Волшебный мелок что это
Волшебный мелок что это
Книга первая. Волшебный мелок
Жил-был на свете маленький мальчик. Звали его Юн. Правда, у него были еще и другие имена. Родители назвали его Юн Альберт Брюн, а фамилия его была Сульбаккен. Имена Альберт и Брюн мальчику дали в честь его дедушки с материнской стороны. Но все обычно звали его просто Юн — перечислять подряд три имени было бы слишком трудно. Однажды он шел по дороге и свистел. А свистеть ему было нелегко, потому что во рту не хватало переднего зуба. Но все же кое-как он с этим справлялся.
Сначала на дороге не видно было ни одного человека. Но вот за поворотом Юн увидел спину какой-то старухи — самую что ни на есть обыкновенную спину. Заметить, что старуха на самом-то деле колдунья, он, конечно, не мог. Сзади, во всяком случае, этого совсем не было видно. Правда, он не подумал бы такого, повернись она даже к нему лицом. Я знаю эту ведьму — она не из самых страшных.
Впрочем, и не из самых симпатичных. Старуха эта — обыкновенная колдунья, с широким, толстым носом, без всяких бородавок и, уж конечно, в очках — таких старух полным-полно во всем мире.
Зовут ее фру Мунсен. И она умеет колдовать, но никогда не вызывает таких ужасных напастей, как, например, гроза с громом и молнией или что-нибудь в этом роде. Ей случается наколдовать себе к обеду немного вкусного соуса. По ее велению в огороде вдруг вырастает морковь, которую никто не сажал и не поливал. Однажды она заколдовала утюг, и он сам гладил все ее платья. Потом у нее в доме появилась волшебная тряпка, которая сама мыла полы. В другой раз она наколдовала денег, чтобы уплатить налоги, — ведь налоги берут решительно со всех!
Фру Мунсен очень любит свиные отбивные и всегда ест их на второе, хотя давно уже не заходит в мясную лавку. Правда, у нее есть хлев и в хлеву живет поросенок, но она держит его только для красоты. С годами поросенок настолько состарился, что оброс бородой. Наверное, во всей Норвегии это единственный поросенок с бородой. Вот какая колдунья! Она живет на улице Твербаккен на чердаке старого дома. Если хочешь, можешь навестить ее там.
Быть может, тебя удивляет, что колдунья живет на улице Твербаккен, а не на Лысой горе, где, как известно, веселятся ведьмы. Однако ничего удивительного в этом нет. Все уважающие себя колдуньи живут теперь на самых обыкновенных улицах. Я даже знакома с одной из них. Правда, она из богатых — ей одной принадлежит целая вилла. На вид эта колдунья гораздо приятнее фру Мунсен, но она далеко не так добра. А потому всякий раз, когда тебе случится встретить какую-нибудь ведьму, живущую в роскошной вилле, держись от нее подальше. С такими ведьмами шутки плохи!
В тот день, когда ее увидел Юн, фру Мунсен успела побывать у другой ведьмы, которая пригласила ее на чашку кофе. В гостях ей подарили волшебный мелок; хозяйка обнаружила его в посылке, которую тетушка прислала ей из Америки. И она отдала его фру Мунсен потому, что была с ней в большой дружбе. Впрочем, в посылке лежало целых шесть волшебных мелков, так что, подарив один из них, хозяйка себя не обидела.
Волшебный мелок на вид был точно такой же, как и любой другой мелок, как и школьные мелки, которые крошатся, едва нажмешь на них рукой. И все же мелок был какой-то особенный — он был заострен не с этого конца, а с другого. Только это не сразу бросалось в глаза.
Фру Мунсен не большая охотница шить и штопать, и поэтому в карманах у нее часто бывают дыры. Карманы ее пальто, например, всегда дырявые. Но это не так уж страшно: все, что фру Мунсен прячет в карман, просто-напросто проваливается за подкладку, а оттуда всегда можно достать нужную вещь.
Однажды, в годы войны, фру Мунсен вытащила из сундука свое старое пальто, чтобы перелицевать его. Распоров пальто, она обнаружила за подкладкой четыре кроны и много мелких монет, пару варежек, катушку черных ниток, два куска сахара и целый выводок мышат. Фру Мунсен никак не могла понять, откуда взялись там мыши: у нее сроду не было привычки носить с собой в карманах мышей, — наверное, они уж как-нибудь сами пробрались туда.
Но в тот день, когда ее увидел Юн, фру Мунсен разгуливала без пальто, потому что погода стояла теплая. На ней была полосатая кофта, а мелок лежал в кармане юбки. Впрочем, лежал он там недолго, а скоро очутился на проезжей дороге. Там и нашел его Юн, когда проходил мимо.
А теперь разгляди фру Мунсен хорошенько, если хочешь узнать ее при встрече, — в этой книге ты больше ни слова о ней не услышишь: она сейчас просто-напросто выйдет из нее.
Юн взглянул на свою находку, и она показалась ему совсем неинтересной. Он решил, что это обыкновенный мелок — точно такой же, каким учительница пишет на доске.
И потому, сжав его в кулаке, он пошел дальше, пока не нашел места, где можно было рисовать. Юн подошел к зеленому забору — вот где много места! Он нарисовал мелком мальчишку на заборе. Но мальчишка получился не очень удачный, потому что Юн не больно-то хорошо умел рисовать. Довольно странный вышел мальчишка.
— Здравствуй! А меня зовут Софус.
Юн подумал, что вдвоем им будет гораздо веселее. И он предложил мальчишке стать его другом и помочь ему нарисовать еще что-нибудь. Софус охотно согласился.
Юн нарисовал голову кролика, но Софус тут же попросил его остановиться: он, оказывается, терпеть не мог кроликов.
— Я ужасно смелый, — сказал Софус, — но все же я почему-то немножко побаиваюсь кроликов.
Юн поспешил стереть кролика, пока рисунок был готов только наполовину, — он вовсе не хотел пугать Софуса.
— Знаешь что? Нарисуй-ка лучше большую калитку! — сказал Софус.
Юн так и сделал. Калитка сразу же стала всамделишной, и мальчики отворили ее.
3. По ту сторону калитки
— Прежде чем войти в калитку, надо немного подумать, — сказал Софус. — Когда хочешь что-нибудь сделать, всегда полезно сначала подумать. Так говорила моя бабушка. Значит, как же нам быть: войти в этот сад или лучше остаться здесь? Если мы войдем туда, то, может быть, найдем там что-нибудь вкусненькое, а может быть, и ничего не найдем. Но если мы не войдем в сад, то, значит, останемся у калитки, а здесь вообще есть нечего. К тому же сюда могут прибежать собаки. Вдруг они начнут кусать меня за ноги. Я не боюсь ничего на свете, но очень не люблю злых собак. У меня ведь такие худые ноги — чего доброго, они и вовсе отвалятся!
— Посторонись-ка немножко, — сказал Юн, — и я войду первым.
Софус посторонился и пропустил Юна.
— Ну, как там, в саду? — спросил Софус.
— Замечательно! — ответил Юн.
— Подожди, я сейчас приду к тебе! — сказал Софус. — Я уже все обдумал и решил, что в сад надо заглянуть.
— Это можно было сразу сообразить, — сказал Юн. — Тут и раздумывать нечего.
По ту сторону калитки буйно вилась густая зелень. На деревьях и кустах росли огромные плоды. Журчал ручей, кишевший рыбой, а поляны пестрели яркими цветами. В саду было много диковинных зверей — так много, что я, пожалуй, расскажу об этом в стихах. Сам знаешь: в стихах все получается гораздо складнее. А если ты не любишь стихов, спокойно пропусти их — ничего особенного в них нет. Но, если ты любишь петь, это получится у тебя отлично; к моим стихам легко подобрать веселый мотив.
Онлайн чтение книги Волшебный мелок The Magic Chalk
Книга первая. Волшебный мелок
Жил-был на свете маленький мальчик. Звали его Юн. Правда, у него были еще и другие имена. Родители назвали его Юн Альберт Брюн, а фамилия его была Сульбаккен. Имена Альберт и Брюн мальчику дали в честь его дедушки с материнской стороны. Но все обычно звали его просто Юн — перечислять подряд три имени было бы слишком трудно. Однажды он шел по дороге и свистел. А свистеть ему было нелегко, потому что во рту не хватало переднего зуба. Но все же кое-как он с этим справлялся.
Сначала на дороге не видно было ни одного человека. Но вот за поворотом Юн увидел спину какой-то старухи — самую что ни на есть обыкновенную спину. Заметить, что старуха на самом-то деле колдунья, он, конечно, не мог. Сзади, во всяком случае, этого совсем не было видно. Правда, он не подумал бы такого, повернись она даже к нему лицом. Я знаю эту ведьму — она не из самых страшных.
Впрочем, и не из самых симпатичных. Старуха эта — обыкновенная колдунья, с широким, толстым носом, без всяких бородавок и, уж конечно, в очках — таких старух полным-полно во всем мире.
Зовут ее фру Мунсен. И она умеет колдовать, но никогда не вызывает таких ужасных напастей, как, например, гроза с громом и молнией или что-нибудь в этом роде. Ей случается наколдовать себе к обеду немного вкусного соуса. По ее велению в огороде вдруг вырастает морковь, которую никто не сажал и не поливал. Однажды она заколдовала утюг, и он сам гладил все ее платья. Потом у нее в доме появилась волшебная тряпка, которая сама мыла полы. В другой раз она наколдовала денег, чтобы уплатить налоги, — ведь налоги берут решительно со всех!
Фру Мунсен очень любит свиные отбивные и всегда ест их на второе, хотя давно уже не заходит в мясную лавку. Правда, у нее есть хлев и в хлеву живет поросенок, но она держит его только для красоты. С годами поросенок настолько состарился, что оброс бородой. Наверное, во всей Норвегии это единственный поросенок с бородой. Вот какая колдунья! Она живет на улице Твербаккен на чердаке старого дома. Если хочешь, можешь навестить ее там.
