Военный эпос что это
Что значит эпический. Что такое эпос и эпик фейл
Что такое эпос
Эпосом иногда называют всю повествовательную литературу, в отличие от драмы и лирики.
Примеры эпических произведений: древнегреческие «Илиада» и «Одиссея», индийские «Рамаяна» и «Махабхарата», вавилонский эпос о Гильгамеше, французская «Песнь о Роланде», немецкая «Песнь о Нибелунгах», карело-финская «Калевала», древнерусские былины о богатырях.
Зачастую эпопеями называют масштабные героические произведения: «Эпопея Льва Толстого «Война и мир»», «Киноэпопея «Мстители»».
Синонимы к слову «эпический»
Примеры употребления
Все роды поэзии… были мною разобраны, оценены, и я непременно решился на эпическую поэму, почерпнутую из Отечественной Истории.
А.С. Пушкин. «История села Горюхина» (1830)
Неторопливые, эпически спокойные, простосердечные рассказы.
А.И. Куприн. «Гранатовый браслет» (1911)
Писатель Георгий Семенов с беззлобным смехом когда-то рассказал об одном писателе, у которого роман начинался эпической фразой: «У оленя болела голова…»
Фазиль Искандер. «Понемногу о многом» (2000)
― Иду я позавчера по Караванной, ― начал он эпическим речитативом, ― останавливает меня одна дамочка.
Леонид Юзефович. Князь ветра (2001)
Но Бондарчуку уже не дали сойти с орбиты эпического кино: «Ватерлоо», затем «Красные колокола», «Они сражались за Родину».
А.Е. Рекемчук. «Мамонты» (2006)
Былинный отказ. Что такое эпик фейл
В русском машинном переводе «эпик фейл» превратился в « былинный отказ » (это выражение полюбили носители так называемого «боярского языка» в интернете).
Пропп В. Я.: Русский героический эпос.
Часть четвёртая. Эпос эпохи образования централизованного русского государства.
4. Позднейший воинский эпос.
Наезд литовцев
НАЕЗД ЛИТОВЦЕВ
В рассматриваемую нами эпоху воинский эпос в основном не получает дальнейшего развития. На смену воинскому эпосу приходит историческая песня. Но прекращение его происходит не сразу.
Отражение татарского нашествия требовало крайнего напряжения всех народных сил в течение трех столетий. Борьба с татарщиной была общенациональным делом, и в этой борьбе героический народ выковал свой героический воинский эпос.
Татары стали нарицательным именем для всех врагов, посягавших на самостоятельность и цельность России. Огромная идейно-художественная сила этого эпоса вдохновляла в борьбе не только с татарами, но и с другими захватчиками, и только после того, как это иго стало преодолеваться, начали слагаться новые песни о более поздних войнах и врагах Руси.
Героем новой песни становится не эпический богатырь, а самый обыкновенный пушкарь. Новые формы ведения войны приводят, в числе других факторов, к новому типу песен — к песням историческим. Но старый воинский эпос не сразу прекращает новообразования. Создается еще одна былина воинского характера, последняя былина воинского содержания — песня о наезде литовцев или, как она часто именуется певцами, — о братьях Ливиках.
Былина о наезде литовцев — яркий образец более позднего русского воинского эпоса. В ней отражена не борьба Киева с татарами, а борьба Москвы с Литвой, Ливонией и Польшей. В той форме, в какой она до нас дошла, она должна была сложиться в XVI веке. В ней, как мы увидим, очень ясно отложились черты времени Грозного. Однако отдельные слагаемые ее гораздо древнее и частично весьма архаичны.
Основной повествовательный стержень сводится к похищению племянницы князя Романа литовцами. Роман собирает войско, подвергает литовцев разгрому и освобождает свою племянницу.
