кто такой пупкарь на зоне и тюрьме
Кто такой пупкарь?
Собственно такое слово, как «пупкарь» в обычном обществе не используется, оно относится к тюремному жаргону и поэтому практически не знакомо большинству населения страны.
Пупкарями, осужденные, отбывающие свой срок наказания в тюрьме или содержащиеся в СИЗО, называют сотрудников этих учреждений, исполняющие обязанности охранников и надсмотрщиков внутри учреждения (в коридорах к примеру).
Происхождение такого слова не известно, так как оно используется у осужденных еще с далеких времен.
Наверно это жаргонное слово «пупкарь», сейчас используется и такой не совсем законопослушной субкультурой, как гопники. Уж что, что, а все что связано с «местами не столь отдаленными» у них в почете, в том числе и сам тюремно-зоновский жаргон.
В местах лишения свободы охранники делятся на два типа:
Для примера, с «пупкарем» можно передать устное послание на свободу. От скорости реагирования охранника внутри помещения зависит вероятность оказания первой медицинской помощи, и т.д.
Дворовый сленг максимально приближен к уголовной фене или к так называемой блатной музыке. Дворовые пацаны думают, что это круто. Блатная романтика:» Украл,выпил в тюрьму». Молодёжный сленг склонен к минимизации. Проблема-«печалька» и т.д..
Сленг всегда нужен, что бы выделиться от окружающих, что б тебя узнали «свои», даже если вы лично и не знакомы.
Но сейчас, к сожалению, такое время, что говорение на нормально русском языке и есть то самое выделение от остальных.
Троллить можно заменить синонимом критиковать.
Было раньше такое слово: Шнарант или Шнаран. Оно «чисто киевское». Где один из домов сдавал человек с такой фамилией. А рядом был известный Житний рынок, а кроме него, ещё много более мелких торговых точек. Где видимо днём и обитали подобные личности. Там же они работали и делали свои дела и делишки. То есть пытались извлечь выгоду разного рода путями. Нередко эти пути были не очень чисты и честны. А были это мелкие дельцы, торговцы не всегда чистые на руку, да просто жулики и аферисты. Слово в общем «сборное» несколько. Означающее ВСЮ эту публику. Есть так же в «блатном словаре» такие понятия как:
Вот такие родственники и друзья видимо и составляли основной контингент у почившего Абрама. И здесь ещё видимо, к слову «шнаран», было добавлено окончание. Дабы придать ему дополнительный смысл, что пьёт халяву(дармовую выпивку) Шнараньё, это вроде как «Вороньё» набежавшее и «налетевшее» на такое событие как поминки. Чтобы гульнуть там, может что-то унаследовать от покойного и конечно же поесть и выпить «на халяву». Примерно так.
Заметки “пупкаря”
Корреспондент “МК” поработал охранником в СИЗО
Тяжелые трехметровые ворота с лязгом захлопнулись за спиной. Перед глазами предстало серое кирпичное здание с развевающимся на крыше российским триколором. Возле него — плац. “Теперь это твоя родина, сынок, ее-то ты и будешь защищать”, — с ухмылкой сказал лысый, жиганистого вида майор. Так начался новый этап моей жизни — работа “вертухаем” в обычном российском СИЗО.
Важная деталь — в СИЗО не заключенные, там подследственные, в отношении которых только ведется следствие и приговор суда не вынесен. Есть даже такая инструкция, что обращаться к сидельцам надо “подследственный”, а не “заключенный”. Иначе тем самым мы их досрочно приговариваем, в обход презумпции невиновности. Казалось бы, мелочь, но, как я узнал позднее, эта мелочь крайне важна. Например, все “серьезные” дела, как-то: “опустить” кого-либо (на жаргоне — “обидеть”), или “хлопнуть” (убить), или как-нибудь вообще разобраться с человеком — предпочитают отложить до прибытия на “крытку” (тюрьму, колонию — место, где “тянут” отпущенный срок). Но в момент начала моей работы в качестве “вертухая” данные подробности были мне неведомы. Тем временем наступил первый рабочий день в качестве “младшего инспектора режима 2-й категории”.