Быть может, тебя удивляет, что колдунья живет на улице Твербаккен, а не на Лысой горе, где, как известно, веселятся ведьмы. Однако ничего удивительного в этом нет. Все уважающие себя колдуньи живут теперь на самых обыкновенных улицах. Я даже знакома с одной из них. Правда, она из богатых — ей одной принадлежит целая вилла. На вид эта колдунья гораздо приятнее фру Мунсен, но она далеко не так добра. А потому всякий раз, когда тебе случится встретить какую-нибудь ведьму, живущую в роскошной вилле, держись от нее подальше. С такими ведьмами шутки плохи!
В тот день, когда ее увидел Юн, фру Мунсен успела побывать у другой ведьмы, которая пригласила ее на чашку кофе. В гостях ей подарили волшебный мелок; хозяйка обнаружила его в посылке, которую тетушка прислала ей из Америки. И она отдала его фру Мунсен потому, что была с ней в большой дружбе. Впрочем, в посылке лежало целых шесть волшебных мелков, так что, подарив один из них, хозяйка себя не обидела.
Волшебный мелок на вид был точно такой же, как и любой другой мелок, как и школьные мелки, которые крошатся, едва нажмешь на них рукой. И все же мелок был какой-то особенный — он был заострен не с этого конца, а с другого. Только это не сразу бросалось в глаза.
Фру Мунсен не большая охотница шить и штопать, и поэтому в карманах у нее часто бывают дыры. Карманы ее пальто, например, всегда дырявые. Но это не так уж страшно: все, что фру Мунсен прячет в карман, просто-напросто проваливается за подкладку, а оттуда всегда можно достать нужную вещь.
Однажды, в годы войны, фру Мунсен вытащила из сундука свое старое пальто, чтобы перелицевать его. Распоров пальто, она обнаружила за подкладкой четыре кроны и много мелких монет, пару варежек, катушку черных ниток, два куска сахара и целый выводок мышат. Фру Мунсен никак не могла понять, откуда взялись там мыши: у нее сроду не было привычки носить с собой в карманах мышей, — наверное, они уж как-нибудь сами пробрались туда.
Но в тот день, когда ее увидел Юн, фру Мунсен разгуливала без пальто, потому что погода стояла теплая. На ней была полосатая кофта, а мелок лежал в кармане юбки. Впрочем, лежал он там недолго, а скоро очутился на проезжей дороге. Там и нашел его Юн, когда проходил мимо.
А теперь разгляди фру Мунсен хорошенько, если хочешь узнать ее при встрече, — в этой книге ты больше ни слова о ней не услышишь: она сейчас просто-напросто выйдет из нее.
Юн взглянул на свою находку, и она показалась ему совсем неинтересной. Он решил, что это обыкновенный мелок — точно такой же, каким учительница пишет на доске.
И потому, сжав его в кулаке, он пошел дальше, пока не нашел места, где можно было рисовать. Юн подошел к зеленому забору — вот где много места! Он нарисовал мелком мальчишку на заборе. Но мальчишка получился не очень удачный, потому что Юн не больно-то хорошо умел рисовать. Довольно странный вышел мальчишка.
— Здравствуй! А меня зовут Софус.
Юн подумал, что вдвоем им будет гораздо веселее. И он предложил мальчишке стать его другом и помочь ему нарисовать еще что-нибудь. Софус охотно согласился.
Юн нарисовал голову кролика, но Софус тут же попросил его остановиться: он, оказывается, терпеть не мог кроликов.
— Я ужасно смелый, — сказал Софус, — но все же я почему-то немножко побаиваюсь кроликов.
Юн поспешил стереть кролика, пока рисунок был готов только наполовину, — он вовсе не хотел пугать Софуса.
— Знаешь что? Нарисуй-ка лучше большую калитку! — сказал Софус.
Юн так и сделал. Калитка сразу же стала всамделишной, и мальчики отворили ее.
3. По ту сторону калитки
— Прежде чем войти в калитку, надо немного подумать, — сказал Софус. — Когда хочешь что-нибудь сделать, всегда полезно сначала подумать. Так говорила моя бабушка. Значит, как же нам быть: войти в этот сад или лучше остаться здесь? Если мы войдем туда, то, может быть, найдем там что-нибудь вкусненькое, а может быть, и ничего не найдем. Но если мы не войдем в сад, то, значит, останемся у калитки, а здесь вообще есть нечего. К тому же сюда могут прибежать собаки. Вдруг они начнут кусать меня за ноги. Я не боюсь ничего на свете, но очень не люблю злых собак. У меня ведь такие худые ноги — чего доброго, они и вовсе отвалятся!
— Посторонись-ка немножко, — сказал Юн, — и я войду первым.
Софус посторонился и пропустил Юна.
— Ну, как там, в саду? — спросил Софус.
— Замечательно! — ответил Юн.
— Подожди, я сейчас приду к тебе! — сказал Софус. — Я уже все обдумал и решил, что в сад надо заглянуть.
— Это можно было сразу сообразить, — сказал Юн. — Тут и раздумывать нечего.
По ту сторону калитки буйно вилась густая зелень. На деревьях и кустах росли огромные плоды. Журчал ручей, кишевший рыбой, а поляны пестрели яркими цветами. В саду было много диковинных зверей — так много, что я, пожалуй, расскажу об этом в стихах. Сам знаешь: в стихах все получается гораздо складнее. А если ты не любишь стихов, спокойно пропусти их — ничего особенного в них нет. Но, если ты любишь петь, это получится у тебя отлично; к моим стихам легко подобрать веселый мотив.
Ну и сад! Чудесный сад!
Здесь на елке виноград
Волк не трогает козлят,
Мальчик с пальчик, говорят,
Здесь диковинных зверей
В клетку не сажают.
Стрекоза и Муравей
Хочешь — верь, а хочешь — нет,
Пригласила на обед
Смотрит старый Попугай
— Эй, дружище, помогай
А подальше от реки
Где побольше свету,
Пеликан, надев очки,
Из этой песни ты поймешь, что это и впрямь был необыкновенный сад.
А в следующей главе ты узнаешь, что приключилось с мальчиками в саду.
Мальчики обегали весь сад — еще никогда в жизни им не было так интересно. Юн подсел к Попугаю, чтобы немного поболтать с ним. А Софус между тем уговаривал Слона сорвать с деревьев все, что только можно.
— Неплохо ты здесь устроился! — сказал Юн Попугаю.
— Устроился! — с достоинством ответил Попугай и важно скрестил лапы.
— А все же тут, наверное, кое-чего не хватает? — спросил Юн.
— Не хватает! — согласился Попугай.
— А чего бы ты хотел? — допытывался Юн. — Не знаю, как ты, а я очень люблю подарки!
— Люблю подарки! — крикнул Попугай.
— А ты, я вижу, себе на уме! — сказал Юн.
— Себе на уме! — согласился Попугай.
— Так что же тебе подарить? — спросил Юн. — Электрический поезд, пишущую машинку или телефон?
— Телефон! — сказал Попугай.
Тогда Юн нарисовал ему телефон. Он не очень хорошо умел это делать, и поэтому телефон сильно смахивал на будильник, но все же это был отличный аппарат.
Попугай сразу же начал крутить диск и набрал чей-то номер, но никто ему не ответил.
Попугай страшно огорчился: он уже так радовался, что у него будет свой собственный телефон и он сможет разговаривать с кем захочет.
— Твоего номера нет в телефонной книге! — пояснил Юн. — Поэтому никто и не отвечает на твои звонки. Кстати, как тебя зовут?
Юн был человек серьезный и любил доводить всякое дело до конца, хотя и не размышлял так много, как Софус. Уж коли он подарил Попугаю телефон, надо сделать все, чтобы тот мог им пользоваться. Но тут Попугай вдруг побагровел до самого клюва и так расстроился, что из глаз у него закапали слезы, — ведь у него сроду не было никакого имени. А раз нет имени, как же ему попасть в телефонную книгу?
— Что ж, придется придумать тебе имя, — сказал Юн. — Как бы ты хотел, чтобы тебя называли: Оливер Твист или, может быть, Гулливер? Робинзон Крузо или граф Монте-Кристо? Выбирай, что тебе нравится.
— Как зовут самого сильного мальчишку в твоем классе? — спросил Попугай.
— Ну так пусть и меня зовут Ленфом, — сказал Попугай.
Тогда Юн подрисовал к телефону длинный-предлинный шнур и подвел его к маленькому домику, на котором написал: «Центральная телефонная». Он снял трубку и набрал номер, и с телефонной станция донесся голос:
— Можно мне поговорить с директором? — спросил Юн.
— Пожалуйста, — ответил голос.
— Я только хотел сообщить вам: установлен новый телефон, которому надо дать номер, а имя владельца — записать в телефонную книгу.
— Хорошо, — откликнулся голос директора. — Скажите нам, пожалуйста, его имя.
— А фамилия? — спросил директор.
— У него нет фамилии, — сказал Юн.
— Странно, — проговорил человек на другом конце провода. — Кто же он такой?
— Он — попугай, — пояснил Юн.
— Но ведь в Норвегии попугаев обычно зовут «Якоб», — продолжал голос. — За исключением, конечно, попугаих — тех всегда зовут «Полли».
— А этого попугая зовут Лейфом, — заявил Юн. — Ему не терпится получить номер для своего телефона.
— Хорошо, — ответил человек. — Могу предоставить вам номер 66h66. Его легче всего запомнить.
— Спасибо! — сказал Юн.
— Алло! Алло! Алло! — прокричал директор. — Скажите попугаю, чтобы он не забывал всякий раз становиться вниз головой, прежде чем набирать цифру 4.
— А что, если он забудет после этого перевернуться? — спросил Юн.
— Тогда получится совсем другой номер, — сказал директор.
С тех пор Лейф сидит на своем дереве и целыми днями разговаривает по телефону.
— Смотри обращайся с ним аккуратно! — приказал ему Юн.
Юн задумался: а заслужил ли Попугай, чтобы ему сразу подарили и новое имя и телефон? Уж слишком нахально он себя вел. Но тут до него вдруг донесся пронзительный вопль Софуса.
