Во что одета девушка освещенная солнцем

Описание картины Валентина Серова «Девушка, освещенная солнцем»

На холсте изображена двоюродная сестра художника Мария Симонович. Девушка сидит в парке под деревом. Одета она просто: в светлую блузку, подхваченную на талии ремешком, и темную пышную юбку. Пышные каштановые волосы уложены в скромную прическу. Она красива традиционной русской красотой: чистая белая кожа, больше глаза под темными дугами бровей, прямой нос и изящно очерченные пухлые губы.

Фигура Марии уже начала обретать женские округлые очертания, но лицо еще не утратило девичью припухлость щек.

Отдельную роль на холсте играет солнечный свет. Он проникает сквозь густую листву дерева и расцвечивает кожу девушки удивительным узором. Солнечные блики танцуют на лице, кистях и блузке, превращая ее в неземное существо, лесную фею, на миг выглянувшую из чащи. Даже парк на заднем кажется заколдованной лесной чащей и манит своей загадочностью. Такая передача света и игра солнечных лучей характерна для полотен импрессионистов, которые старались передать не реалистичную картину, а собственное мимолетное впечатление от увиденного.

Несмотря на то, что Маша хорошо знала Валентина Серова, во время позирования она ощущала смущение и неловкость. Это можно заметить по настороженному взгляду чуть исподлобья, сжатым губам, напряженному положению рук. Возможно, она чувствовала изменения, происходящие с ней, переживала тот этап взросления, когда юная девушка становится молодой женщиной. Но еще не привыкла к новому статусу и самоощущению.

Серову удалось со всей чуткостью передать тот трудноуловимый миг взросления и важный этап в жизни девушки. Художник отрицал влияние импрессионистов на свой живописный стиль, но, несмотря на это, он воспользовался парадигмой этого направления. Живописец запечатлел саму жизнь и юность во всей ее непостоянной изменчивости.

Источник

Девушка, освещённая солнцем

ИСКАТЕЛЬ ИСТИНЫ

(история портрета художника Валентина Александровича Серова «Девушка, освещённая солнцем»)

В 2011 году мир отмечал 100-летие со дня смерти В.А.Серова. Это был еще один повод вдуматься в судьбу художника, вглядеться в его незабываемые полотна.

Каждый портрет кисти Серова с такой точностью высвечивает личность его модели, что в нем можно увидеть прошлое, поразиться настоящему и даже предвидеть будущее; недаром современники даже опасались Серову позировать. «Портрет Серова» — этим сказано все! — вот мнение современников: мастеру удавалось найти такие штрихи, детали, черты, которые обычно ускользают от поверхностного взгляда, но неизменно видимы глазу проницательного художника, и передавал он их с поражающей точностью и определенностью.Вся жизнь Серова — поиски правды, истины; вспоминаются слова К. Коровина: «Может быть, в нем жил не столько художник, как ни велик он был, — сколько искатель истины».

…Чем больше я смотрю на произведения Серова, тем больше убеждаюсь, что прямота и честность, серьезность и искренность были главными особенностями Серова как художника: он никогда не лгал ни себе, ни другим — и в жизни, и в искусстве. Не оттого ли его полотна производят впечатление какого-то волшебного раскрытия человеческой души? «Источник строгой, чистой правды жил в душе этого мастера, правдиво и чисто было его творчество. Серовская художественная правда глубже внешней, кажущейся. Он был наделен даром видеть и в людях, и в природе те скрытые характерные черты, которые одни делают правдивую в внутреннем смысле картину» (Ф. Комиссаржевский).

«Серов — наша гордость, наша слава, первый художник-живописец, один из лучших мастеров наших дней. Серова никогда не забудет Россия до тех пор, пока в нашей стране будет жив хотя один художник» (Нилус). …И просто любитель живописи, скромно добавлю я.

…Медленно иду по залу. Мимо «Грозного» Виктора Михайловича Васнецова, его «Аленушки», мимо картонов с росписями для Владимирского собора в Киеве, у-ух! Рерихи, отец, сын, их немного, но все равно любопытно увидеть оригиналы, побывать на высотах духа и мысли великих искусников, лицезреть-изведать их Бога-Человека. В памяти всплывают строки из древней поэзии:

Если вы хотите Бога увидеть глаза в глаза —

С зеркала души смахните муть смиренья, пыль молвы.