После недолгого оформления в отделе кадров меня повели на “экскурсию”. И первым местом нашего посещения была дежурка. Дежурка — своего рода “мозг” изолятора. Здесь расположены мониторы видеокамер слежения в коридорах, хозяйственных помещениях. Именно сюда на пульт выведены датчики движения от всех камер — “хат”. В дежурке вместе с группой быстрого реагирования находится ДПНСИ — дежурный помощник начальника следственного изолятора. Группа быстрого реагирования, как следует из названия, предназначена быстро разруливать всякие “казусы”.
Скажу сразу: все, подчеркиваю, абсолютно все переговоры, распоряжения, поручения велись на чистейшем матерном языке с вкраплениями “фени” — тюремного жаргона. Поначалу я с трудом улавливал суть предложений. Хотя это неудобство с лихвой компенсировалось яркостью и сочностью оборотов.
Добро пожаловать в “пупкари”
Ходим вместе с напарником Алексеем, смотрим. Одного на коридоре меня пока оставлять нельзя: во-первых, недостаточно вник в детали “дела”, во-вторых, меня самого еще пока проверяют — вдруг казачок-то засланный. От бандитов или от высокого начальства. Алексей прошел Чечню, был ранен. Перешучивается с особо говорливыми обитателями. По ходу выдает мне короткие, но емкие рекомендации-инструкции: “Особо не тушуйся, помни: мы здесь власть, а они под нами. Но и не быкуй чрезмерно, а то могут “посадить на перо”. Дружки их, когда домой возвращаться будешь. Главное — знай: куда зэка ни целуй, везде у него ж…”. И добавляет: “Ничё, скоро сам вкуришь во все. Сделаем из тебя настоящего пупкаря”.
— Леш, а почему “пупкарь”?
— Вот смотри: когда ты перед хатой стоишь, например обед раздаешь, ты же окошко открываешь для тарелок, так?
— А то, что зэки твой пупок сквозь него только и видят (в двери камеры на уровне живота среднестатистического человека есть отверстие для раздачи пищи, писем, передачек). Вот поэтому и прозвали они нас “пупкари”.
Дядя майор
Потихоньку моя изоляторская служба налаживалась. Внутреннее напряжение первых дней совсем сошло на нет. С удивлением я стал открывать для себя, что здесь течет в принципе обычная жизнь, правда, со своими правилами и особенностями. Самое главное, мне удалось найти баланс отношений с заключенными и сотрудниками, который можно выразить фразой “мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути”. С самого начала, как оказалось, я интуитивно повел себя “правильно” — жестко, но без унижения достоинства “подследственных”. Зэки мастера давать клички — “погремухи”. Скоро таковой обзавелся и я. Моя “погремуха” была “майор”. На одном из утренних “шмонов”, то есть проверок камер на предмет всяких запрещенных вещей, как-то: самогонки, которую местные Менделеевы непостижимым образом ухитрялись “мутить”, заточек и т.д., один сиделец сказал: “Ну ты и дядя. Тебе только майорской звезды не хватает”. Видимо, с одной стороны, он оценил мои габариты — вес 125 кг при росте 190, с другой — мою “фуру”, головной убор. Дело в том, что соответствующего предмета гардероба для меня на складе не было, и пришлось купить фуражку самому. Я-то купил, но нашлась лишь такая, которую носят старшие офицеры, начиная от майора. Поэтому поначалу контролеры, завидев меня в полутемном коридоре, бывало, отдавали честь. Думали, проверка из управления прибыла.