5. Необыкновенное происшествие
Софус разбежался и прыгнул в реку, а ведь он весь был нарисован мелом; сам понимаешь, мокнуть ему ни в коем случае нельзя! Вода смыла мел, и Софус начал таять на глазах. Вот уже он лишился обеих ног…
— Скорей беги сюда с мелком! Скорей беги сюда с мелком! — кричал он.
Юн решил расходовать мелок как можно бережнее. Он понимал, что раздобыть такое сокровище в другой раз будет не так-то просто. К тому же Попугай даже не поблагодарил его за подарок. Но, когда Юн увидал, что бедняга Софус остался совсем без ног, он сразу же бросился к нему на помощь.
— Дай сюда мелок! — простонал Софус. — А заодно мне бы хотелось получить новые ботинки.
— А какие ты хочешь — на резине или на коже? — спросил Юн.
— Хочу лаковые туфли с бантиками! — закричал Софус.
— Но ведь лыжные ботинки гораздо прочнее, — возразил Юн.
— Я очень скромный человек, — сказал Софус. — И я никогда ничего не клянчу, я всегда доволен тем, что у меня есть. Но сейчас мне ужасно хочется надеть лаковые туфли с бантиками…
— Ну ладно, только дай слово беречь их, — согласился Юн.
Он протянул Софусу мелок, и тот нарисовал себе пару замечательных лаковых туфель с шелковыми бантиками.
— Смотри береги их, — повторил Юн. — Не забывай чистить их каждый вечер перед сном.
— Гм… — произнес Софус. — Я очень аккуратно обращаюсь со своей одеждой. Никто не скажет, что я неряха. Вот только чистить ботинки, по правде говоря, мне не под силу. Уж слишком это скучно!
Юн раскрыл было рот, чтобы как следует отчитать Софуса, — нельзя же допускать, чтобы человек так скверно обращался со своей обувью! — но в это мгновение произошло нечто столь удивительное, что оба мальчика застыли на месте, выпучив глаза.
Все началось с того, что звери встрепенулись и стали тревожно оглядываться. Очковая Змея торопливо поправила на носу очки, а Слон поднял хобот и громко затрубил. Потом звери бросились бежать со всех ног кто куда. Издалека надвигалась большая черная туча. Она подходила все ближе и ближе и становилась все чернее и чернее.
6. Закоптелый воробей
Когда снова показалось солнце, в саду уже не было ни одного цветка. Листья сгорели, а земля посерела и стала похожа на пепел.
— Я не страшусь никаких опасностей! — заявил Софус. — Вот только темноты не выношу. У меня, знаешь ли, слабое сердце. Кроме темноты, я ничего на свете не боюсь.
Нарядные лаковые туфли покрылись золой и пеплом, а нос у Софуса был густо вымазан сажей.
— Теперь нам придется умыться среди бела дня! — вздохнул Юн.
— Вот еще, не такие уж мы чумазые! — возмутился Софус. — Да мне вовсе и нельзя так часто умываться. Мне доктор запретил — говорит, это вредно.
— Видно, у тебя и в самом деле слабое здоровье, — заметил Юн.
— Ну это ты брось! Я здоров как бык! — обиделся Софус.
У Юна уже вертелся на языке ехидный ответ: он любил говорить людям напрямик, что они неправы. Сам-то он, конечно, всегда был прав и поэтому очень старался указывать другим на их ошибки. А Софус за бремя их знакомства уже успел наговорить много такого, с чем Юн никак не мог согласиться.
Но тут у мальчиков за спиной раздалось чье-то пение: закоптелый Воробей сидел на закоптелой ветке закоптелого дерева и жалобным, закоптелым голоском напевал песню. Песня была ужасно грустная. Такая грустная, что невозможно даже описать. К тому же в типографии, где печаталась эта книжка, нет в запасе букв, которыми можно было бы записать птичье пение.
И все же я попыталась сделать это для тебя. Вот какой рисунок у меня получился:
Теперь всем станет понятно, какая это была печальная песня.
Воробей пел так грустно, что Софус не выдержал и заплакал.
— Терпеть не могу печальных песен, — сказал он. — Пожалуй, это единственное, чего я не выношу. Вообще же я могу вытерпеть все, что угодно.
Юну некогда было спорить: он раздумывал, как бы помочь бедному Воробью. Для начала он нарисовал ему добротный теплый пиджачок с карманами.
— Всю свою жизнь я мечтал о таком пиджачке, — сказал Софус. — Пожалуй, это единственное, чего мне когда-либо хотелось.
Но на этот раз Юн не обратил на его слова никакого внимания. Он быстро нарисовал гнездышко — маленькое, уютное гнездышко, в котором приятно укрыться Воробью. И еще он обещал нарисовать для Воробья славную женушку. Впрочем, Воробьиха у него не получалась. Сколько он ни старался — все выходила Каракатица. Но Воробей все равно обрадовался.
— Не унывай, — прочирикал он, обращаясь к Юну. — В городе живет мой дядя. Тот на все руки мастер. Он в два счета превратит Каракатицу в птицу, стоит мне только попросить его.
Воробей подскочил к своей Каракатице и приветливо захлопал крыльями. Вот так:
Каракатица застеснялась и слегка покраснела, но тут же в ответ задвигала хвостиком. Вот так:
— Что ж, теперь муж и жена славно заживут, — сказал Юн. — Они, видно, отлично понимают друг друга… Послушай, приятель, поаккуратнее обращайся со своим пиджачком! — напоследок наказал он Воробью.
Но тот не ответил. Он был слишком занят разговором с Каракатицей.
7. Юн, Софус и звери
Юн и Софус зашагали прочь: им не терпелось уйти как можно дальше от блеклой зелени, закоптелых деревьев и пепла. Зола лежала всюду, докуда хватал глаз. И мальчики шли и шли, шли и шли… и
Юн и Софус шагали с горки на горку, с горки на горку. Наконец, они добрались до такого места, где было красиво, зелено и уютно, как прежде. На всех кустах и деревьях цвели цветы, только почему-то не было видно ни людей, ни птиц, ни животных. Впрочем, так могло показаться только на первый взгляд. На самом же деле крутом было полно зверей, самых настоящих, живых зверей. Если ты внимательно рассмотришь рисунок на странице 12, то обнаружишь не меньше восьми.
Однако поначалу мальчики никого не заметили, и от этого им сразу стало грустно. Тогда Софус начал требовать, чтобы ему раздобыли скрипку. Он был уверен, что сумеет сыграть на ней хоть что-нибудь. Ну, а если уж ничего не получится, то всегда можно вместо «чего-нибудь» исполнить «что-нибудь другое».
— Послушай, Юн, — говорил Софус, — будь другом, нарисуй мне скрипку! Знаешь ли, скрипка — это единственное, чего мне когда-либо хотелось.
— Ты хочешь скрипку? — переспросил Юн. — Это страшно трудно нарисовать. Потом я не уверен, полезно ли тебе получать все, что ты ни потребуешь. Мама всегда говорит, что детям это очень вредно.
— А моя бабушка говорит другое: прежде чем отказать в чем-нибудь своему другу, надо серьезно подумать. А бабушки знают больше, чем мамы, потому что бабушки — это мамы мам, — возразил Софус. — И еще бабушка сказала: всегда нужно представить себе, как бы ты сам чувствовал себя на месте друга, если бы ты попал в беду и тебе хотелось бы поиграть на скрипке, а тебе бы ее не дали.
Тогда Юн присел и попробовал нарисовать скрипку. И он нарисовал ее, но только получилась она довольно странная на вид. Впрочем, хуже она от этого не была: когда Софус приставил ее к подбородку и дотронулся смычком до струн, из скрипки тотчас же выскочила наружу звонкая, веселая музыка. Такая разудалая была музыка, что сама пустилась плясать вприсядку. От удивления мальчики застыли на месте и вытаращили на нее глаза. Тогда музыка отвесила им поклон, потом подпрыгнула высоко-высоко в воздух и с чувством заиграла национальный гимн норвежцев: «Да, мы любим край родимый…» Заслышав гимн, мальчики встали. Софус начал сморкаться, а у Юна от волнения выступили на глазах слезы.
Музыка исполнила подряд все куплеты песни. Из-за деревьев вышли звери и тоже стали слушать. Они окружили Софуса плотным кольцом и не спускали с него влажных, блестящих глаз. Некоторые из них даже пустились в пляс, другие подпевали, как могли. Поросенок подкатился Софусу под ноги и принялся скрестись об него, а затем предложил мальчику подружиться с ним на всю жизнь. Он сказал, что хочет дружить потому, что Софус очень на него похож. И он страшно удивился, что сам Софус не заметил этого сходства.
Когда музыка умолкла, она сама вскочила в скрипку и спряталась в ней. Звери спросили, хотят ли мальчики есть. Те ответили, что очень хотят — они давно уже проголодались.
Тогда звери приготовили обед — такой замечательный, что рассказать об этом можно было бы разве что только в стихах.
Когда на столе совсем ничего не осталось, гости поблагодарили друг друга и разошлись — ведь почти все звери рано ложатся спать.
Юн и Софус снова остались одни. Еще была там, правда, дряхлая Сова, но она задремала над тарелкой с абрикосовым вареньем. Софус пил газированную воду и ничуть не скучал. А Юн размышлял, что же им делать дальше. Вдруг Софус издал страшный вопль: он опрокинул на себя стакан с газированной водой и замочил живот. А так как Софус весь с головы до ног был нарисован мелом, то живот у него сразу размок. У мальчика сохранились только голова, грудь и ноги, а в середине ничего уже не было. Юн поспешно схватил мелок и качал рисовать ему новый живот.
— Подожди! Дай мне нарисовать самому! — взмолился Софус. — Я всегда мечтал носить длинные брюки. Кажется, это единственное, чего мне когда-либо хотелось за всю мою жизнь.
Софус схватил мелок и нарисовал себе туловище, а затем — модные брюки с карманами. Правда, брюки были немного тесны и верхняя пуговица скоро отлете-ла, но это не имело никакого значения.