Военная часть былины носит конкретно-исторический характер. Вместе с тем мотив похищения женщины — весьма древний. Сам герой, князь Роман, — частично лицо с ярко выраженными чертами историчности, частично же он, подобно Вольге, оборотень, умеющий превращаться в животных. В некоторых отношениях былина эта напоминает былину о Козарине. В ней также дело идет о похищении женщины, в ней также можно найти древнейшие, архаические элементы, наравне с позднейшими, военными. Однако военный характер выражен в ней ярче и богаче, чем в былине о Козарине, хотя и менее ярко, чем в былинах об Илье и Калине
Одна из особенностей данной былины состоит в том, что повествование в ней начинается не с русского стана, а с вражеского. Пир происходит у литовского короля, который иногда назван Челпаном (Чимбалом, Лимбалом и т. д.). Пир этот бывает похож на киевские пиры Владимира, но чаще он изображается не как «почестный пир», а как пир нечестивых. Челпан собирает пир.
А для своих как для пановьев, для улановьев,
А для бурзов Поганыих татаровьев.
Один из вариантов был записан уже в советское время от пудожского певца Фофанова.
Собирал-то король литовский,
Собирал да он да почесный бал,
А всех-то он панов как татаровей на бал созвал.
В этой же песне в конце описывается русский пир, на котором празднуется победа, но этот пир уже не назван «балом».
«нечестивом» пиру замышляется поход на Москву. Такой поход предлагают племянники литовского короля — братья Ливики (Левики, Витвики, Битники и др.). Для изучения характера всей былины чрезвычайно важно установитъ, к чему стремятся литовцы, каковы причины похода и каковы его цели. Цели похода не во всех песнях выражены одинаково. Они бывают более широкими и более узкими.
Наиболее общая и широкая цель состоит в том, чтобы «каменну Москву под себя забрать» (Тих и Милл, 69). Однако эта цель никогда не высказывается одна. Поход замышляется лично против князя Романа Дмитриевича.
Они думали да думу крепкую,
Они хочут ехать во святую Русь,
А й во матушку да каменку Москву,
К молодому князю Роману Митриевичу,
А й к ему да на почестный пир.
«Пир» здесь означает войну. Такое соединение Москвы с именем князя Романа довольно устойчиво.
Мы Москву-то белокаменну огнем пожгем,
А Романа Митриевича во плен возьмем
Почему нападение направлено именно против Романа, из самой песни установитъ трудно. Но, по-видимому, и сами певцы этот вопрос иногда себе задают и пытаются дать на него ответ.
У одного из лучших онежских певцов, Сорокина, говорится:
А й про его слава иде да великая,
А й по всем землям и по всем ордам,
А й по всем чужим дальним сторонушкам.
Об этой славе братья говорят «Не можем терпеть славы да великии» Романа Дмитриевича. Его слава, таким образом, сливается со славой Москвы. В его образе воплощена русская военная сила.
Обстановка, рисующаяся в былине, совершенно исторична для Московской Руси XVI века. Основными врагами были уже не татары, хотя они еще не были забыты и могли быть опасны. В 1552 году пала Казань, в 1556 году — Астрахань. Русь окончательно и навсегда освободилась от татарского владычества. Но в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей совершил набег на московские владения и сжег Москву. Однако уже на следующий год, при попытке вторичного набега, он был разбит русскими под командованием князя Воротынского. Это объясняет нам, почему уже не татары являются главными врагами эпоса того времени. Враги здесь не татары, а литовцы. Король Цимбал чаще всего называется именно литовским королем.
Под литовцами данной былины можно подразумевать не только литовцев, но и ливонцев. В сентябре 1551 года Ливония заключила военный союз с Литвой против Москвы. В 1561 году Ливонский орден принес присягу на подданство королю польскому и великому князю литовскому Сигизмунду II. Люблинская уния 1569 года объединила Польшу и Литву в одно государство — Речь Посполитую. Литва, Ливония и Польша составляли коалицию против Московской Руси.
С этой стороны былина вполне исторична. Но исторические события перемежаются с эпической фантастикой.
Есть и еще одна цель, с которой замышляется поход. Ливики хотят «погостить» к Роману Дмитриевичу, или, «посмотреть» его; и забрать его любимую племянницу. Они предлагают своему дяде:
Явим тебе выслугу великую,
Приведем Настасью Митриевичну
И с малым со отроком с двумесячным.