И хотя при мне особо не баловали, периодически приходилось отвешивать затрещину какому-нибудь зарвавшемуся “шнырю” за передачу без спроса в “хату” курева и прочих вещей. Но не больше. Поскольку за рукоприкладство строго наказывают. У контролеров нет даже дубинок. За любым синяком “подопечных” последует дотошное разбирательство, но самое неприятное — выговор с вычетом из и без того издевательски мизерной зарплаты. Вообще, тема административных наказаний в отношении своих сотрудников в СИЗО чуть ли не самая животрепещущая. Например, при мне наказали одного старшину только за то, что снял фуражку, когда писал рапорт. Проверяющий из управления, просматривая видеозапись действий сотрудников (в каждом коридоре стоит камера, наблюдают не только за перемещением подследственных, но и за самими “пупкарями” — “в целях пресечения неслужебных отношений”), оценил подобное действие как “нарушение формы одежды”. В результате — выговор и лишение 30% месячной зарплаты. Конечно, температура воздуха в коридоре в плюс 32 градуса и то, что человеку вовремя не выдали летний вариант формы и он сидел в полушерстяном костюме, во внимание не были приняты. Мелочи и тяготы службы, которые положено преодолевать.
“Крысы” и “люди”
Римский философ, стоик Эпиктет, сказал, что обстоятельства не делают человека, они показывают ему его самого. Так и в СИЗО — все становится на свои места. Здесь каждый как на ладони, и сразу ясно, кто чего стоит. И не важно, к какому лагерю он принадлежит. Так, некоторые сотрудники изолятора ничем не отличались от людей, которых они охраняли.
Особенно отчетливо я это понял после того, как у меня в раздевалке украли штаны. Украл кто-то из “пупкарей”. Когда я рассказал об этом своему начальнику смены, он только плечами пожал: “Крысы есть крысы, их везде хватает. А ты впредь повнимательней!”. И, наоборот, многие арестанты вызывали у меня искреннее уважение. Наше СИЗО само по себе было достаточно старое и ветхое, в маленьких сырых “хатах” иногда вместо положенных 4—5, максимум 8 человек, размещалось по 20—25. Не хватало кроватей-“шконарей”, спали по сменам. И в этих жестких условиях были те, кто вел себя очень достойно — они всегда сохраняли присутствие духа, ухитрялись много читать, качались бутылками с водой, отжимались. Порой эти картины чем-то напоминали мне фильм “Тюряга” с Сильвестром Сталлоне. Как правило, “стоики” не принадлежали к “кодле”. И попадали сюда в основном, как шутят “пупкари”, “по непонятке” (обидному недоразумению, от которого никто не застрахован). “Аварийщики” — виновные в ДТП, “политические” — пострадавшие в ходе различной подковерной борьбы и осужденные на основании сфабрикованных, высосанных из пальца дел. Были и неудавшиеся “донжуаны”, обвиненные в краже 15—20 тысяч рублей своими пассиями-шантажистками, решившими подзаработать на нерадивых ухажерах. Когда у меня возникала внутренняя симпатия к человеку, я старался посмотреть и по возможности изучить его дело. И хотя, конечно, судьям видней, а я не практикующий юрист (правда, высшее юридическое образование и институтская практика в прокуратуре у меня имеются), с некоторыми приговорами я не мог согласиться. Но это, как говорится, издержки нашей российской действительности.
Приколы нашего городка
Достаточно быстро я привык к случаям, когда на звонок из дежурки кто-нибудь из “пупкарей” подходил к служебному телефону и говорил: “Полк тяжелых пулеметов, полковник Кудасов слушает”. Как и к шоу, которое периодически устраивал мой новый напарник, тоже Алексей. Когда вновь прибывшая партия подследственных начинала выстраиваться в коридоре для прохождения обычных процедур приема “посетителей”, он со словами “ну-ка, мальчишки, повеселей на посадке” с издевательскими нотками в голосе проводил опрос, кто и почему прибыл в наш СИЗО. Иногда подробности потрясали воображение. Например, один герой, 15 лет от роду, вместе с двумя товарищами в буквальном смысле распилил бабушку за пенсию в 2400 рублей. И таких “беспредельщиков” хватало.