Тут как раз проснулась Сова и начала оглядываться по сторонам. Она была очень похожа на школьную учительницу Юна — фрекен Даниельсен. На ней даже оказалось платье точно такого же цвета, как и у той. Сова сердито посмотрела на мальчиков огромными глазами — точно так же всегда смотрела фрекен Даниельсен — и почесала у себя за ухом. После этого Юн уже не сомневался, что сейчас она начнет спрашивать разные исторические даты, сколько будет шестью семь и задавать другие противные вопросы. Он не ошибся.
— Что тебе больше всего нравится в школе, мальчик? — обратилась к Юну Сова.
— Перемены, — буркнул тот.
— Гм… — протянула Сова. — Думается мне, ты не слишком способный ученик. А скажи-ка: что это такое — синее, круглое и сидит на голове?
— Синее, круглое и сидит на голове? — переспросил Софус. — Да это же моя бабушка.
— Не может быть! — удивилась Сова.
— Честное слово, — сказал Софус, — бабушка довольно-таки круглая. Носит темно-синее платье. И соседи говорят, что она сидит у всех на голове.
— Я совсем не в этом смысле употребила выражение «сидеть на голове». Ты, мальчик, плохо слушаешь, что тебе говорят!
— Если так, то я не знаю разгадки, — печально сказал Софус.
— Да это же твоя фуражка! — крикнула Сова. — Она синяя, круглая и сидит у тебя на голове. А это-то и плохо! Разговаривая со взрослыми, ты должен, вежливости ради, снимать свой головной убор.
Юн и Софус очень хотели, чтобы Сова поскорее улетела, но она и не думала двигаться с места.
— А теперь я проверю, как вы умеете считать, — заявила она. — Если дюжина яиц стоит полторы кроны, то сколько стоит одна курица?
— Яйца гораздо дороже кур, — сказал Юн.
— А я терпеть не могу яиц! — воскликнул Софус.
— Курица стоит на месте столько, сколько ей захочется! — торжествующе провозгласила Сова. — Ничего вы не понимаете!
— Ну, уж этого никак не скажешь про наседку, которую мама купила у фру Якобсен: та вообще не стоит на месте, а весь день мечется по двору! — возразил Юн.
— Так я и думала, — сказала Сова, — ты не из блестящих учеников.
— Нет, я блестящий, — сказал Юн. — И вообще я всегда бываю прав.
— Каких еще тебе захотелось приправ? — спросила Сова. — Белого соуса, что подают к котлетам, или же сладкого соуса, которым заливают пудинг?
— Сама ты ничего не понимаешь! — рассердился Юн. — Я сказал, что всегда бываю прав.
— А кто мне подтвердит, что ты всегда прав? — спросила Сова.
— Я сам могу подтвердить! — ответил Юн.
Ах, вот как! — сказала Сова. — Что ж, может быть, ты и впрямь не так уж глуп. А знаешь ли ты, что получится, если пятнадцать разделить на три?
— А что надо разделить на три? — осведомился Юн. — Пятнадцать ложек рыбьего жира или пятнадцать ирисок?
— Какая чепуха! — закричала Сова. — Это же все равно!
— Совсем не все равно! — сказал Юн. — Если ириски — это очень мало, а если рыбий жир, то совсем не надо.
— Пятнадцать разделить на три — получится четырнадцать, — сказала Сова. Она достала из-за уха длинный, остро отточенный карандаш. — Сначала мы делим пять на три, — гордо объяснила она изумленным мальчикам. — Запишем в частном единицу. Так. А теперь вычтем тройку из пятнадцати — получится двенадцать. Разделим это число на три — получится четыре. Приписываем к частному четверку. А так как четырежды три получится двенадцать, то в остатке у нас будет ноль!
Вот какой столбик получился у Совы:
Мальчики не могли оторвать от столбика глаз.
— Вот это да! Вот это здорово! — сказали они. — Конечно, если делить ириски, а не ложки рыбьего жира или что-нибудь в этом роде… А проверять деление ты тоже умеешь? — спросили они Сову.
— Еще бы! — отвечала та. Она снова достала карандаш и уверенно продолжала: — Чтобы проверить, правильно ли мы разделили пятнадцать на три, надо умножить полученное частное — четырнадцать — на делитель, то есть на три. Итак, сначала мы умножаем четверку на три — получится двенадцать. Записываем это число. Затем умножаем на три единицу — получится три. Двенадцать плюс три — будет пятнадцать.
Вот какой столбик получился у Совы на этот раз:
Теперь Сова загордилась еще больше. Она поднесла к глазам пенсне и смерила мальчиков суровым взглядом.
— Разве вас не учили всему этому в школе? — спросила она.
— Ничему нас не научили, — ответил Юн. — Я вообще никсгда ничего не учил, а Софус еще ничему не учился.
— Так я и думала, — сказала Сова. — В мое время, когда я ходила в школу, все было по-другому.
Вспомнив доброе старое время, Сова вздохнула. Она немного помолчала, затем старательно высморкалась в носовой платок и, ткнув в мальчиков карандашом, закричала:
— А если я стану складывать, то у меня тоже получится 15! Вот поглядите:
4 + 4 + 4 получится 12, а 1 + 1 + 1 получится 3. 12 + 3 получится 15.
— Ничего подобного, — быстро возразил Софус. — 12 + 3 получится 123. Моя бабушка всегда так счита-ет, а она научилась этому у своего первого мужа, который работал официантом в ресторане.
— Совершенно верно, а 3+12 получится 312, — вмешался Юн. — Выходит, ты сама не знаешь всего, что написано в учебниках!
— Ха-ха-ха! — расхохоталась Сова. Успокоившись, она взглянула на мальчиков строго и осуждающе. Затем снова поднесла к глазам пенсне и откашлялась.
— Дод-у-рор-а-кок-и! — выпалила Сова.
— Что, что? — удивились мальчики.
— Это я разговариваю на совином языке, самом лучшем из всех языков мира, — сказала Сова и сразу развеселилась. — Дод-у-рор-а-кок-н и-зоз дод-у-рор-а-кок-о-вов.
Мальчикам не удалось сказать в ответ ни единого слова. Сова все кричала и кричала. Они попытались было удрать, но Сова окликнула их.
— Стойте! — завопила она. — Последний вопрос!
— Хватит! — крикнули в ответ Юн и Софус.
Оба давно поняли, что это была самая скучная Сова из всех, какие им только попадались. И поэтому они бросились бежать, не дожидаясь вопроса.
— Неужто вы даже не хотите узнать мое имя? — закричала Сова им вслед. — Меня зовут Анна Сусан-на-Ацинму!
— А это еще что за язык — тарабарский? — спросили мальчики.
— Это наоборотошный язык! — крикнула Сова. Больше они ничего от нее не услышали.
9. Христофор Камбалумб
— Совы единственные птицы, которых я побаиваюсь, — сказал Софус. — Вообще я очень люблю птиц, но бабушка велела мне остерегаться сов.
— Лучше бы ты остерегался пачкать одежду, — сказал Юн. — Посмотри на свои новые брюки! Ты уже посадил на них пятно!
— Сам посмотри на свои штаны! — обиделся Софус. — На них полным-полно пятен.
— Это же совсем другое дело, — возразил Юн. — Когда мама дарит мне новые штаны, она всегда велит мне беречь их. А когда на них появляются пятна, она ругается. Только тот, кто подарил другому штаны, имеет право стыдить его за пятна. А тот, кто получил штаны в подарок, должен молчать.
Тут Софус сел прямо на землю и так разрыдался, что слезы ручьями потекли у него по щекам.
— Я не выношу, когда меня бранят! — говорил он, всхлипывая. — Я нервный. Все на свете я могу вынести: скарлатину, свинку, грипп и вообще все, что угодно, кроме брани.
Тогда Юну пришлось сказать, что пятно на штанах почти незаметно. И друзья побрели дальше.
Мальчики шли по дороге и раздумывали над тем, где бы им пристроиться на ночлег. Вдруг перед ними выросла гора, а в самой середине горы зияла черная дыра. Тут сразу стало темным-темно, и Юну даже пришлось нарисовать карманный фонарик — ничего ведь не было видно. Фонарик зажегся и засиял, точно маленькое солнышко. Чудесный получился фонарик!
— Можно, я буду держать фонарик? — спросил Софус. — Мне всегда так хотелось иметь карманный фонарик, но сколько я живу на свете, у меня никогда его не было.
— Возьми, — сказал Юн, — но только смотри не потеряй.
— Никогда в жизни я не терял карманных фонариков! — с достоинством проговорил Софус.
— Неудивительно, раз у тебя их не было! — засмеялся Юн.
— Ну вот, опять ты ко мне придираешься! — захныкал Софус.
— Посмотри, сколько букв нацарапано у входа в пещеру! — воскликнул Юн. — Посвети-ка сюда фонариком, надо прочесть, что тут написано.
— Терпеть не могу букв, они такие противные! — воскликнул Софус.
— Верно, ты просто не умеешь читать, — сказал Юн.
— Кто не умеет читать, я?
— Тогда прочти, что здесь написано!
Нелегко было прочитать надпись у входа в пещеру — она вилась по скалистой стене то вверх, то вниз. Мальчикам понадобилось довольно много времени, чтобы разобрать ее.
А ТЫ СУМЕЛ БЫ ЭТО СДЕЛАТЬ?
Прочитав необычную надпись, мальчики тотчас же юркнули в пещеру, — все это показалось им страшно интересным.
Но когда он подряд делал и вдох и выдох, у него выходило:
— Да, — подтвердил Юн. — Говорят, крокодилы довольно хитрые.
— Он что, спит? — спросил Софус.
— Не думаю. Скорее всего, он притворяется, — сказал Юн.
— Почему ты не испугался Крокодила? — спросил у Софуса Юн.
— Я вижу, ты настоящий друг! Большое тебе спасибо! — грозно произнес Юн.
— Не за что! — вежливо ответил Софус. Мальчики осторожно двинулись дальше: кто знает, какая еще опасность подстерегает их в темноте?
— Хочешь, я расскажу тебе одну из сказок моей бабушки? — спросил Софус. — Может быть, тогда нам будет не так страшно!
— Это самое разумное, что я когда-либо от тебя слышал, — обрадовался Юн. — Рассказывай скорей!
— Жила-была однажды Камбала, и звали ее все Христофором… — начал Софус.