Однако надо сказать, что эта последняя цель высказывается крайне редко. В огромном большинстве случаев упоминается только о походе на Москву против князя Романа Дмитриевича. Тем не менее при дальнейшем развитии действия литовские братья всегда похищают Настасью (даже если вначале они это намерение не высказывают), после чего сразу же возвращаются обратно. Это приводит нас к заключению, что песня первоначально, притом очень давно, сложилась именно как песня о похищении женщины, но что она постепенно героизировалась, отражая растущее национальное сознание в связи с той исторической борьбой, которую вела Москва против своих иноземных врагов. В силу этого девушка, как первоначальная цель набега, уже выпала из завязки и заменилась другой, более важной и соответствующей историческому моменту целью, но не выпала из повествования в целом и, как правило, всплывает в конце песни.
Насколько сильны и значительны идейно-героические основы этой песни, видно из того, как король Челпан отвечает своим племянникам: он не дает им благословения на этот поход, он, наоборот, старается удержать их от него. Предостережения очень разнообразны по формам выражения, но очень устойчивы по своей сущности. Оказывается, что Челпан уже неоднократно «езживал на Москву» и всегда возвращался битым.
Вам ведь к Митрею ехать ныне да не почто,
Вам у Митрея нынь да делать нечего:
Я не хуже вас был да в моледу пору,
Я тягался с Митреем ведь тридцать лег,
А не мог унести верха у Митрея
Этот мотив выражен иногда чрезвычайно ярко и художественно обобщенно:
А кто на Русь ни езживал,
Никто с Руси счастлив не выезживал,
И вам счастливым не выехать.
А кто ни езживал на святую Русь,
В этих словах выражен огромный исторический опыт русского народа.
В печорской традиции имеется одна деталь, которую мы должны признать глубоко художественной и значительной. У короля литовского с Романом положена «заповедь»:
А больша-де у нас с ним да заповедь клажона,
А чтобы не которой не на которого не находить больше,
то есть, выражаясь современным языком, был заключен договор о ненападении. Этот договор нарушается, и тем самым набег литовцев приобретает характер коварного, вероломного нападения врасплох. В условия этого договора входило, чтобы нарушившему его были выколоты глаза и отрублены ноги. Именно так впоследствии Роман и наказывает Ливиков.
В некоторых случаях литовский король направляет агрессивный пыл своих племянников не на Россию, а на какую-либо другую страну. Он советует им идти не на Россию, а в «землю печенежскую», или в Золотую Орду, в Индию и т. д. Слова, которыми он им это предлагает, чрезвычайно характерны и интересны, так как они вскрывают внутренний характер этого набега, его подлинные цели;
В Золотой Орде добры кони по конюшням застоялися.
Призакоптело платье цветное
И приржавела там золота казна
Оберите-тко платье цветное
И оберите-тко вы золоту казну,
Да тою на век будет ж прожить то вам.
Этим набег выдает себя как разбойничий и грабительский. В этих странах, в противоположность тому, что ожидается от России, не ожидается сопротивления. Король дает племянникам силы 40 000 и отправляет их в поход с такими словами;
А й как та земля есть пребогатеюща,
А й как в той земле много есть красна золота,
А й как в той земле много есть да чиста серебра,
А й как много есть мелкого скатного жемчугу,
А й как можете тую землю в полон-то взять.
Этот поход в тех песнях, в которых он упоминается, всегда кончается полной и легкой победой братьев. Он никогда не описывается подробно, но он показывает, что ожидало бы Россию, если бы не было оказано сопротивления. Они убивают короля этой земли, гонят стада добрых коней, «ряды-рядами» гонят добрых молодцев, толпы красных девушек, везут телегами золото, серебро и жемчуг. «Разорили всю Индию богатую. Из конца они в конец да с головней прошли».
Такая победа вдохновляет братьев на поход на Русь вопреки предостережениям их дяди, литовского короля.