Однако все это, что называется, цветочки по сравнению с одним случаем. Как-то в очередную ночную смену, когда делать было особенно нечего, я шутки ради написал рапорт. По форме — самый обычный. А по содержанию не совсем. Поскольку в нем говорилось о том, что один из сидельцев телепортировался в неизвестном направлении. При этом я приплел для смеха еще какой-то ерунды. В общем, рапорт вышел на загляденье. Написал и оставил на столе в корпусной, служебном помещении для контролеров. Какая-то добрая “пупкарская” душа возьми и отнеси его в дежурку.
Через 10 минут меня вызвал начальник смены. После короткого вступления на чистейшем “вдушуматерном” начинаю понимать: рапорт воспринят на полном серьезе! Более того, готовится разбирательство по факту нарушения подследственным режима! Такого оборота я не ожидал. Вы даже представить себе не можете, сколько мне стоило усилий объяснить, что написанное просто шутка и что я не верблюд. А потом еще и что не самый умный. После этого случая стало окончательно ясно: такая служба до добра меня не доведет. Кстати, не знаю почему, но у тех, кто работает в СИЗО больше года, лицо приобретает землистый нездоровый оттенок.
Но “прикалывали” меня не только работники СИЗО. Своими разнообразными талантами удивляли зэки. Например, одни “кони” чего стоили. Поскольку камеры не связаны между собой воздуховодами, а передавать записки и чай как-то надо, из газеты изготавливается трубка в форме кочерги. Затем берется хлебный шарик с привязанной к нему ниткой и “выплевывается” в направлении соседней камеры, из окна которой торчит “удочка”. Нитка попадает на удочку. Возникает “канатная” дорога, по ней и “тянут” все, что может быть передано таким образом.
В общем, впечатлений от увиденного была масса. Обо всем так и не расскажешь в одной статье. Скажу лишь о главном. В изоляторе я извлек один из самых важных уроков для себя: понял, как точно не следует жить. Все неприятности на работе, капризы природы, мелкие ссоры с близкими становятся просто смешными недоразумениями, когда видишь, как день за днем проводят арестанты.
Когда я, уволившись, вышел за ворота своего СИЗО, простой обычный воздух на улице показался мне каким-то по-особенному свежим. Не дай бог сюда попасть. Ни подследственным, ни начальствующим.
Тюремные будни. Часть 3: В тюрьме
Прибытие автозака
Автозак остановился: послышалось лясканье сдвигаемых ворот так называемого «шлюза»; машина въезжает в «шлюз» — закрываются первые ворота, и открываются еще одни. Автозак въезжает во двор тюрьмы. Все меняется: интонации голосов конвоя, лай овчарок, запахи. Если успеешь оглянуться вокруг, то увидишь иные цвета, иные камни. Конвоиры равнодушно-спокойны, однако в содружестве с тюремщиками могут «нагнать жути»: напустить овчарку на кого-нибудь, наподдать прикладом по ребрам. Роптать бессмысленно: нагнетание жути» — испытанный элемент тюремной практики.
Боксы
Из автозака заключенные переходят в боксы: начинается «сборка». Боксы — небольшие камеры площадью от 1 квадратного метра с узкой скамьей или выступом вдоль стены. В них помещаются заключенные перед этапом, перед вводом в камеру, во время вызова к следователю или адвокату и т.п.
Сборка
Сборка — действие, мероприятие, аналогичное, скажем, одновременной записи данных новорожденного в роддоме и его регистрации в ЗАГСе. На «новорожденного» заводится дело; в специальную карту при нем заносятся его особые приметы, татуировки, шрам от аппендицита. Обязательно — дактилоскопия (отпечатки пальцев), медосмотр.
От первичного медосмотра в СИЗО (тюрьме) может зависеть очень многое.Занесенная в медкарту болезнь, а тем более инвалидность помогут выхлопотать медпомощь, лекарства на долгом пути от тюрьмы до зоны, а в самой зоне — получить соответствующую работу. Впрочем, раньше практиковалось снижение 1-й группы инвалидности до 2-й, 2-й — до третьей, а 3-й — до «возможности легкого труда».