— Что за чепуха! — прервал его Юн. — Камбалу не могут звать Христофором!
— А эту Камбалу звали Христофором! А фамилия ее была Камбалумб. Так ее все и звали — Христофор Камбалумб. Она славилась на всю округу своими яркими перьями.
— Ты что, спятил? — возмутился Юн. — Перья бывают только у птиц. А ведь Камбала — это рыба.
— А я говорю тебе, что у этой Камбалы были перья, да еще какие красивые: зеленые, красные, золотые, — засмотришься! — упорствовал Софус.
— Не могло этого быть!
— А вот и могло, ведь мамаша моей Камбалы была птицей. Да и сама Камбала жила не в воде, а в обыкновенном крестьянском доме в деревне.
— Не может Камбала жить в деревне! — совсем рассердился Юн.
— А почему бы и нет? — пожал плечами Софус. — Правда, в деревне она очень скучала. Подумай, за всю жизнь она так и не научилась плавать.
— Это самая дурацкая сказка из всех, что я когда-либо слышал! — сказал Юн.
— Ну что ж, не хочешь знать, что случилось с моей Камбалой, и не надо! — обиделся Софус. — Кстати, сна отлично умела строить…
— А что она строила? — спросил Юн.
— Она строила рожи, — ответил Софус. — Все рыбы строят рожи.
— Не хочу я слушать эту сказку! — сказал Юн.
— А больше и нечего рассказывать, — сказал Софус. — Сказка вся!
В эту самую минуту они увидали что-то очень-очень страшное. Два огромных глаза уставились прямо на них из темноты. Конечно, глядя на рисунок, ты не поймешь, какие они были страшные: у того, кто печатал для тебя эту книжку, не нашлось подходящей краски для таких глазищ. Но, если ты не поленишься раскрасить зрачки зеленым цветом, а затем обвести их желтым ободком, тебе станет понятнее, что почувствовали мальчики, когда в темноте вдруг загорелись эти глаза.
Но Юн оказался еще проворнее Тигра. Он схватил волшебный мелок и при свете фонарика, который Софус крепко держал в руках, мгновенно пририсовал к голове Тигра новое туловище. Оно сразу же ожило и крепко приросло к тигриной шее. А Тигр после этого стал вот таким:
Мальчики не знали, осталось ли у Тигра за забором второе туловище. Ведь если у него теперь было целых два туловища, ему, наверное, нелегко решить, какое съесть, а какое оставить себе. Но об этом мальчики не стали размышлять.
Софус неожиданно замер на месте и остался стоять как вкопанный. Вид у него был весьма озабоченный.
— Так оно и есть! — сказал он. — Теперь я понял, в чем моя ошибка. Я ведь совсем не подумал перед тем, как войти в эту пещеру! А бабушка велела всегда думать.
— Сейчас поздно об этом жалеть, мы уже здесь! — огрызнулся Юн.
— А знаешь ли, моя бабушка говорит, что никогда не поздно одуматься, — возразил Софус. — Поэтому я сейчас усядусь поудобнее и начну думать.
— Поторапливайся! — сказал Юи. — Некогда нам думать. А бабушка твоя, по-моему, вовсе не так уж умна, как она воображает.
— Вот сижу я здесь и размышляю, — отозвался Софус из темноты. — Но я решил, что надо скорей додумать все до конца, потому что я уселся на муравейник и меня уже всего искусали муравьи. Вот что я придумал: самое правильное — это идти дальше, в глубь пещеры, а что до меня самого, то чем быстрее я поднимусь с муравьиной кучи, тем будет лучше.
— Не пойму, зачем ты затеял эту возню с раздумьями. Все, что ты сказал, и без того ясно!
— Не говори со мной так сердито! — захныкал Софус. — Я этого не выношу!
Мальчики не решались часто зажигать фонарик: боялись, что перегорит лампочка. Земля, по которой они шли, была очень бугристая, и поэтому но все равно они понемногу продвигались вперед.
Юн расшиб коленку и захромал. А Софусу новые лаковые туфли натерли пятки. К тому же подметки на туфлях оказались слишком тонкими, и идти было очень больно. Приятели смертельно устали и засыпали прямо на ходу — обычно в это время Юн уже лежал в постели. Конечно, никто не мог бы сказать, что в это время обычно делал Софус. Но обоим мальчикам сейчас больше всего на свете хотелось лечь в мягкую постель и уснуть.
Неожиданно они оказались на льду. Они стали скользить по нему и вдруг прямо в темноту и полетели куда-то вниз.
Они не могли понять,
а только чувствовали, что все падают и падают вниз.
Сначала как будто они летели вниз головой,
потом вверх ногами.
Рисовать, конечно, они ничего не могли,
потому что не на чем было рисовать.
Мальчикам стало совсем неуютно.
Вдобавок ко всему, где-то в темноте притаилась Сова или какая-то другая противная птица и громко распевала противную песню.
Не очень-то приятно было ее слушать.
Кстати, вот она, эта песня:
Сникке, снакке, снарри,
Мы прихлопнем крышкой.
Снакке, сникке, снарри,
Другого мы зажарим.
В печке подрумяним!
Вдруг послышалось: «ТРАХ!»
Это мальчики ударились о самое дно.
Сначала они лежали, боясь шевельнуться. Софус осторожно проверил, не сломал ли он себе какую-нибудь кость. Убедившись, что он цел и невредим, Софус сразу защекотал себя под мышками: он очень боялся, что разучился смеяться после такого падения.
Затем он прошептал:
Юн вниз головой плюхнулся в большую грязную лужу, и поэтому слова его звучали глухо и неразборчиво: наверное, они тоже стояли на голове.
— Кажется, жив, — ответил Софус. — Но я не уверен. Пожалуй, надо бы еще поразмыслить над этим.
— Спросил Юн. Тут он перевернулся и встал на ноги.
— Сам видишь, я сижу на ней. Она разлетелась на кусочки, и сидеть на ней совсем неудобно. Она колется.
— Разве я не велел тебе беречь ее? — строго сказал Юн.
— А разве я ее не берегу? — удивился Софус. — Она теперь никуда не денется, пока я не встану.
Юн поискал мелок. К счастью, он оказался на Месте. Зато фонарик разбился вдребезги.
Юн начал ощупывать все кругом, и вдруг он невзначай дотронулся рукой до чего-то теплого, косматого и загадочного. Мальчик услыхал чье-то ровное и тяжелое дыхание. К счастью, другой рукой он почти одновременно нащупал ступеньки — рядом оказалась лестница.
Больше им не пришлось столкнуться с загадочным зверем, который так их напугал. Они принялись гадать, кто бы это мог быть: какое-нибудь страшное чудовище или, может быть, самый обыкновенный Баран?
— Пожалуй, я сейчас сяду и поразмыслю над этим, — решил Софус. — Ты не заметил, какого цвета было животное?
— Сейчас нам некогда размышлять, — Юн. — Мы должны заняться делом. Видишь там огонек? Скорее бежим туда!
Огонек горел в окне уютного маленького домика, перед которым был разбит маленький палисадник. А в самом домике сидела добрая бабушка, с виду она была точно такая же, как и все добрые бабушки на свете. Она сидела в качалке, опершись ногами на скамеечку, и вязала длинный-предлинный чулок.
В одном из ящиков комода у нее хранилась коробочка с шоколадными конфетами, а в кухонном шкафчике были припасены пряники. Седые волосы доброй старушки были аккуратно разделены пробором, а на нос сползали очки. Старушка приготовила какао, а на столе уже стояли две чашки. Бабушка налила в них какао и принесла на блюде пряников. И пока мальчики ели пряники, запивая их какао, она рассказала им сказку, настоящую длинную-предлинную сказку, совсем не похожую на эту дурацкую историю про Христофора Камбалумба.
11. Бабушка и чудесные звери
Кончив рассказывать, бабушка вышла на кухню и принесла оттуда еще пряников: мальчики уже успел;; съесть все, что лежало на блюде.
— Хотите еще? — спросила старушка.
— Нет, спасибо! — ответил Юн, но только потому, что мама велела ему всегда так отвечать. К тому же он уже успел проглотить не меньше двадцати пряников. Он, конечно, должен был ответить: «Нет, спасибо», когда его снова хотели угостить.
— Большое спасибо! — сказал бабушке Софус и сразу отправил в рот еще один пряник.
— Надо хорошенько прожевывать пищу, а потом уже глотать ее, — заметил Юн. — Разве тебя этому не учили?
— Да нет, что-то не припомню, — ответил Софт с и снова протянул руку за пряником.
— Милый ты мой, — сказала вдруг бабушка, — у тебя же совсем черные руки! Разве можно с такими руками садиться за стол и есть пряники? Поди-ка сюда, уж я тебя умою.
У Софуса с Юном покраснели кончики ушей: мальчики и в самом деле были очень грязные. Такие грязные, что становилось просто стыдно за них. Бабушка налила в таз воды и протянула мальчикам мыло, полотенце и щетку для ногтей. Юн сразу начал мыться, но Софус колебался. Тогда бабушка схватила его за руки и окунула их по локоть в мыльную воду. Тут Софус, сами понимаете, сразу же остался без рук: ведь он весь с ног до головы был нарисован мелом.
— Сколько живу на свете, а такого еще не видывала! — воскликнула бабушка. И это была чистейшая правда.
Юн мгновенно вытащил мелок и пририсовал Софусу новые руки и даже локти. Заодно, помня, что они в гостях, он из уважения к радушной хозяйке нарисовал ему новую курточку — у прежней был очень уж помятый вид.
— Прошу тебя: нарисуй мне галстук! — заныл Софус. — Я всегда мечтал носить галстук! И еще сделай мне белую рубашку, а на курточке — боковые карманы!
— Хорошо, но только смотри, чтобы тебя опять чем-нибудь не стерли! — строго сказал Юн. — Помни, мы не можем все время тратить мелок!
— Конечно, нет! — послушно откликнулся Софус. И тут же поправился: — То есть, конечно, да!
Он не расслышал, что сказал ему Юн. Он вообще никогда не слушал, что говорят другие.
После этого друзья снова уселись за стол и продолжали уплетать пряники.