Поездка така удачная,
Поездка пала нам счастливая,
Пойдем-ка во матушку Россиюшку,
А в Москву как мы белокаменну.
Однако набег на Россию носит совсем другой характер, чем набег на другие земли.
Как правило, братья до Москвы не доходят. Они обычно разоряют три села, которые носят очень разные названия или даже совсем не названы. Эти села они подвергают полному разграблению. Они сжигают дома, грабят церкви. Это ограбление повторяется три раза в растущих масштабах. Пудожский певец Фепонов о каждом селе прибавлял:
Превеликое село да прекрасное.
Так в одной строчке выражена любовь к своей родине, к русским селам и их пейзажу. Интересно, что картина разорений в записях более позднего времени дается более развернуто, чем в записях более ранних. Так в печорской записи Астаховой литовцы грабят город Обраньской. Они мучают население, стариков вешают, в соборной церкви устраивают конюшню, ругаются над иконами. Они врываются в терем сестры Романа Дмитриевича, ломают замки и двери.
А сидит тут да Митриева ронна сестра,
А сидит она, слезно уплакалась.
К этому месту певец, прерывая пение, прибавил: «Город ронной разорили, как не уплакаться!» Эта ремарка певца выдает весь смысл былины.
Подобно тому как Дмитриевна плачет не о себе, не о своем плене, а о разорении родного города, так и певец, влагая в уста созданных им героев этот плач, скорбит не о личной судьбе героев и героинь, а о судьбе родной земли. Это объясняет нам, почему в истории сюжета, поскольку она вообще предположительно может быть вычитана из почти синхронических записей, Настасья Дмитриевна отступила на задний план, почему она перестала быть центральной фигурой сюжета. В одном случае (Гильф. 12) певец (Калинин) вообще забывает о ней, забывает упомянуть о том, что ее увозят в плен, и только в конце песни слушатель узнает, что она из плена освобождается. Не случайно также героем в этом варианте выступает, не князь Роман, а Никита Романович.
Это наблюдение поможет нам понять также некоторое несоответствие между началом песни, ее завязкой и дальнейшим развитием действия. Несоответствие это состоит в том, что братья, как правило, замышляют поход на Москву, но довольствуются тем, что достигают вотчины Романа, которая находится под Москвой, или города, который иногда назван «городом Сребрянским» (Рыбн. 45), а в печорской традиции «Оброньским» или «Брянским» городом (Онч. 37). Соответственно Роман здесь назван Дмитрием Брянским. Литовцы как бы совсем забывают о Москве, и вместе с ними о Москве забывает певец. Дойдя до вотчины Романа и похитив его племянницу, они возвращаются никем не встреченные и не задержанные.
Впрочем, у лучших певцов Москва все же упоминается. Так, онежский певец Сорокин, которому принадлежит лучшая из всех имеющихся записей, объясняет себе это тем, что
В записи Гильфердинга этой строки уже нет, как и вообще ни в каких других вариантах нет этой наиболее удачной во всех отношениях мотивировки того, что братья Ливики на Москву не пошли.
Другие певцы заставляют Ливиков действительно дойти до Москвы и разорить ее. Но, разоряя Москву, они разоряют по существу не самый город, а три села. Так, Калинин пропел о разорении Москвы следующим образом:
Приезжали тут они да в каменну Москву-
Разорили тут они да каменну Москву,
Первое они тут село Ярославское,
Другое тут село Переславское,
Третьее-то село Косы-улицы,
К этому месту Гильфердинг сделал следующую сноску: «По объяснению певца, эти три села составляли первоначально Москву, а после описываемого здесь разгрома она стала строиться городом». Это наивное объяснение вскрывает, однако, весь процесс образования былины. Оно показывает, что первоначально речь шла о похищении девушки и разорении жилища ее отца, или дяди, или брата. Такая трактовка перестала удовлетворятъ народ и не соответствовала крепнущему национальному сознанию Московской Руси. Вместо села появляется Москва и Россия, но старая традиция преодолена еще не окончательно. Если эти предположения правильны, то мы поймем и такие варианты, в которых вообще никакого набега и разорения нет. Так, в печорской традиции мы найдем случай, где Ливики не разоряют даже города Брянского, а приходят в дом Дмитрия (т. е. Романа). Дмитрия дома нет. Они устраивают в его доме пир; все слуги в страхе разбегаются. После этого они уезжают, забирают с собой из дома все, что «получше-де», берут в плен его племянника и племянницу, погружают всю добычу на возы и лошадей, принадлежащих Дмитрию, и, забрав все наилучшее,
Распустошили тут у Митрея, все развеяли,
Разметали все у Митрея поло-наполо.