Тогда, Руми подобно, истиною озаряясь,

В зеркало себя узрите: ведь всевышний — это вы.

И все же… Простите, но, как ни крути, значительней и важнее для меня являются произведения Валентина Александровича Серова. Замер… Вот они — Верушка Мамонтова, «Девочка с персиками», Маша Симонович, «Девушка, освещенная солнцем». А там, дальше, портреты Коровина, Морозова, Юсуповой, Шаляпина… Сотни раз мы, заскорузлые провинциалы, видели их репродукции в альбомах, книгах, и вот, наконец, оригиналы! — живопись, графика, и самые-самые известные, и те, которые не выставлялись в советское время, всего около трехсот работ.

Это случилось, «упало с неба» в девяностом, когда, помните? — стране вообще ни до чего не было дела, но добрые люди смогли-таки разместить экспозицию к 125-летию со дня рождения Серова, пусть не в Третьяковке, рядом — в Инженерном корпусе. Там, за окнами выставки, великая страна шумно, пьяно улетала в счастливое, прекрасное наверняка, далеко… Походил, успокоился (ну их! — суетные кривлянья) и начал неторопливо разглядывать-разгадывать, сравнивать, вспоминать, анализировать… Хм, и так до сих пор, уж двадцать лет.

Неразрешимая загадка

Л. Андреев признавался: «Я не сумел бы описать Серова. Описал бы Горького, Шаляпина, любого писателя — Серов невыполним для беллетристического задания! Весь он был для меня неразрешимой загадкой, неразъясненной и влекущей к себе. Я чувствовал в нем тайну и не находил слов, чтобы разгадать эту тайну».

— О какой тайне говорил писатель? Понятно, речь идет о тайне творчества, о серовских произведениях. В чем же их тайна? Как мне захотелось ее разгадать!

Не подумайте, ради бога, что я воображаю себя умнее Л. Андреева и сумею-таки найти те слова, которые он не находил. Но почему бы не попробовать, не высказать догадки, предположения? Ежели меня занесет, вы скажете мне об этом, а когда буду приближаться к истине (ну не смейтесь… как бы приближаться!) и что-то станет более ясным, вместе порадуемся.

А портрет был замечателен!

Этой женщине я благодарен за все, если можно так выразиться по прошествии века с той давности: за то, что она была дружна с Серовым, позировала ему, вспоминала его, без сомненья, любила его как двоюродного брата, уважала как великого художника. Разглядываю ее: очаровательная молодая барышня с милым русским личиком, огромными доверчивыми глазами, смотрит прямо на зрителя. Не удивительно, что Серов решил написать портрет этой девушки: он восхищался ее красотой, умом, добротой. Как сложилась ее судьба.

Знаете, она прожила долгую жизнь. Вместе с мужем оказалась вдали от России, во Франции, пережила годы фашистского нашествия, разлуку с родными. Даже в старости ее узнавали — по портрету, да-да! — тому самому знаменитому серовскому портрету — «Девушка, освещенная солнцем». Ведь на нем изображена она, Мария Яковлевна Симонович.

…Судьба с детства свела Валентина Серова с семьей Симонович, с сестрами Ниной, Марией, Надеждой и Аделаидой (Лялей). Он бесконечно любил их, часто рисовал. Однажды Маша и Надя самозабвенно играли на фортепьяно в четыре руки. Увлеклись и не заметили, как братик Антоша-Валентоша подкрался сзади и связал их длинные косы. Ох и посмеялся Антон, когда сестры попробовали встать!

Ближе всех сестер была к Серову Маша: почти одногодки, они дружили, переписывались; мать Серова, когда возникали трудности в отношениях с сыном, просила именно Машу поговорить с Антошей («помоги ему выбраться из невольной хандры, поговори с Тошей»). Летом 1888 г. Серов снова приехал в Домотканово, тверскую усадьбу своего друга В.Д. Дервиза, где отдыхали и сестры Симонович…

«Однажды Серов искал себе работу и предложил мне позировать, — вспоминала Мария Яковлевна в 1937 году. — После долгих поисков в саду, наконец, остановились под деревом, где солнце скользило по лицу через листву. Задача была трудная и интересная для художника — добиться сходства и вместе с тем игры солнца на лице. Помнится, Серов взял полотно, на котором было уже что-то начато, не то чей-то заброшенный портрет, не то какой-то пейзаж, перевернув его вниз головой, другого полотна под рукой не оказалось.