А надо сказать, что все эти пряники напоминали своей формой какое-нибудь животное. И на каждой фигурке была какая-нибудь буква. На одном прянике, например, красовалась буква «А», что означало «Антилопа». На сдобном тельце Бобра была выведена буква «Б», а Свинью бабушка, конечно, наградила буквой «С». Мальчики отыскали одну за другой все буквы и выложили их в ряд по алфавиту. Не хватало только «Ы» и мягкого знака — бабушка не знала ни одного зверя, название которого начиналось бы с этих букв. Да и вообще никого.
Юн заметил, что Антилопа все время озирается по сторонам и дрожит от страха. Он спросил, чего она так боится.
— Акулы атакуют африканских антилоп! — ответила она.
Мальчики поняли, что Антилопа может выговаривать только те слова, которые начинаются на букву «А»!
— Ах, вот как, значит, ты умеешь говорить? — спросил Юн.
— Ага! — ответила Антилопа, потому что она не могла сказать «да».
Бобр строил свой дом, потому что бобры все время только это и делают. Он сказал:
— Бурые бодрые бобры благоразумно берут большие бревна!
Они спросили его, где он живет, но Бобр ничего не ответил, потому что был очень занят.
«В» была ведьмой. Ее легко было узнать, потому что она сидела верхом на метле.
— Выйдите вон! — закричала ведьма, топая ногами. — Вон, вон, вон.
— Большое спасибо, до свидания! — ответили мальчики и побежали разыскивать Голубя с буквой «Г» на спине. С ведьмой разговаривать было трудно.
Голубь сидел напыжившись и дремал на солнышке.
— О чем ты думаешь? — спросил Софус.
— Галдят глупые горластые галки, — сказал Голубь Больше он ничего не хотел говорить, потому что его клонило ко сну. Но, когда мальчики сунули ему в клюв кусочек пряника, он сказал:
— Гоп! — и с удовольствием проглотил его. А потом он сказал: — Гут! (по-немецки это значит «Хорошо!»)
Тогда мальчики спросили его, из какой страны он прилетел.
— Голландия! — Он взъерошил все свои перья, и было видно, что он очень гордится знанием иностранных языков. Он ткнул себя лапкой в грудь и сказал: — Горжусь! — А потом добавил: — Грамотный!
Он был очень высокого мнения о себе.
Дикобраз разрывал задними лапами кучу сухих листьев. Его большие, острые иглы торчали во все стороны.
— Чем ты занят? — спросил его Юн.
— Делом, — ответил Дикобраз.
Потом Дикобраз вздохнул и покачал головой.
— Доверяйте, дети, добродушным дикобразам, — сказал он и, немного помолчав, добавил: — Даже дряхлым!
— Мы тебе доверяем, — сказал Софус. И мальчики пошли дальше.
У Енота на животе была большая буква «Е». Он сидел на задних лапах и глядел исподлобья на большую тарелку с клубникой. Он, видно, был очень недоволен таким угощением.
— Еноты ежедневно едят ежевику! — пробурчал он.
— Но ведь клубника гораздо вкуснее! — возразил Софус.
— Ерунда! — сердито буркнул Енот.
И мальчики поняли, что он больше не хочет с ними разговаривать.
Жаба сразу начала жаловаться.
— Жадные жирные жужелицы жестоко жалят жаб! — сказала она, широко разевая рот.
— Не может быть! Мы тебе не верим! — крикнули мальчики.
— Жаль, жаль! — проквакала Жаба, прыгая вслед за ними.
Но в это время подскочил Заяц с большой буквой «3» на спине.
— Зайцы запросто заглатывают злых зеленых змей! — хвастливо крикнул он.
— Это неправда! — сказал Софус, но Заяц уже был далеко.
Ибис сидел, полузакрыв глаза, и молча сосал конфету.
— Что ты больше всего любишь? — спросил его Юн.
— Изюм и имбирь. Иногда — ириски! — ответил Ибис.
— Значит, ты лакомка! — засмеялся Софус. — Издеваетесь? — обиженно проговорил Ибис, и больше от него уже нельзя было добиться ни слова.
— Кормят кошек кое-как! — злобно проговорил чей-то голос. Это была Кошка.
Ей очень хотелось выпросить что-нибудь вкусное — например, кусочек бифштекса, немного сливок или сметаны. Но она не могла их назвать, потому что ни одно из ее любимых кушаний не начинается на букву «К». Кофе, правда, начинается на «К», но она его не любила. Она могла бы, конечно, назвать котлеты вместо бифштекса, но это просто не пришло ей в голову.
Кошка взглянула на Юна и Софуса и пробормотала:
— Лягушки любят лакомиться ломтиками лососины! — раздался квакающий голос. Это была, конечно, Лягушка.
Кошка разозлилась еще больше: ведь сама-то она очень любила лососину, но не могла назвать ее, потому что лососина начинается на «Л». А Лягушка кормится насекомыми и вовсе не ест никакой рыбы. И сказала она это только для того, чтобы позлить Кошку.
— Люблю лавровые листья! — проквакала Лягушка. А это было уже совсем ни к чему.
— Милые малыши! — пробасил толстый Морж. — Минуточку!
Юн и Софус остановились.
— Мы, мудрые моржи, мучаемся, — сказал толстяк, глотая слезы. — Мне мерещатся маковки, морковки, макароны, марципаны, мед, мармелад…
Весь день напролет Морж что-нибудь ест, но все равно жалуется, что он голодный.
Мальчики не стали его слушать и пошли дальше.
— Мелюзга! — закричал им вдогонку Морж.
Следующим был Носорог с большой буквой «Н» на боку. С ног до головы он был покрыт сахарной глазурью. На носу у него торчал шоколадный рог, так что мальчики сразу узнали бы Носорога даже и без буквы «Н».
Он говорил только по-носорожьи, так что Юн и Софус ничего не могли понять.
— Вы не умеете говорить по-человечески? — спросил его Юн.
— Нет! — ответил Носорог и вдруг метнулся в сторону — он испугался Овцы.
— Отвратительные обжоры обезьяны обкрадывают остриженных овец! — сказала Овца, вращая грустными глазами.
— Это несправедливо! — воскликнул Софус.
— Очень обидно! — кивнула головой Овца.
— Павианы прекрасно поют! — сказал Павиан, самодовольно улыбаясь. — Прелестный, пушистый, приветливый, премилый, певучий. — воскликнул он, показывая на самого себя. — Паинька! — добавил он, немного подумав, но мальчики не стали с ним разговаривать.
— Робкие рыбки развлекаются редко, робкие рыбки развлекаются редко. — повторяла скороговоркой Рыба. — Рыжие рыбаки резво рвут репу руками! — вдруг закричала она не своим голосом. Ей было все равно что сказать — лишь бы слова начинались на «Р».
— Скорее сюда! — хрюкала Свинья. — Скорее сюда! Старые свиньи самые симпатичные. Скажите, сколько стоит сладкая сахарная свекла?
— Мы не торгуем свеклой, — с достоинством ответил Юн.
Мальчики даже не остановились.
— Тринадцать толстокожих тапиров тормошат торопливых тараканов! — сказал Тапир.
— Зачем же тормошить тараканов? — засмеялся Юн. — Кому они нужны?
— Ты тупица! — огрызнулся Тапир и с презрением посмотрел на Юна.
— Умные удавы умело уничтожают унылых улиток! — спокойно заметил Удав. А потом он вдруг почему-то рассердился и прошипел: — Уходите! Удавлю!
Юн и Софус бросились бежать со всех ног.
— Фамилия? — строго спросил Филин.
— Сульбаккен, — ответил Юн.
— Фу! — фыркнул Филин и больше ничего не сказал.
— Хомяку хочется халвы! — застенчиво сказал Хомяк.
— Ешь морковку! Это полезнее, — ответил Софус.
— Хи-итрые! — обиженно заскулил Хомяк и спрятался в свою норку.
— Цапли цапают цыплят! — отчеканила длинноногая Цапля.
— Но ведь это нехорошо! — сказал Юн.
— Цыц! — цыкнула на него цапля.
— Чуткие черепахи чересчур часто чихают! — сказала Черепаха, приветливо кивая мальчикам.
— Ну как часто? — спросил любопытный Софус.
— Через четверть часа, — ответила Черепаха и громко чихнула.
— Бедняжка! — воскликнул Юн. И мальчики пошли дальше.
— Шустрые шмели шутят шепотом! — прожужжал вдруг большой мохнатый Шмель над их головой.
— Почему? — спросил Юн.
— Шушукаемся! — неопределенно ответил Шмель и сразу же улетел.
— Щуплые щетинистые щенята щиплют щавель! — сказал маленький вислоухий Щенок.
— От голода? — спросил его Софус. Щенок грустно кивнул головой.
— Эх-эх-эх! — прокряхтел чей-то старческий голос. Мальчики обернулись и увидели Страуса Эму.
— Откуда он здесь взялся? — удивленно спросил Юн. — В какой стране такие водятся?
— Эфиопия! — хрипло проговорил Эму. Но он соврал: ведь всем известно, что Эму — австралийский Страус.
— Юн! Юн! Юн! — послышалось вдруг чье-то веселое щебетание.
Мальчики подняли глаза и увидели маленькую пташку. Она порхала над головой Юна и лукаво поддразнивала его.
— Да ведь это Жаворонок! — воскликнул Софус. Птичка молча замотала головой, потому что сказать «нет» она не могла.
— А кто же ты? — спросил Юн.
— Юркая Юла! — прощебетала пташка и улетела прочь.
— Я — ядовитая Ящерица! Ясно? — предупредила мальчиков буква «Я».
Юн и Софус решили не подходить к ней.
12. Софус требует буфешкаф
Когда на столе уже не осталось ни одного пряника, мальчики встали и принялись осматривать комнатку доброй бабушки.
— Хорошо у тебя здесь, — вздохнул Юн. — Это самый уютный домик из всех, что я видел. Хотя и у нас дома тоже очень уютно. На стене висит портрет в золотой раме, и еще у нас есть зеленая тахта с подушками, а в углу на низеньком столике стоит радиоприемник!