Поход, таким образом, направлен не против России и Москвы, а лично против Романа. Разоряется только его дом, похищается его племянница, и враги возвращаются. Эту форму мы должны признать древнейшей. Но этот же случай показывает, что «древнейшая» форма не всегда есть «исконная» и «лучшая». Героизация в данной песне не доведена до конца. Это видно и по тому, что враг, сделав свое злое дело, уходит обратно. Этот уход врагов без сражения опять толкуется чрезвычайно интересно и значительно у Сорокина, так же, как у него толкуется и то, что литовцы не доходят до Москвы. У Сорокина и его непосредственных последователей (Фофанов) литовцы, разорив подмосковные села и забрав Настасью, уходят к «рубежу ко московскому», то есть границе Московской Руси, где они располагаются станом; они выжидают осени, чтобы повторить свой поход и на этот раз разорить Москву.
А й как тут раздернули шатры они да шелковы,
А й как начали стоять добры молодцы,
А дожидают как осени ботатыей, хлебородныей
А й будет баран тучен да овес Ядрен,
А й когда повырастут пшеницы ведь да белоярый,
А й тогда они грозятся как заехати
А ко князю Роману ведь да Митриевичу,
А й говорят как сами промеж собой
«А й московский князь Роман Митревич,
А й не смел как нам показаться на светлы они».
Все это замечательное по своей художественности место показывает нам, что певец испытывает те же недоумения, что и современный исследователь. По всему замыслу былины требуется сражение, но его не происходит. Исследователь видит причины этого в том, что былина в своем развитии прошла очень сложный и длительный путь, что здесь еще не полностью преодолена традиция. Певец вносит в песню свои исправления и заставляет врагов остановиться на рубеже и готовиться к решительному бою.
Вместе с тем это место подготовляет слушателя к появлению главного героя этой былины — князя Романа Дмитриевича.
Отсутствие сопротивления враги истолковывают так, как будто Роман не решился, не смел оказать противодействия. Но слушатель уже знает, что набег удался врагам только потому, что Романа «дома не случилося». Это — общеэпическое место. Роман или на охоте, или он в Москве, или неизвестно где. Он еще ничего не знает о случившейся беде. Это известие ему привозит в Москву гонец, или о беде ему вещает ворон, или, наконец, Роман, вернувшись домой, видит разорение своего дома и все подробности узнает от спрятавшейся служанки, девушки-чернавушки.
Роман во многом напоминает богатырей старых героических былин. Подобно Илье Муромцу, он всегда изображается старым. В некоторых случаях он сетует на свою старость.
Ах ты, старость моя, старость глубокая,
Налетала из чиста поля черным вороном,
Садилась на плечушки на могутные.
А молодость моя, молодость молодая!
Так не смеялся вор сам король;
А тепереча насмехаются два королевича, два выблядка!
Подобно своей племяннице, он думает прежде всего не о себе и не о причиненном ему бедствии, а о своей родине
«любимая», приложенное к слову «рать», говорит о том, что Роман — старый военачальник, всем своим существом сросшийся со своей ратью. Мы убеждаемся воочию, что слава его вполне им заслужена и недаром страшна для врагов.
В некоторых вариантах Роман, раньше чем вести силу, испытывает ее. Мотив испытания опять лучше всего развит у Сорокина. Роман подходит со своей ратью к реке Березине, за которую ушли литовцы. Он «припущает» свою силу пить из реки и наблюдает, как его воины пьют. Одни пьют «наладкою», то есть, если мы правильно понимаем это слово, припадая ртом прямо к воде; другие пьют «шоломами да чернушками», то есть зачерпывают воду шлемами или черпаками. Ту силу, которая пьет наладкою, он посылает обратно в Москву,
А й той силушке на бою да мертвой-то быть.
С собой он берет только ту силу, которая пьет из шлемов. В другом варианте (Гильф, 61) Роман испытывает свою рать еще тем, что бросает в реку жеребья и берет с собой только тех, чей жребий идет против течения. Эго — настоящие воины. Тех же, чей жребий идет ко дну или плывет по течению, он оставляет дома, так как им бытъ убитыми или взятыми в плен.
Перейдя через реку, Роман со своей силой настигает литовскую рать.
Предстоит решительный бой. Народ наделяет своего героя не только решительностью, силой воли, мужеством и воинской опытностью, но и «хитростью-мудростью». Он, подобно Вольге, обладает искусством оборотничества. Это весьма архаическая черта, возвращающая нас к древнейшим временам зарождения эпоса.
С точки зрения современных требований, реалистический образ Романа от этого, может быть, и не выигрывает. Тем не менее эта черта стабильна решительно для всех вариантов, в том числе и для двух вариантов Сорокина, которые мы должны признать лучшими из всех. Следовательно, народ этой чертой дорожит, любовно сохраняет и не забывает ее.
ружей и т. д. Его всегда замечает и сразу узнает в нем своего дядюшку малолетний отрок его племянницы. Ребенок радостно кричит, этот крик слышат Ливики и набрасываются на горностая, накидывают на него шубу, чтобы его поймать. Но горностай уходит через рукав, взвивается вороном и вороньим граем зовет свое войско к бою. Теперь, наконец, происходит решительная схватка.
Наиболее полные и яркие варианты содержат сраженье двух войск.
А й как сила его теперь да услышала,
А й как ведь поехали скорым скоро, скоро-наскоро.
Приезжали как к Литве да поганоей,
Их рубила сила русская,
Тое ли войско московское,
Огромный шаг вперед, сделанный эпосом по сравнению с эпосом монгольских войн, состоит в том, что теперь решающее значение приобретает войско, армия, а не только геройство отдельных людей, представляющих русскую военную силу.
Эти нравоучения разнообразны по форме при полном единстве основного содержания;
Разорили мы нуньчу каменку Москву,
Каменну Москву да Золоту Орду-
Подьте-тко вы к дядюшке да хвастайте
А скажите-тко ему таковы слова;
А что московский князь Роман Митрьевич
А как старостью он не стареет,
А й голова его не седатеет,
А слава ему век по веку да не минуется.
Онежский певец Прохоров заставляет самих братьев вынести нравоучение:
Не дай бог да не дай господи
Нам, да нашим детям, да нашим внучатам!
Здесь братья произносят клятву, известную нам из былин об Илье и Калине.
отступила на второй план. Те варианты, в которых Роман вовсе не берет с собой войска или в которых все войско бросается на литовских братьев с единственной целью освободить Настасью, мы должны признать более архаическими и слабыми.
окончательного ее преодоления, для скачка в эпос уже нового порядка, когда героями эпоса станут не идеальные богатыри, а живые люди, исторические деятели, руководящие внутренней и внешней борьбой народа. В этом смысле можно говорить, что в данной песне отражена наступающая новая эпоха.
Примечания.
198. См: Аст II, стр. 784.
199. Притча о слепом и хромом имеет связь с древнерусской литературой. См.: Еремин И. П. Притча о слепых и хромых в древнерусской письменности / / Изв. Отдел, русск. яз. и слов. Ак. наук СССР. Т. XXX. 1925, стр. 323—35Z
Эпос как альтернативная реальность
Александра Баркова о богатырях и реальности
Прототип Ильи Муромца
А.К.: Давайте начнем с Ильи Муромца. Нам интересно не только его реальное жизнеописание, и какие-то пересечения, коннотации с былинными сюжетами, нам очень интересно и символическое значение этой фигуры.
Новые доказательства идентичности Илии Печерского и Ильи Муромца появились в 1988 году, когда в Лавру была направлена межведомственная комиссия Минздрава. Рост Илии Печерского при жизни составлял 177 см, что для Древней Руси было внушительно. Указанию былин на неподвижность святого Илии соответствуют данные о долгой болезни позвоночника. По заключению ученых, подвижник был воином, об этом свидетельствуют костные мозоли на ребрах, сросшихся после переломов. Кроме этого, на теле обнаружено много других боевых ран, одна из которых стала, по-видимому, смертельной.
Александра Баркова: Знаете, с Ильей Муромцем ситуация очень сложная, потому что он же позиционируется как крестьянский сын. То есть что мы знаем об Илье Муромце? Что он тридцать лет и три года сидел на печи, что он был крестьянским сыном… Дальше приходят странники, происходит некое чудесное исцеление, он едет в Киев, начинает служить Владимиру.
Дальше, мы знаем еще одну очень любопытную вещь, которая менее хрестоматийна, потому что вот эта начальная часть биографии, она подается как некий реальный факт. Реальности в этом, мягко говоря, мало, я покажу это вам чуть позже.
Смерть на бою не писана
Я хочу заметить, во-первых, что такое «смерть на бою не писана»? Понимаете, мы сейчас живем в эпоху развития медицины. Понимаете, мы сейчас стремимся жить долго, потому что любому из нас при наличии соответствующего финансирования жизнь будет продлеваться, весьма и весьма долго при соответствующем лечении. У них лечение было понятно какое.
И для воина гибель в бою была, совершенно очевидно, желанной, и сейчас это практически невозможно понять. Потому, что у нас медицина. Потому, что у нас везде, где нет дороги для инвалидов, везде мы ругаемся, почему тут не могут проехать инвалиды.
А.Б.: Да, даже и беспомощного, медленного умирания: ты был сильный, ты был могучий, а теперь ты, извините, вот… Даже если ты состоятельный человек и ты имеешь уход.
Профессиональными воинами могли быть только русичи
А.К.: То есть то, что у него было написано на руке, не оптимистическое пророчество, а наоборот…
А.Б.: Это противоречие всем ценностям воинской жизни. Воин стремился погибнуть в бою, чтобы быть избавленным от именно мучительной инвалидности. Это раз. Второе, значит, Илья Муромец, как он представлен в былинах, выдающийся богатырь.
Эпос не должен отражать реальную историю
А.Б.: Да! Совершенно верно. То есть это некое отражение идеалов. Эпос не должен отражать реальную историю, он ее не отражает не потому, что ее переврали, а потому что он говорит, как должно быть, то есть его цель не фактография, а идеал, в этом разница между былиной и исторической песней.
А.Б.: Совершенно верно. Можно взять такой хрестоматийный пример, взять Францию, песнь о Роланде, где Роланд с кем сражается, сражается с сарацинами, которые одновременно и мусульмане, и поклоняются Аполлону. Реальный прототип Роланда в бою с кем погиб? С басками, которые были христиане. Нет, ну что такое – христиане дерутся с христианами? Нет, так не годится. Никаких басков, чтобы были сарацины. И Аполлоны еще до кучи.
А.К.: Вот я сейчас немножко не понял по поводу лежания на печи. И в метафорическом смысле мне это важно, и в историческом.
А.К.: Отец Пелей. А мама Фетида.