– Тут будем писать, – сказал он.

Сеансы происходили по утрам и после обеда –– по целым дням, я с удовольствием позировала знаменитому художнику, каким мы его тогда считали, правда, еще не признанному в обществе, но давно уже признанному у нас в семье… Мы работали запоем, оба одинаково увлекаясь, он — удачным писанием, я — важностью своего назначения.

— Писаться! — раздавался его голос в саду, откуда он меня звал. Усаживая с наибольшей точностью на скамье под деревом, он руководил мною в постановке головы, никогда ничего не произнося, а только показывая рукой в воздухе. Вообще, он никогда ничего не говорил. Мы оба чувствовали, что разговор или даже произнесенное какое-нибудь слово уже не только меняет выражение лица, но перемещает его в пространстве и выбивает нас обоих из того созидательного настроения»…

Серов работал увлеченно, хотел уловить и запечатлеть характер модели, настроение: и трепет листвы, и перебегающие по лицу и фигуре девушки солнечные пятна, блики, и сам прозрачный воздух. Однажды Маша не смогла позировать, когда Серов работал над портретом. Мимо пробегала Аделаида — Серов окликнул ее: «Ляля, посиди в тени». — Она весело села на Машино место, он начал писать. Но у Ляли был тогда флюс, тень получалась неверная, и Антоша прогнал ее. Думаю, не из-за флюса скорее, а из-за ее слишком уж веселого настроения.

…«Дорожка в саду, где мы устроились, — продолжает свой рассказ Мария Яковлевна, — вела к усадьбе, и многие посетители, направляясь к дому, останавливались, смотрели, иногда высказывали свое мнение о сходстве. Серов всегда выслушивал все, что ему говорили о его живописи, подвергал высказанное мнение строгому анализу, иногда ограничиваясь одной улыбкой, или посылая острое словцо в адрес удаляющегося критика. Часто такие посетители жестоко действовали на него, и он говорил с унынием: «Ведь вот, поди же, знаю, что он ничего не смыслит в живописи, а умеет сказать, что хоть бросай все, всю охоту к работе отобьет!» Он не боялся ни соскоблить, ни стереть ту свою живопись, которая его не удовлетворила, и тогда часть лица и рук шла насмарку: он терпеливо и упорно доискивался своего живописного идеала»…

Шли дни, месяцы — Серов продолжал работать почти без перерыва, сеансы откладывались только из-за плохой погоды. В эти ненастные дни он писал пруд в Домотканове, а Маша, добрая душа, стояла рядом и отгоняла комаров, которых было великое множество у пруда, они, сволочи, не давали художнику работать.

Три месяца усердствовал Серов над картиной. И, наверное, еще бы продолжал, но Маше пора было ехать в Петербург, в школу Штиглица, где она занималась скульптурой. Серов на прощание подарил своей натурщице три рубля, больше не мог (увы, его всю жизнь мучило безденежье!). Но Маше и эти деньги пригодились.

Валентину Александровичу все казалось, что работа над портретом не окончена, что нужно еще что-то дописать, исправить… А портрет был замечателен! Таким очарованием юности, красоты, чистоты душевной веяло от лица Маши, столько ожидания счастья было в ее глазах! Что предстоит ей в жизни, будет ли она счастливой. Почему-то очень хочется, чтобы судьба ее сложилась хорошо, чтобы ей всегда светило солнце, ласкали лучи, вот как на портрете…

Он впервые выставлен Серовым на 8-й периодической выставке Московского общества любителей художеств в 1888 году. Говорили, П.М. Третьяков долго, словно в забытьи, стоял перед серовским полотном… и приобрел его еще до открытия выставки. «Дивная вещь, одна из лучших во всей Третьяковской галерее. До такой степени совершенна, так свежа, нова», — восхищался «Девушкой, освещенной солнцем» И. Грабарь.

Были и оценки странные: художник пренебрегает «формой рук, торса, через что выходит у него портрет полнолицей девушки — с короткими и сухими руками, не имеющими ни округлости, а также ни мяса, ни кости» — таким было мнение одного критика, чья фамилия сейчас вряд ли кому интересна.