— А У меня дома еще лучше! — заявил Софус. — На стенах у нас книллажи и зеркалюстры, а в столовой — огромный буфешкаф, внутри и снаружи весь молированный, а рядом — великолепная хрустажерка.
— Подумать только! — удивилась бабушка. — Сроду я не слыхала о таких диковинных вещах. Но, наверное, это и в самом деле что-нибудь особенное. Мне очень жаль, что мой домик обставлен не так роскошно!
— А я не верю, что на свете вообще бывает такая мебель, — проговорил Юн. — И все эти названия ты тоже выдумал, от первого до последнего!
— Но ведь они похожи на настоящие! Я, правда, верил, что есть такие вещи, — пробормотал Софус, борясь со слезами.
— Не плачь, — сказал ему Юн.
Он-то знал, что у бедняги Софуса никогда не было ни дома, ни бабушки, а выдумал он все это просто так, для важности. Ведь Юн сам нарисовал его мелом, и у нарисованного мальчика ничего не было на всем белом свете.
— Когда мы вернемся домой, я устрою тебе замечательную комнатку, и она будет совсем-совсем твоя, — продолжал Юн. — И там будет все, что ты захочешь.
— Даже то, что я выдумал? — оживился Софус.
— Не так-то легко нарисовать вещь, которую никогда не видел, — сказал Юн. — По правде говоря, довольно трудно изобразить буфешкаф, да еще молированный.
— Ничего, у тебя все получится как надо, — успокоил приятеля Софус. — Я даже буду не в обиде, если ты подаришь мне такую комнатку, как эта… — Софус показал на бабушкину гостиную.
— Пожалуйста, бабушка, — попросил Софус, — не расскажешь ли ты нам на прощание еще одну сказку?
— Отчего же не рассказать? — сразу согласилась бабушка и начала сказку про короля Пера Скверного:
Жил-был король Пер Скверный,
Он к людям выходил.
— Фу, как нехорошо! — проговорил Софус.
Ругал лакеев верных,
Пугал министров криком,
И был король обжорой,
Пирог мой королевский
Го-голову за это Ему я отрубил!»
— Вскричал затем Заика,
— Испортил мой кафтанчик!
Хватайте же портного
И с берега крутого
Ки-киньте его в море,
Сказал Заика грозно:
«К чему мне ми-министры?
О чем ни попрошу я,
В казне, мол, нету денег,
Казна тощает быстро, —
Так бросьте же министров
Вдруг заболел ангиной,
Всех лекарей великих.
Король дрожал в ознобе
Лежал и трясся в злобе.
Спросил он докторов.
«Да, есть рецепт отличный, —
Сказали те. — Изволь:
Коль станешь симпатичным,
Вздохнул больной владыка:
«Ка-каюсь, был неласков,
И вспыльчив, и несдержан
Подчас во гневе был».
Тут на щеках Заики
Вдруг заиграла краска,
Болезни след простыл.
Вскричал король спесиво.
И грозно, как из пушки:
Я так хотел сказать».
Не тот теперь Заика.
Случалось, что, гуляя,
Он в садике встречал.
Срывал корону мигом.
С хорошей по-погодой!» —
Старушке он кричал.
Не рявкал: «Прочь с дороги!
Не то сгною в остроге!» —
Он говорил: «Простите!
И, право, не спешите
Мешали шум и крики,
И королева злилась,
И принц-наследник ныл.
Король твердил: «Отлично!
Как все вы ми-ми-милы!»
И Пером Симпатичным
Отныне прозван был.
— Хорошая сказка! — вздохнули мальчики.
Но теперь и в самом деле пора было уходить. Приятели поблагодарили бабушку за угощение, а добрая старушка также поблагодарила их за то, что они навестили ее. Мальчики пообещали заглянуть к ней еще раз, если им случится вновь побывать в здешних краях. Юн щелкнул каблуками и отвесил хозяйке низкий поклон, как учила мама. Софус сделал то же самое, что И Юн. А потом они ушли.
13. Тролль, которого звали Кумле
За садовой оградой мальчики увидели табличку, на которой были начертаны вот такие диковинные знаки:
Подумав как следует, Юн догадался, что они означают. Софус тоже сделал вид, будто догадался, но, по правде сказать, он ничего не понял — ведь он не знал ни одной буквы. К тому же это была очень, очень сложная надпись. Впрочем, может быть, ТЫ разберешь ее?
Они опять шли долго-долго. Наконец выглянуло солнце, и кругом стало светло и красиво. Запели птицы, застучал по деревьям дятел, и шустрые зайчата взапуски помчались по дороге, обгоняя мальчиков.
Приятели взобрались на вершину холма, откуда открывался прекрасный вид. Здесь не было деревьев, а были только камни, поросшие мхом. Но на самой верхушке холма стояла огромная сосна. Она крепко вцепилась в землю могучими корнями. А под сосной сидел Тролль, самый настоящий Тролль, толстенький, добрый, но очень-очень голодный. На шее у Тролля была повязана салфетка, а в руках он держал серебряную вилку — Тролль был воспитанный и никогда не ел руками. Серебряную вилку ему подарил на день рождения его дядя много лет назад. Вилка эта как две капли воды была похожа на ту, что лежит у твоей бабушки в буфете. Впрочем, вполне возможно, что вилка принадлежит не самой бабушке, а дедушке. В Нор-вергии родственники часто дарят друг другу такие вилки. А на той, что держал Тролль, было выгравировано красивыми буквами с завитушками: «Дорогому Кумле».
Конечно, такой надписи ты не найдешь на вилке, принадлежащей твоему дедушке. Ведь Кумле — это имя нашего Тролля, а дедушку твоего, наверное, зовут совсем по-другому. Норвежских дедушек зовут обычно Лейф, Якоб или Матиас, иногда — Фредерик или Нильс.
Правда, иной раз можно встретить дедушку, которого зовут Ганнибал, но таких довольно мало.
Итак, нашего Тролля звали Кумле. Он сидел, держа перед собой огромную тарелку, и ждал, когда служанка принесет ему обед. В ожидании обеда Тролль любовался солнцем и напевал веселую песенку. Некоторые тролли боятся солнца: стоит сверкнуть солнечному лучу, как они превращаются в столб дыма и исчезают. Но Кумле был из другой породы троллей — из тех, что любят солнечный свет.
Песню, которую пел Кумле, ты сумеешь спеть тоже — подобрать к ней мотив легче легкого. Но если уж ты станешь петь ее при взрослых, то обязательно предупреди их, что это песенка Тролля. А то они, чего доброго, подумают, что ты и в самом деле такой жадный. Как они тогда испугаются! Если, конечно, твои родители из пугливых. Мать нашего Юна, кстати, совсем не такая. Но все же однажды и она испугалась — это было, когда Юн вернулся домой с живой Гадюкой, которую он тащил за хвост. Это маме совсем не понравилось.
А вот и песенка Кумле:
Я бы съел без размышлений
Двадцать жареных оленей
Или столько же овец —
С луком и горчицей,
С хреном, ванилином,
С сахаром и солью наконец!
Девятнадцать сладких кексов,
И поджаристых бифштексов
Из отборнейших кусков.
А потом семнадцать мисок
И жаркого, и сосисок,
И еще шестнадцать банок
Груду булок и баранок,
И пирожных, и тортов.
И пятнадцать сдобных плюшек,
И четырнадцать котлет,
И еще тринадцать сушек,
Мармеладу и конфет.
И двенадцать кружек пива,
И одиннадцать — вина
Залпом, жадно, торопливо
Осушил бы я до дна!
А потом, порядка ради, —
Чтоб желудок был полней, —
Десять яблочных оладей,
Девять жареных свиней,
Восемь килек, семь макрелей,
Шесть селедок, пять сардин,
Четырех больших форелей,
Три бочоночка маслин.
Два кило сырого теста
Вот тогда я наконец-то
Заморил бы червячка!
— Слов нет, неплохой обед, — заметил Юн.
— В наше тяжелое время, пожалуй, сойдет, — согласился Кумле. — В молодости я ел гораздо больше, но теперь аппетит уже не тот. Старею я, ребята. Вообще хорошо, что вы пришли, вы поможете мне разрешить одну порблему.
— Надо говорить «проблема», не «порблема»! — сказал Юн.
— Разве у нас в стране нет свободы? Разве мы не имеем права выговаривать слова так, как нам заблагорассудится?! — возмутился Кумле. Это тоже — порблема, и немалая!
— А все же слова надо произносить правильно, — не уступал Юн.
— Ну хорошо, послушай сначала, о чем идет речь, — ответил Кумле, — а как ты это назовешь, это уж твое дело. Что до меня, то я твердо убежден, что лучше говорить «порблема».
И тут Кумле рассказал, что ему надо выкрасить в своем доме все полы. А в доме его было два парадных входа. В жилище порядочного Тролля без этого никак не обойтись.
Кумле развернул перед мальчиками большой лист бумаги, на котором был наоигован план его дома. Вот он, этот план:
Тролль не знал, как сделать, чтобы в каждую комнату зайти только по одному разу, — ведь иначе он затопчет свежевыкрашенные полы. С другой стороны, он боялся, что пропустит какую-либо из комнат. Жена Тролля вот-вот должна была вернуться из деревни, куда она ездила отдыхать, и Троллю очень хотелось, чтобы к ее приезду все в доме сверкало и блестело.
Юн и Софус задумались. Поразмыслив немного, они показали Кумле, как надо поступить, чтобы зайти в каждую комнату по одному разу, не возвращаясь туда снова. Если тебе тоже хочется знать, как это можно сделать, взгляни на страницу 39. Но сначала попытайся догадаться сам.
Кумле долго глядел на план и наконец сказал:
Теперь оставалась только одна трудность. Дело в том, что он позабыл соединить комнаты дверями. Дом свой он строил так: сначала обнес стенами первую комнату, а так как войти в нее уже было нельзя, пристроил к ней еще одну. Но и во второй комнате он тоже забыл сделать дверь. Заметив это, Кумле совсем рассердился и понастроил целую кучу комнат. Но только в двух самых последних он оставил двери.