А.Б.: Да-да, всё правильно. То есть отец у него тоже не совсем человек. Вот, то есть процент божественной крови там очень высокий. В других сказаниях других народов главный герой эпоса – это не человек, или, вернее сказать, настоящий человек. Это где-то выраженно прямо, где-то выражено косвенно, где-то он считается человеком, но обладает сверхъестественными чертами. Где-то у него такая родословная, что залюбуешься, то есть он как бы и официально не человек. И я подвожу к той простой мысли, что факты былинной биографии Ильи никоим образом не могут нам дать реального выдающегося воина. Потому что реальный выдающийся воин никак не мог быть крестьянином, он был только из дружинников, никак иначе. Он не мог начать свою воинскую карьеру в солидном возрасте 33 года, это тоже неестественно. […]
Это мифологизация. Это очень важно, что не надо путать ложь и мечту. Потому, что ложь уводит от действительности, а мечта к ней приводит.
Был ли конфликт богатыря с Владимиром?
А.Б.: В советской науке, и в данном случае слово «советский» имеет резко негативную коннотацию, конфликт Ильи с Владимиром подавали понятно как. Что Илья крестьянин, Владимир его за это не любит и Владимир его обижает. На самом деле это конфликт иного рода.
А.К.: В былинах, былинном смысле это как раз правильнее, чем «жалкие» 177.
А.Б.: Это как раз нормальная былинная гипербола. И понимаете, когда Владимир… поставьте себя на место Владимира. У вас в Киеве есть такое сокровище, которое, конечно, всех врагов перебьет…
А.К.: Но и друзей не пощадит…
А.Б.: Но постреляет маковки с церквей. И пойдет их пропивать в кабаке. Посадить такого в погреб – это хороший или плохой поступок?
А.К.: Мы перешли к Владимиру, что нам известно о Владимире?
Справка «Радио Кузичев»: Владимир Красно Солнышко – персонаж русского былинного эпоса, князь Киевский. На его образ повлиял Владимир Святославич, киевский князь, одна из ключевых фигур былин Киевского цикла, объединяющая многих русских богатырей. Он их глава, но вместе с тем сам он не имеет никаких прав называться богатырем. На него можно смотреть как на народное отражение нескольких исторических личностей, или же на мифическое лицо, олицетворение известного рода явлений природы, например. Былинный князь Владимир не служит отражением исторической личности Владимира Святославича. Он любит во всех опасностях пользоваться услугами богатырей, но вместе с тем не желая рисковать собственной жизнью, а подчас и поступая с богатырями несправедливо. На былинный образ Владимира Красное Солнышко повлияли и впечатления о великих князьях и царях московских. Выдающийся исследователь фольклора Владимир Пропп даже видел в некоторых сюжетах, связанных с киевским князем, шарж на царя Василия Шуйского.
А.К.: Спасибо большое, ну вот, от былины к шаржу.
А.Б.: Вы знаете книгу Проппа «Русский героический эпос»? К сожалению, эта книга в худшем смысле слова советская, он замаливал, так сказать, с точки зрения советской идеологии, «грехи» его предыдущими выдающимися работами, а эта книга, к сожалению, содержит не просто ошибки, а содержит… ну такие мысли, когда Владимир Яковлевич Пропп был вынужден отрицать собственные ранние идеи.
А.К.: То есть, умышленное искажение?
Потому что где тут несправедливость? Илья, простите, творит в Киеве полный кошмар, золотые маковки немножко жалко, немножко не следует этого делать, и, соответственно, то, что Владимир вынужден посадить его в погреб, это совершенно естественный разумный поступок человека – именно человека – потому, что Владимир выступает в роли охранителя мира людей. Еще раз: эпический мир – это мир, где есть люди, у них есть враг, более или менее мифологизированные, и есть герои типа Ахилла или Ильи Муромца, которые более или менее людьми притворяются, на самом деле являются полубогами.
А.К.: Понятно.
А.Б.: Так вот Владимир – это действительно человек, это князь людей. […]
А.К.: Это человек. Это очень правильный термин, очень точный. Герои. Есть боги, есть люди, есть герои. Владимир – это Агамемнон?
А.Б.: Да. Если переводить на образы Илиады, то Агамемнон.
А.К.: «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына»… Против кого?
Нет, это совершенно другой конфликт, он есть абсолютно в любом эпосе, потому что главный герой эпоса, имеющий те или иные божественные черты, как я уже сказала, он обладает необузданной яростью. […]