Другой (В.Е. Маковский) изволил шутить: «Кто это стал прививать к галерее Павла Михайловича сифилис? Как это можно назвать иначе появление в его галерее такой, с позволения сказать, картины, как портрет девицы, освещенной солнцем? Это же не живопись! И кто это за любитель нашелся прививать эту болезнь Павлу Михайловичу?!»

«Портрет представляет смелую попытку художника перенести на полотно все разнообразные рефлексы и тона, падающие на фигуру девушки при солнечном освещении леса, — пробует разобраться в своем впечатлении от серовской работы третий критик, — этого хроматического эффекта и добивался художник, оставляя в стороне самую фигуру; впечатление получается оригинальное, непривычное, но мы все-таки чувствуем, чего добивался художник».

Время, неумолимое время показало, что создание Серова — одно из лучших явлений в русском искусстве! Понимал ли это сам художник? Думаю, да. Незадолго до кончины он сказал о своей картине: «Написал вот эту вещь, а потом всю жизнь, как ни пыжился, ничего уже не вышло: тут весь выдохся». — Серов здесь слишком самокритичен: он создал еще немало шедевров.

И все же «Девушка, освещенная солнцем» стоит на особом месте в истории русского искусства! Мне кажется, именно в этом портрете проявилось то, что станет главным в эстетике Серова, — его идеал прекрасного: гармония душевной и телесной красоты, естественность, доброта человека. Они и рождали в художнике светлые поэтические чувства, радость, душевную приподнятость, которые передаются зрителю и очаровывают его, делая навсегда серовским пленником.

…В одном из писем сестре Нине Мария Яковлевна рассказала такой случай. Как-то пришел к ним знакомый, инженер, тоже русский, стал играть в шахматы с Соломоном Константиновичем, мужем Марии Яковлевны. Гость все время поглядывал на русский календарь, висевший на стене. На нем была помещена серовская «Девушка, освещенная солнцем».

Придя во второй раз, сосед спросил:

— Мне это напоминает тот портрет, который я тридцать лет тому назад видел в Москве. Чей это портрет?

— Моей жены Марии Яковлевны, — ответил Соломон Константинович.

Гость крайне удивился.

— Я очень изменилась? — спросила Мария Яковлевна.

Их соотечественник ответил:

— Глаза те же. — После этих слов он весомо погрустнел.

Представляете… Оказывается, женщина на этом портрете была его первой любовью. Он ходил чуть ли не каждый день в Третьяковку, любовался серовской «Девушкой». И вот теперь, в далекой Франции, в деревне, вдруг встретил ту, которую любил, любил безумно, безотчетно!

— Я… я… — Собрался с духом: — Благодарю, благодарю вас за глаза!

Марии Яковлевне было тогда 72 года.

Поиски «нечто»

Критик Голушев как-то сказал Серову:

— Я свой портрет вам, пожалуй бы, не заказал.

Серов засмеялся и спросил:

— Да вы, пожалуй, сделали бы такое открытие в моей фигуре, до которого я и сам не доходил, и показали бы меня с такой стороны, что мне после этого и показываться в публику было совестно.

— Да-с… что ж делать? ответил Серов. — Меня ужасно интересует это нечто, глубоко запрятанное в человеке.

Поиск этого «нечто», глубоко запрятанного в человеке, в природе, обществе, — это и был поиск истины, сущности, и к этому всю жизнь стремился В.А. Серов.

Источник

LiveInternetLiveInternet

—Рубрики

—Видео

—Музыка

—Стена

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Интересы

—Постоянные читатели

—Сообщества

—Статистика

История Девушки, освещённой солнцем. Знаменитый портрет Валентина Серова

Девушка, освещённая солнцем
Она все равно оставила бы свое имя в истории — как талантливый скульптор, как писательница, как мать нобелевского лауреата.

Но вряд ли знала бы и любила ее вся Россия, если бы Валентин Серов не написал ее портрет, известный всем как «Девушка, освещенная солнцем.
Этот портрет еврейской девушки часто используется для иллюстрации статей о «тургеневских барышнях», о национальном русском женском характере, его печатают на календарях и даже на конфетных коробках, так что в лицо ее знают все, а вот имя ее известно не всем.