— Послушай-ка, Юн, — сказал Софус, — мне думается, надо ему помочь.
— Попробуем, — кратко ответил Юн.
Они вошли в дом, где жил Кумле, и Юн нарисовал на стенах двери. Двери получились разные: одни — широкие, двойные, другие — узкие. Но самое главное, не осталось ни одной комнаты без дверей. И Кумле заметно повеселел.
— Этот мелок мне очень пригодился бы, — сказал Юн. — Может, продашь его?
— А что ты мне дашь взамен? — спросил Юн. — Мелку этому, сам понимаешь, цены нет.
— Могу исполнить три твоих желания, — сказал Кумле, потирая нос.
— И я в самом деле получу все, что только пожелаю? — спросил Юн.
— Конечно! — ответил Кумле.
— Хорошо, но то же самое ты должен обещать Софусу, — сказал Юн.
— Пожалуйста! — сказал Кумле.
— Раз так, — закричал Софус, — то я хочу большой буфешкаф!
— Что? — удивился Тролль. — Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Я и сам не имею понятия, — признался Софус, — но не все ли равно, раз мне так этого хочется! И пусть буфешкаф обязательно будет мелированный.
— Что ж, попробуем, — согласился Кумле.
Он закрыл глаза и начал колдовать. И вскоре перед ними появилась какая-то непонятная штука.
— А ты не забыл сделать осведомился Софус.
— Представь себе, забыл, — сокрушенно сказал Кумле.
Тут он снова закрыл глаза и еще немного поколдовал над буфешкафом, и тогда буфешкаф стал молированным.
— А что же я буду с ним делать? — спросил Софус.
— Не знаю, право. Но ведь ты сам заказал его мне, — ответил Кумле.
— А если я попрошу тебя забрать его, ты все равно засчитаешь мне это как первое желание? — спросил Софус.
— Да нет уж, не засчитаю, — сказал Кумле. — Твой буфешкаф мне так понравился, что я, пожалуй, возьму его себе, а все три желания останутся за тобой.
Тролль взял буфешкаф и поставил его в одной из многочисленных комнат своего дома. Ему пришлось его мелированным? — внести его в комнату с двойными дверями, потому что огромный буфешкаф все равно не пролез бы в обыкновенную дверь.
— Ну вот, теперь я желаю, чтобы у меня был кошелечек, в котором всегда лежала бы золотая монетка. А если я выну монетку, на ее месте должна сразу же появиться другая, — заявил Софус.
— Пожалуйста, вот он, твой кошелек! — сказал Кумле.
— А еще я хочу лучше всех в мире играть на скрипке! — продолжал Софус.
— Пожалуйста, — сказал Кумле, — вот тебе скрипка, играй в свое удовольствие — много найдется охотников послушать тебя!
С этими словами Тролль вручил мальчику красивую золотистую скрипку.
— И еще я хочу коробочку с карамельками! — потребовал Софус.
— А какие ты хочешь карамельки: фруктовые, сливочные или шоколадные? — поинтересовался Кумле.
— Сливочные, — ответил Софус. — И пусть будет так: кто съест карамельку, у того на голове вместо волос вырастет трава.
— Пожалуйста, — сказал Кумле, — вот тебе коробочка с карамельками. А теперь, Юн, настал твой черед!
— А можно мне пожелать, чтобы всегда сбывалось все, что я хочу? — спросил Юн.
— Увы, это невозможно, — ответил Кумле.
— А можно мне пожелать, чтобы исполнилось еще двести моих желаний? — продолжал Юн.
— Нет, и этого нельзя, — сказал Кумле.
— Если так, то вот чего я желаю: пусть мой друг Софус станет непромокаемым, а то мне больно смотреть, как он теряет руки и ноги, — сказал Юн.
— Постойте! Погодите! — закричал Софус. — А нельзя ли, прежде чем я стану непромокаемым, приделать мне новую голову?
— Неужто тебе мало одной головы? — недовольно спросил Юн.
— Да нет, я и не прошу вторую, — оправдывался Софус, — но мне так хотелось бы получить другую голову — с кудряшками и с голубыми глазами…
Кумле сплюнул в ладонь и начисто стер голову Софуса, а потом взял мелок и нарисовал ему новую. Получилась отличная голова — старый Кумле славился своим умением рисовать. Скромный зонтик Софуса он уверенно переделал в щегольскую тросточку. После этого Софус стал таким:
Затем Софуса сделали непромокаемым, и он почти совсем перестал бояться воды.
— Я тоже хочу коробочку с конфетами. Но они должны излечивать тех людей, которые из-за Софуса обрастут травой, — попросил Юн. У Юна было доброе сердце, и он всегда боялся кого-нибудь обидеть.
— Ты, Юн, совсем не понимаешь шуток! — обиделся Софус. — Неужто тебе жалко, чтобы я немного позабавился?
— Ас третьим желанием я хотел бы немного подождать, пока оно мне не понадобится, — сказал Юн.
— Что ж, дело хозяйское! — согласился Кумле. — Ты только позови меня, когда надумаешь. Даю тебе слово сразу же исполнить любую твою просьбу.
— Большое спасибо! — проговорил Юн, поклонился и пожал Троллю руку.
— Очень большое спасибо! — сказал Софус и проделал то же самое, что и Юн.
14. Софус хочет жениться
Мальчики попрощались с Кумле, еще раз поклонились ему и ушли. Софус все время играл на скрипке. Дороги совсем не было видно. Вдруг мальчики оступились и стремительно покатились вниз по крутому склону.
Хорошо еще, что Софус успел обхватить руками скрипку, а то бы она разбилась.
Когда мальчики пришли в себя, они увидели рядом большой пруд, по которому плавали утки и утята. Стайка бобров строила на пруду плотину. Неподалеку другие бобры сооружали дом. Самый большой и самый старый из всех бобров обдирал зубами березу. Он уже надрал целый ворох березовой коры.
— Для чего тебе столько коры? — удивился Юн.
Всегда прилежны и добры.
Мальчики посочувствовали Бобру: помимо всех трудов, ему еще приходилось изъясняться в стихах. Неужто он сам свалил все бревна, что сложены около пруда, спросили они.
Деревья, ветки, бревна.
Построю здесь плотину, —
— А тебе позволяют все это делать? Хозяева леса дали тебе разрешение? — продолжал допытываться Юн.
Но на этот раз Бобр ничего не ответил. Он так приналег на работу, что щепки полетели во все стороны.
— Можно нам перейти по твоей плотине на ту сторону? — спросил Юн.
— Да, уж пожалуйста, скажи нам, выдержит ли она нас обоих? Мы страшно боимся упасть в воду. Пожалуй, это единственное, чего мы боимся, — сказал Софус.
Бобр молча покачал головой, но Юн все же решил, что плотина довольно крепкая. Набравшись смелости, он ступил на бревна и начал перебираться на другую сторону. Но едва он успел пройти несколько шагов, как плотина развалилась на куски и Юн со всего размаха плюхнулся в воду, да так, что брызги разлетелись фонтаном.
— Не слушал доброго совета —
В пруду барахтайся за это! —
проговорил Бобр, невозмутимо продолжая свое дело.
— Спасите! — кричал Юн.
— Я боюсь уток, они, наверное, сердитые, — сказал Софус.
— Ты — трус! — крикнул ему Юн, подплывая к берегу.
— Ничего подобного! — обиделся Софус.
— А я говорю — трус! — повторил Юн.
— Совсем не обязательно говорить это, даже если это правда, — захныкал Софус.
— Извини, пожалуйста, — сказал Юн.
И они снова двинулись в путь и к концу дня пришли в большой красивый город. Лавки еще были открыты. Юн и Софус зашли в магазин и накупили кучу всякого добра — ведь денег у них было вдоволь. Они купили себе полосатые брюки и белые брюки, и галстуки, и шелковые рубашки, и новые ботинки. А потом они сели в автомобиль и поехали в самую роскошную гостиницу. Там им предоставили две отдельные комнаты. В каждой комнате стояла широкая кровать, накрытая синим шелковым одеялом.
— Хочу красное одеяло! — закричал Софус. — Я никогда не мог уснуть под синим одеялом. Я совершенно не выношу синего цвета, такая уж у меня причуда.
— Ты вообще никогда не укрывался одеялом! — рассердился Юн. — У тебя никогда его и не было: ни красного, ни синего!
— Значит, я не вру, что сроду не мог уснуть под синим одеялом, — возразил Софус. — Выходит, я сказал чистую правду.
— Ты неизлечим, плохи твои дела! — вздохнул Юн.
— Почему ты так говоришь? Ты думаешь, я болен? — встревожился Софус. — Признаться, я ужасно боюсь заболеть. Ничего другого на свете я не боюсь. Я очень храбрый.
— Неправда! — сказал Юн.
— Хорошо, сейчас увидишь, какой я храбрый… — заявил Софус.
С этими словами он пошел прямо во дворец и попросил разрешения сыграть для короля на скрипке.
Король сидел на троне, рядом с ним — королева, а принцесса примостилась на стуле у зеркала. Принцесса была прелестна, и Софус не мог отвести от нее глаз.
Но та даже не взглянула на него, она все время смотрелась в зеркало. А когда к ней кто-нибудь обращался, то в ответ она говорила: «Угу». Ей дали имя Эмма в честь тетки, которую звали Марен Аманда. Тетка жила в Рио-де-Жанейро и каждую неделю присылала племяннице шоколад и шелковые чулки, пудру и губную помаду.
Софус отвесил собравшимся поклон и начал играть. Он играл так весело, что даже королева рассмеялась, и это был первый случай за последние пятнадцать лет. А король так разошелся, что вскочил с трона и пустился в пляс. Тогда Софус сыграл другую мелодию, и все принялись вздыхать и плакать — такая это была печальная музыка. Принцесса очень удивилась, заметив, что ее зеркало покрылось слезами, — и тут она впервые подняла глаза и взглянула на Софуса.
А тот снова заиграл веселую мелодию. Все вытерли слезы, улыбнулись друг другу и опять подумали, что жить на свете очень приятно.
— А петь ты тоже умеешь? — спросила королева.
— Конечно, — ответил Софус. И тут же запел: