежедневно повторяемых действий. Ему нужна дверь в себя, возможность быстро и эффективно столкнуться с реальностью внутреннего диалога, осознать силы, управляющие его днями.
Спектакль начинается с вашего разговора у психотерапевта. Затем мы проводим человека через серию комнат-состояний, чтобы разбудить скрытые ресурсы счастья и запустить у человека программу реализации отложенных или забытых внутренних целей. А в конце мы не бросаем зрителя наедине с собой, а собираем всех за одним столом, чтобы люди делились впечатлениями, ели и выпивали вместе — ведь при всем бешеном ритме столичной жизни москвичи очень мало общаются друг с другом.
Спектакль Талгата Баталова «Зеркало Карлоса Сантоса» идет ежедневно по адресу Большая Дмитровка, 32.
Фото: из личного архива Талгата Баталова
Талгат Баталов: «Это все могло произойти и здесь, если бы Татарстан не остался в составе России»
Мини-гастроли популярного московского «Театра.doc» прошли в Казани в прошедшие выходные. После окончания документального моноспектакля «Узбек» корреспондент «БИЗНЕС Online» побеседовал с Талгатом Баталовым, который выступил в спектакле сразу в двух ипостасях: режиссера и актера. Речь зашла о документальном театре, нелегкой судьбе гастарбайтеров, разнице между отечественным и западным стендапом и культурной разрядке, которая нужна российским регионам, в том числе и Татарстану.
 |
«СТЕНДАП, КОТОРЫЙ СТАВИТ НЕУДОБНЫЕ ВОПРОСЫ»
— Талгат, расскажи, пожалуйста, об истории создания спектакля «Узбек», который ты дал в воскресенье. Что ты в него вложил и что ты получил на выходе?
— Спектакль «Узбек» появился в результате работы режиссерской лаборатории, которая проходила в Сахаровском центре в Москве при театре имени Йозефа Бойса. Называлась она «документальный театр права меньшинств», и на выбор было предложено некоторое количество тем. Свой выбор я остановил на мигрантах, или, как еще говорят, гастарбайтерах, поскольку эта тема мне была понятна. Я сам когда-то переехал из Узбекистана в Россию. Поэтому я знаю про ту жизнь и знаю про то, как люди живут здесь. Поскольку я менял гражданство, у меня сохранилось много реальных документов, связанных с этой историей. Я подумал, что хорошо было бы их вынести на сцену, чтобы зрители тоже все это увидели и поняли, что за этой бумагой стоит бюрократическая «мясорубка». Год назад я уже выступал с «Узбеком» в Казани, на этот раз мы по приглашению «Смены» привезли еще и спектакль «Двое в твоем доме», который поставили вместе с художественным руководителем «Театра.doc» Михаилом Угаровым.
— Ты изначально решил, что роль в спектакле будешь исполнять самостоятельно?
 |
«ПРИХОДИЛ КИРГИЗСКИЙ ПОСОЛ С ДЕЛЕГАЦИЕЙ»
— Как я понимаю, не было четкой структуры, четко прописанного текста. Есть список тем, о которых ты рассказываешь каждый раз по-разному, и, условно говоря, есть коробка с документами, которые ходят по залу, зрители их рассматривают.
— Это не совсем так. В «Узбеке» очень четко построена внутри драматургическая структура, а какие-то изменения происходят за счет формата жанра. Стендап предполагает свободу, и он живет. То есть если происходит какое-то событие, которое нельзя обойти вниманием, связанное с темой, то обязательно появляется новый скетч, но в целом у спектакля есть определенный тайминг и определенная структура, с чего все начинается и к чему все приходит. Есть четыре коробки, кроме моих документов, в них расшифровки бесед с реальными гастарбайтерами, правозащитниками, которые имеют отношение к этой теме. Это уже надстройка, такой второй этаж про людей, которые сталкиваются с этим ежедневно. И есть еще выдержки из статьи Путина, поскольку у нас был интерес добраться уже до самого верха. Что обо всем этом думает президент, на момент создания спектакля тогда еще премьер-министр страны.
— Как восприняла этот спектакль узбекская диаспора в Москве? Были ли к тебе какие-то претензии?
— Нет, никаких угроз не было. Приходил киргизский посол с делегацией, сказал после спектакля, что ему все понравилось. Хочу отметить, что это спектакль не для диаспоры, потому что те вещи, о которых я говорю, они очень понятны тем, кто проходил через все это. Он поставлен для россиян, для людей, которые в ежедневной жизни каждый день с этим сталкиваются, с этими людьми, которые приехали, и отношение к ним всегда очень разное, зачастую негативное. Потому что люди не знают конкретики, того, с чем сталкиваются приезжие. Им кажется, что они понаехали отбирать хлеб, работу и так далее. На самом деле, если посмотреть на всю эту историю, какую работу они отбирают? Мне кажется, что мало кто согласится делать ту работу, которую делают мигранты. Наверное, самая грязная работа там, — в четыре утра колоть лед или заниматься уборкой. Было такое, что подходили зрители, кто-то плакал и говорил: «Знаете, я москвич в третьем поколении, я обалдел, для меня это был такой шок». Люди пишут мне в соцсетях: «Теперь я здороваюсь с дворником». Это, наверное, очень хороший театральный эффект.
— Твои знакомые, узбеки опять же, кто-нибудь из них видел спектакль? Ты рассказал об отношении к спектаклю москвичей. Хотелось бы узнать не общее, а личное отношение кого-нибудь из тех, кто, как ты сказал, с этой бюрократической «мясорубкой» столкнулся.
— Все в основном говорят, что правильно в театре об этом говорить, потому что об этом очень важно говорить. С позиции человека, который знает что-то про Россию и что-то знает про Узбекистан, поскольку я 20 лет прожил там и уже 7 лет здесь. И с этой точки зрения все говорят, что это правильно, это нужно. Другое дело, что узбекам не очень интересно это слушать, потому что они все это проходили.
 |
| Сцена из моноспектакля «Узбек» |
«В ТАТАРСТАНЕ НЕ ХВАТАЕТ НЕФОРМАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ»
— Было ли у тебя особое настроение перед спектаклем в Казани? Все-таки это, как я понимаю, историческая родина твоих бабушек и дедушек?
— Я по национальности татарин, моя татарская ветка попала в Узбекистан из Татарстана и Башкортостана. Мои прабабушка с прадедушкой приехали туда как педагоги. Была такая советская программа, когда близкие по религии народы, этнически близкие, отправлялись заниматься образованием в Среднюю Азию. У меня очень много родни в Казани по бабушкиной линии. Поэтому выступить, даже второй раз, мне здесь интересно. Я думаю, что тема очень близкая, поскольку татары — это люди восточные, им эта тема, тема спектакля должна быть близка с точки зрения того, что это история, в которую могли попасть мигранты, в том числе и в Татарстане. Это все могло произойти и здесь, если бы Татарстан не остался в составе России. А те страны СНГ, которые отделились, те попали в эту историю, вернее, некоторые их граждане оказались в подобной ситуации. Это с точки зрения нехорошей перспективы, которая могла быть.
— Если бы тебе поступило предложение на какой-нибудь большой площадке поставить спектакль, как бы ты к этому отнесся?
— Я бы отнесся к этому очень положительно. Здесь, на своей исторической родине, мне было бы очень интересно. Другое дело, что у меня есть определенные установки и какие-то свои вкусы. Если получится прийти к общему знаменателю, и мне будет интересно этим заниматься, а принимающей стороне будет интересно, то я был бы рад.
 |
| Сцена из спектакля «Двое в твоем доме» |
— А что ты можешь сказать про спектакль «Двое в твоем доме»? Насколько было сложно работать совместно с Михаилом Угаровым?
— Михаил Юрьевич — большой режиссер. Естественно, работать с ним довольно-таки трудно, вместе с тем это колоссальный опыт для меня. Вообще, очень здорово, что мы приехали в Казань с двумя спектаклями. У меня есть такое ощущение, что в Татарстане не хватает неформальной культуры, не академичной, поэтому приезд «Театра.doc» — это хорошо для развития культуры, которая, как известно, должна быть очень разной. В Москве это хорошо видно. Хорошо, что Казань подтягивается в этом смысле. За это стоит благодарить в том числе и фонд поддержки культуры «Живой город».
Милли Фирка
Талгат Баталов: Я жив благодаря узбекам
Post navigation
27.06.2012
Талгат Баталов: Я жив благодаря узбекам
— Папа — художник, мама — инженер.
— Значит, вы из интеллигентной семьи, а рассказываете в спектакле про проблемы трудовых мигрантов. Откуда вам знать, каково приходится реальным гастарбайтерам?
— Я из интеллигентной семьи, но, например, когда приехал сюда, работал официантом в дачном поселке Куркино. У меня был бейджик «Толик», потому что Талгат — это сложное имя, по мнению руководителей кафе. А жил я в гостинице «Маяк» в Химках, которую все называют «Маньяк», потому что она стоит темная на отшибе и даже таксисты отказываются туда ехать. Она полностью заселена таджиками. Таджики живут в комнатках три на три метра — по девять человек. В номерах стоят сварные нары до самого верха, и те, что наверху, спят прямо носом к потолку. А у меня была отдельная комнатка, туда меня устроил папин друг, так что я жил как настоящий VIP. В три часа ночи приходилось возвращаться со смены из ресторана домой, таксист довозил только до подземного перехода под рельсами, его надо было перейти и потом пересечь парк имени Толстого. В нем я первый раз видел, как стреляют в человека: иду домой через детскую площадку, вдруг вижу: один бежит за другим и палит в него из ствола. А напротив — отделение милиции, где тут же гаснет свет. Я спрятался за какими-то качельками.
— То есть в Москве вам впервые пришлось жить в страшном спальном районе?
— В принципе, я сам вырос в заводском районе, где было много веселых ребят. Меня не били только потому, что я учился в художественной школе и умел рисовать — блатные просили меня срисовывать им Брюса Ли для спортзала или портреты Ван Дамма для принта на майке. Но в России другое быдло. В Узбекистане быдло разговорчивое, все решается на словах, и до драки редко доходит. А в России если бьют — то бьют.
— На какого зрителя рассчитан ваш спектакль?
— На русских, тех, кто здесь живет. Диаспора и без спектакля знает, как устроена жизнь приезжих. Мне хотелось, чтобы меня услышали люди, у которых в голове есть эта странная идея, будто приезжие отбирают у них работу. Какую работу? Мыть по ночам посуду, подметать? Ну подметайте, кто мешает. Приезжие тут не работают менеджерами, они делают самую грязную и черную работу. Конечно, зрители театра — это не слишком широкая аудитория. Но это единственное место, где я мог высказаться.
— А кто-то из диаспоры видел спектакль?
— Да, процентов сорок из зала обычно бывает из диаспоры. Они говорят, что у них спектакль скорее вызывает ностальгические чувства. Однажды были посол Узбекистана и атташе по культуре с женами. Но с ними я не разговаривал — предпочитаю с работниками диктатуры не общаться. Еще на сайте Каромата Шарипова, главы «Таджикских трудовых мигрантов», появился комментарий о том, что я мерзкий лицедей. Я брал у него интервью и читаю его монолог в спектакле. Но саму постановку он не видел, это был комментарий на критическую статью в «Газете.ру», где написано, что у Шарипова каша в голове.
— Как прошло интервью с ним?
— Мы пришли с художницей Светой Шуваевой. Она сначала пыталась задавать ему вопросы, но я сразу понял, что это тот еще персонаж, тихонько толкнул ее и говорю: «Тихо, он сейчас сам все расскажет». И действительно он все сам рассказал, прямо единым полотном.
В его монологе на полчаса было всего два слова про мигрантов, а все остальное время он говорил про Госдеп США и евреев: евреи повсюду, они используют рабский труд, руководители всех федеральных миграционных служб — это евреи, во всех банках — евреи, они во всем виноваты. А потом он сам себе противоречит и говорит: «И это хорошо!» Он уверен, что американцы дают деньги на развал России, и если мы будем «вякать на Путина», то дождемся — Сибирь достанется китайцам и тому подобное. Он реально верит в мировой заговор. И при этом он считает себя правозащитником, борцом за права таджикских мигрантов, а в голове у него самый настоящий ад. Непонятно, в чем его функции, с кем он сотрудничает и откуда у него личный офис в центре, с секретаршей.
— Для спектакля вы еще разговаривали с узбекским правозащитником, что он вам рассказал?
— Это был Бахром Хамроев, правозащитник, который сотрудничает с «Мемориалом». У него тяжелая история: его судили в Узбекистане, теперь он невъездной, даже не мог съездить похоронить свою маму. Бахром говорит, что узбеки — это опасная нация. В том смысле, что эти люди 20 лет живут при диктатуре, в положении рабов, при страшной коррупции. Они привыкли, что ничего не решают в своей стране, единственный способ уладить какие-либо проблемы — это замазать, дать взятку. Приезжая в Россию, они, естественно, привозят с собой свои привычки. Бахром, например, разговаривал с милиционерами, которые говорили ему: «Кого ни остановишь, самые трусливые — это узбеки. Даже если у них все документы в порядке, они все равно готовы дать взятку». И менты, в свою очередь, к этому привыкли и кормятся этим. Когда были взрывы в аэропорту Домодедово, вся милиция торчала у узбекского самолета. А на входе в аэропорт не было никого — все были заняты отловом гастарбайтеров, ведь это живые деньги — вот они под носом ходят. Бахром рассказывает, как этот взаимный процесс распространился по всему обществу, начиная с самого верха. Думаю, он очень адекватно понимает все, что здесь происходит.
— То есть вы согласны с тем, что узбеки сами отчасти виноваты в своем положении?
— Недавно я ехал с таксистом-узбеком, мы с ним разговорились. Он мне говорит: «Хотя бы Каримов держит народ. На Востоке нужен такой правитель». Я говорю: «От чего держит? Почему нужен такой? Вот ты здесь работаешь, почему ты не работаешь у себя на родине?» — «Работы нет». — «А что тогда президент делает, по-твоему?» — «Ну, он террористов сдерживает». Этот бред про то, что Каримов якобы защищает страну от мифических террористов, запущен в голову всем узбекам. Это обычная телега всех диктаторов. Когда в Белоруссии мы собирали материал для постановки «Двое в твоем доме», про кандидата в президенты Некляева, видели, что там та же история: Лукашенко сейчас всех от террористов спасает.
— Но ведь Марк Вайль, руководитель театра «Ильхом», в котором вы раньше работали, был убит исламистами. Как же вы говорите, что нет этой угрозы?
— Вы там долго проработали?
— Полтора года. Я делал с ним последний спектакль «Орестея», после которого его убили. Я считаю его своим учителем. От него я узнал, что цель искусства — не просто создавать что-то красивое и радоваться. Художник всегда должен быть неспокойным, его должно волновать то, что происходит с городом, со страной. В каждом спектакле должно быть цельное и актуальное высказывание. «Ильхом» всегда был очень красивым, визуальным театром, но в то же время и очень социальным, в чем-то провокационным. Вайль всегда реагировал на то, что происходит вокруг. Без него театру сложно, конечно. Они и сейчас хотят говорить то, что думают. Но если у вас дома кого-то прирезали за идеи и взгляды, вы неизбежно будете осторожными, даже просто на уровне подсознания. Мы же все были в милиции, подолгу сидели на допросах. И менты говорили странные вещи типа: «Аллах покарал пидораса».
— Как вы решили эмигрировать?
— Это произошло сразу после смерти Вайля. Он был единственным человеком, который меня удерживал там — в смысле творческого развития. «Ильхом» — для Ташкента это потолок. Вокруг очень отсталая театральная реальность: ставят, например, «Мнимого больного» — будто ничего не изменилось с 1970-х годов. Когда Вайля не стало, в театре было совсем не до молодых, им самим нужно было как-то выживать.
— Вы сказали, что в любом спектакле должно быть высказывание. О чем вы говорите в «Узбеке»?