Девушку звали Маша Симонович и была она двоюродной сестрой художника.

Серов В.А. (1865- 1911) Девушка, освещённая солнцем. 1888г. Холст, масло.89 x 71см. ГТГ

Маша обречена была стать незаурядной личностью, потому что родилась в необыкновенной семье, необыкновенными людьми были ее родственники и друзья. И ее мать не могла не воспитать прекрасных детей.
Родителями Машиной мамы — Аделаиды Семеновны Бергман — были почтенные еврейские торговцы колониальными товарами, но она и ее младшая сестра Валентина мечтали о высшем образовании и творческой работе. Валентина училась в консерватории, увлеклась, как это часто бывает, своим немолодым уже учителем — композитором Александром Серовым.

В 17 лет она вышла за него замуж и родила сына Валентина, ставшего потом знаменитым художником.
Валентина Семеновна рано овдовела, она сочиняла музыку, стала первой в России женщиной-композитором и написала оперу, которую поставили в Большом театре. Кроме того, она увлекалась идеями Чернышевского и народников, устраивала народные театры и коммуны, словом, ей было не до сына.

Вторую семью Тоша, как звали родные будущего живописца, нашел в доме тетки Аделаиды.
Аделаида Семеновна сначала выдержала экзамен на звание домашней учительницы, потом попыталась поступить в Московский университет, но из этого ничего не вышло. И она вместе с мужем, да, она уже вышла замуж за детского врача и педагога Якова Мироновича Симоновича, уехала в Швейцарию.

Там она окончила университет и вернулась в Россию, чтобы положить начало детскому дошкольному воспитанию.
Ей было 22 года, когда она открыла первый в России детский сад и начала издавать журнал с таким же названием: «Детский сад».

Она писала книги, ездила с мужем в Лондон, чтобы пообщаться с Герценом, в общем, не имела ничего общего с обычной домохозяйкой. Между тем у нее было пятеро детей да еще сирота Леля Трубникова, да племянник…

Маша была старшей из четырех сестер, с ней, своей ровесницей, Валентин и сдружился. «Ты вот да Надя (Лелю я не знаю),

— первая простая девочка, с которой можно говорить по душе».

Валентин нарисовал восемь портретов Марии, первый, когда им было по четырнадцать лет.
С Машей Валентина связывало и увлечение искусством — она хотела стать скульптором, скульпторкой, как тогда говорили.

Антокольский ее хвалил. Знаменитый портрет Маши «Девушка, освещенная солнцем» Валентин напишет в 1888-м, а пока он веселится с кузинами, знакомит с ними своих друзей по Академии художеств — Владимира Дервиза и Михаила Врубеля.
В доме Симоновичей сразу возникла атмосфера романтики. Серов увлекся Лелей Трубниковой, Дервиз — Надей, а Врубель — Машей.

В один из вечеров Врубель сделал ее карандашный портрет и тут же подарил его ей. Потом Михаил Александрович написал ее Тамарой в «Демоне», потом Офелией… Но их отношения так и остались только флиртом. А вот две другие пары соединились навек
Барон Владимир фон Дервиз принадлежал к богатой семье, в деньгах себя не стеснял и, женившись на Наде, купил в Тверской губернии живописное имение Домотканово.

Теперь вся веселая компания друзей-родственников — Дервизы, Симоновичи, Серовы — собиралась в Домотканове. Рисовали, музицировали — Надя была отличной пианисткой, ставили спектакли, гуляли. Здесь-то и возникла у Серова идея картины.
«Однажды Серов искал себе работу и предложил мне позировать, — вспоминала Мария. — После долгих поисков в саду, наконец, остановились под деревом, где солнце скользило по лицу через листву.

Задача была трудная и интересная для художника — добиться сходства и вместе с тем игры солнца на лице. Помнится, Серов взял полотно, на котором было уже что-то начато, другого полотна под рукой не оказалось.

«Тут будем писать», — сказал он. Сеансы происходили по утрам и после обеда — по целым дням, я с удовольствием позировала знаменитому художнику, каким мы его тогда считали, правда, еще не признанному в обществе, но давно признанному у нас в семье…

Мы работали запоем, оба одинаково увлекаясь, он — удачным писанием, я — важностью своего назначения».
Как только портрет был закончен, Маша уехала в Петербург — ей пора было на занятия в школу Штиглица, где она занималась скульптурой. За позирование Серов подарил своей натурщице три рубля. Оба были бедны, для обоих это были приличные деньги.
Через некоторое время Маша уехала в Париж.
Говорила, что совершенствуется там в скульптуре, но когда Серов приехал на открывшуюся в Париже Всемирную выставку, ему стало ясно, что держит кузину во Франции.

Ее избранник Соломон Львов жил в России, но за участие в студенческих волнениях был сослан в Олонецкую губернию, откуда бежал за границу. В Париже Львов получил образование, стал известным врачом-психиатром.
…Портрет Валентина Серова «Девушка, освещенная солнцем» приобрел для своей галереи Третьяков, а через 50 лет в Париже история с портретом получила для Маши интересное продолжение.

В письме сестре Нине она рассказала, что пришел к ним знакомый, инженер, тоже русский, стал играть в шахматы с Соломоном Константиновичем, а сам все поглядывал на висевшую на стене репродукцию «Девушки, освещенной солнцем».

Потом спросил: «Чей это портрет?» — «Моей жены», — ответил Соломон Константинович. Гость крайне удивился.
– Я очень изменилась? — спросила Мария.
Гость ответил:
– Глаза те же.

И рассказал, что девушка с портрета была его первой любовью, что чуть ли не каждый день он ходил в Третьяковку и любовался ею. И вот теперь наконец встретил свою мечту… Уходя, он сказал: «Благодарю вас за глаза». И поцеловал ей руку.
Через несколько лет Маша, уже Львова, приехала погостить к родным, и тогда, тоже в Домотканове, Серов написал еще один ее портрет.

Портрет вышел красивый, «импрессионистский», его колорит оживлял небольшой букет полевых цветов в левом нижнем углу холста.

Племянница Маши, художница Мария Фаворская, дочь Нади Дервиз, вспоминала: «Эти цветы мы с сестрой набирали каждое утро свежими. Но смотреть, как пишется портрет, мне не пришлось.

Тоша безжалостно выгонял нас, когда брал кисти в руки».

Серов В.А. (1865- 1911) Портрет М.Я. Львовой (1864- 1955) 1895г. Масло на холсте. Музей д’Орсе, Париж.
Это полотно завершило серию серовских портретов Марии.

Знаменитый художественный критик Стасов написал о нем: «Серов, все идущий в гору и уже начинающий достигать совершенства, представил… замечательно изящную молодую женщину…

Судя по взгляду, выражению, всей внешней обстановке вокруг нее, она предана науке, знанию, она любит и умеет серьезно заниматься делом и посвящает ему всю жизнь. Серов умеет талантом выражать все это, всю истинную натуру и характер человека». Маша вернулась в Париж и увезла портрет с собой.

А потом закончилась и радостная жизнь в Домотканове. Умерла, молодой еще, Надя, потом — Валентин Серов.

Октябрьская революция разметала и погубила обитателей и гостей счастливого имения.

Шестьдесят лет хранила Маша письма и рисунки своего кузена.

А за несколько недель до Второй мировой войны, словно предчувствуя беду, переслала их в дар Третьяковской галерее.

Она хотела, чтобы ее последний портрет тоже хранился в России.

Но ее сын — микробиолог, лауреат Нобелевской премии Андре Мишель Львов — после смерти матери передал его в парижский музей Д’Орсэ.

Когда началась Вторая мировая война, Маша писала в Россию: «Дорогие сестры, это мое последнее письмо, может быть. Вся Франция на дорогах, бежит — пешком, на велосипедах, даже на похоронных дрогах — до того давление немцев велико. Мы окружены справа, слева и с севера, я, думаю, буду расстреляна как довольно пожившая. Что же Россия не приходит к нам на помощь. Шум адский со всех сторон. Это конец света. Прощайте, Мари».

Но Мария Львова, девушка, освещенная солнцем, уцелела в оккупированной Франции.

Она дожила до девяноста лет и скончалась в Париже в 1955 году.

Автор Татьяна БАСОВА.

Метки: Девушка освещенная солнцем Серов В.А и его портреты русская живопись 19 в. Маша Симонович

Процитировано 1 раз
Понравилось: 2 пользователям

Источник