— Очень простое: я сейчас стою перед вами и играю спектакль только благодаря тому, что когда-то моего русского деда и мою прабабушку, бежавших после войны из Харькова через всю страну, приняли и прокормили узбеки. Их приютила узбекская семья, и они выжили. А значит, и я жив только благодаря узбекам. Это очень простое, даже сентиментальное высказывание, но реально так оно и есть.
10 февраля 2015
Я — ТАЛГАТ
На прошлой неделе в «Эрарте» показали «Узбека». Этим спектаклем в Петербурге начались гастроли несгибаемого «Театра. doc».
Минувшим летом, в день независимости Украины, шла я по нашим улицам в ярко-желтом пиджаке и голубой рубашке, изображая одиночное гуляние. Как бы «играя» надетыми одеждами исключительно «тихо сам[а]с собою», так как ни один рядом идущий горожанин не обращал на меня никакого внимания.
Шла и по улице Рубинштейна.
За тротуарным столиком у порога собственного кафе сидела широко известная в театрально-богемных кругах музыкант Варвара Турова, а рядом с ней парнишка.
«Это Баталов», — представила его Варя с такой интонацией, будто за столиком сидел совсем другой Баталов. Так, мимоходом, случилось знакомство с Талгатом, худым брюнетом отчасти восточного типа, который, к слову сказать, политический акцент в моем прикиде и увидел сразу, и заценил)).
Второго же дня встретилась с ним же, но уже на полных два часа, в строгом, серо-холодном, с металлическим привкусом зале «Эрарты». В столице моноспектакль Баталова «Узбек» (номинант «Золотой Маски» 2012) идет аж четвертый год. Немногочисленным увидевшим это высказывание петербуржцам (зал «Эрарты», как известно, невелик, шел спектакль два раза) определенно стоит сказать: «Лучше поздно, чем никогда».
Т. Баталов в сцене из спектакля.
Фото — архив «Театра.doc».
…Молодой человек в спортивном костюме «Адидас» и кожаных туфлях (у ташкентских парней «на районе» так принято), по национальности — полурусский, полутатарин, по профессии — актер, родившийся в Ташкенте в интеллигентной семье (папа — художник, мама — инженер), а нынче живущий в столице России, — рассказывает нам реальные истории из собственной жизни, жизни «понаехавшего». Талгат Баталов после убийства исламистами своего учителя Марка Вайля, руководителя театра «Ильхом», перестал хотеть жить на Родине.
И он в нее приехал.
Свободно перемещаться в двадцатилетнем возрасте по миру, искать новые жизненные смыслы, искать себя в ином пространстве — нормальное, традиционное общепланетарное желание юных созданий.
Однако мировой опыт стране с загадочной душой — не указ. Ее бюрократические структуры вкупе с народом, для которого «чурка» — нормальное, естественным образом летящее в лицо «понаехавшему» слово, — устраивают любому узбеку/таджику/киргизу ту еще житуху.
Да, непроста и неказиста жизнь иноземца. Никто из российских жителей не стремится снять шоры — ни в мегаполисах, ни в крохотных городках. Учиться трудно. Ведь если не каждый представитель местного населения знает, к примеру, чей это там памятник стоит перед Русским музеем, то где уж ему напрягаться, вникать в чужую культуру, различать «восточных людей» по национальности… а уж уважение к ним испытывать… куда там. У нас и вообще-то с уважением неважно. Даже к своим. Даже к себе. Бояться умеем. Злобиться. Жалеть иногда. А вот с уважением не выходит пока. Но это так, к слову.
Лично я за ликбез, посвященный толерантности. Ежедневный, на всех возможных уровнях.
Пример одного из вариантов ликбеза блестяще продемонстрировал «Узбек» Талгата Баталова.
Перемещаясь по периметру зала, становясь то на одну приступочку (чтобы повыше и отовсюду было его видно), то на другую, Талгат — тихим, ровным, спокойным голосом, ни разу не прибегая к крещендо, не раскрашивая слова, не предпринимая никаких актерских спецусилий, чтобы понравиться, — повествовал о том, как менял узбекский военный билет на российский, как обзаводился регистрацией в Тверской области, рассказывал про дистанционное волнение мамы, бесконечные ее смс и телефонные звонки, зачитывал одно из мудрых и одновременно наивных напутственных писем отца, не пользующегося гаджетами, написанное от руки, посланное не по почте, а переданное через живые руки живых людей (летящих самолетами, едущих поездами).
Удивительным образом артист дал почувствовать, что энергично-темпераментная, самозабвенно любящая сына мама Баталова и его немногословный, мужественный отец не в далеком Ташкенте, а рядом, на соседнем с тобой стуле, еще и еще раз слушают сына, ловят каждый поворот его головы.
Зарисовки Баталова написаны емко, точнейшим, часто остроумным языком (взять, хотя бы, к примеру, обширный корпус дам, встречающих на своих рабочих местах военнообязанного Талгата, или мужика из области, с которым герою ради очередной справки пришлось неделю хлестать водку, в перерывах лежа у него на печи).
Стилистическая невнятица, нагромождение слов, вязкость возникает всего лишь трижды.
Встреча Баталова с правозащитником узбеков Бахромом Хамроевым дается зрителю не влет. Тяжелый, длинный, беспросветный монолог Хамроева об узбекско-российских отношениях как отношениях обреченных явно просит редакторского шлифовального инструмента. Эпизод расположен во второй части действия, и, как бы ни был естественен и по-восточному мягок актер, — внимание ослабевает.
Равнодушной оставили еще две главки. Аутентичную статью В. Путина из «Независимой газеты» (о межнациональных отношениях) Талгат читает, не отрываясь от листа бумаги, расположившись по центру зала. Он — на высоком стуле, мы — вокруг. Но на четвертой фразе становится скучно, «стеклянеешь» (лично я быстро-быстро стала прикидывать количество печатных знаков, отведенных президенту на полосе). Есть еще и документальная речь Каромата Шарипова — главы организации «Таджикские трудовые мигранты», у которого Баталов брал интервью. Создается впечатление, что озвучивать броско и жестко реальный (!) свинцовый шариповский бред о жуткой вине евреев и американцев во всех бедах планеты и среднеазиатских народов в частности, о Путине как спасителе этих и заодно остальных народов Земли — артисту физически противно. Слова застревают, зажевываются, от нас же — отскакивают.
Негромкий голос «узбека», монолог глаза в глаза слышит зритель, приглашенный в камерное пространство. Казалось бы, как правило, посетители моноспектаклей — люди, не наделенные пещерным ксенофобским сознанием. Не дергаются в презрительной гримасе их лицевые нервы от вида продавца шаурмы. То есть, месседж Баталова, грубо говоря, не для них.
Телефонный звонок в моем доме. Слышу голос человека с верхним гуманитарным, в ясном уме, голос, знакомый мне с 17 лет:
— Все, все против нас. Мы им покажем. Всем. Европе этой безмозглой, Америке тупой, тупой от основания! Будем терпеть. Мы правы, правы, правы! — переходя на крик: — Мы, Россия, правы! Всегда.
— Как же мы правы всегда?! — вклиниваюсь я. — Ты любила когда-то театр. Вспомни! Мейерхольда били, били, били ни за что. И расстреляли просто так, ни за что! Вспомни хотя бы это…
— Оставь в покое эту перестроечную банальщину, — без паузы, — ты можешь ходить по улицам, как почти по чужой стране? Они что, не накрыли своими среднеазиатскими лицами наш город? Ты что, можешь спросить в большом сетевом магазине у них, обслуживающих овощной отдел, где лежит орегано? Они поймут это слово?
— Но и ты же его не знала еще недавно!
— Русский — мой родной. Незнакомые слова я выучиваю сразу. А они — вообще не могут разговаривать. Видеть их не могу!
Вот и думаю… Если такую речь слышу я от человека как бы собственного круга, то, может быть, Талгату Баталову стоит сменить площадку? С камерной на стадион?
Включить динамики, взять в руки мощный микрофон, посмотреть в глаза тысячной аудитории и начать: «Меня зовут Талгат…