Шмон в тюрьме
Стрижка
Парикмахер превращает гражданина в тюремного зека: борода, часто усы, вообще — волосы — состригаются, бреются. До суда по закону стричь наголо нельзя, но в тюрьме стрижка обычно аргументируется вшивостью, чесоткой и т.п. Между прочим, стриженный наголо подсудимый вызывает у судьи и «кивал» (народных заседателей) вполне закономерные ощущения. Лысая голова может обернуться лишним годом срока.
Фото
Фотограф увековечивает «нового человека» для тюремного дела и всевозможных регистрационных карт. В тюрьме все иное, особое — так и эти фотоизображения в фас и в профиль (необязательно даже быть лысым) превращают симпатичное лицо в преступный образ: меловые щеки полупокойника, остекленевшие глаза… Это касается не только фото на входе в тюрьму — фото для справки об освобождении точно такое же.
Транзитка
Часто после обработки отправляют в транзитную камеру. Там могут быть шконки для сна и отдыха (о них позднее), а могут — и старинные коммунальные нары в два этажа (они сохранились во многих пересыльных тюрьмах). Именно на сборке, а точнее — в боксах и в транзитных «хатах» (камерах) человек впервые сталкивается с законом и беззаконием (беспределом) тюремно-лагерного мира. Дело в том, что именно в транзитках зековский народ проходит сплошными потоками и исчезает в неизвестных направлениях. Сколачиваются временные группировки беспредельщиков, обирающие первоходочников и просто бессловесных зеков. Иногда происходят и кровавые разборки: встречаются фуфлыжник (должник) с кредитором, разномастные враги…
Баня, прожарка
Перед раскидкой по постоянным «хатам» (камерам) все зеки в обязательном порядке проходят две санитарные процедуры: баню и т.н. «прожарку». Зеков отправляют в баню, о которой мало что можно сказать; в некоторых тюрьмах это заведение вполне сравнимо с подобными заведениями на воле, в других — напоминают помывочный пункт эпохи военного коммунизма (кусочек мыла величиной с мизинец и никаких мочалок). Вещи едут на крючках в дезинфекционную прожарочную камеру (от вшей и т.п.). Вместе с вшами (если таковые имеются) гибнут также пластмассовые пуговицы, синтетические волокна; одежда приобретает изрядно помятый облик. Можно, конечно, договориться с зеком-обслугой: кто откажется от пачушки сигарет? И одежда останется целой. Но опять же и вши не пострадают…
Постельные принадлежности
Перед самым входом в «хату» государство выдает своему гражданину казенные атрибуты: постельное белье (две простыни, одеяло, наволочку), матрас, полотенце, иногда, зимой, нижнее белье (солдатские кальсоны с завязками внизу и нижняя рубаха, майка, трусы. Кальсоны эти мало кто носит, но зато они хорошо горят, доводя до кипения чифир в казенной алюминиевой кружке. Одеяло превращается в теплую безрукавочку; из простыни можно нарезать полосы для запуска «коня» в «хату» ниже этажом. Вычтут, конечно, за порчу какие-то деньги, но это когда будет! А польза — вот она, сей час!
Вход в камеру
Наконец по три-четыре человека ведут пупкари (надзиратели) по мрачным коридорам тюрьмы, передают коридорным дежурным. Звякают засовы, скрипят замки, открывается тяжелая дверь, покрытая стальным листом, — вы протискиваетесь, с трудом удерживая матрас и мешок, в камеру; пупкарь подталкивает, энергично запирает дверь — и на вас устремляется десяток пар глаз тех, с кем вам отныне придется делить тяготы и скромные радости тюремной жизни.
«Хата» (камера)
Разные тюрьмы, разные «хаты». Тюремный закон — один для всех. Имею в виду не писанные на бумаге инструкции МВД и статьи Кодекса, а десятилетиями вырабатываемый негласный закон, или, как еще оворят, «понятия». Именно «понятия» (а они как бы шире закона) определяют основные принципы сосуществования огромного числа зеков России в тюрьмах и зонах. Знакомство с «понятиями» (или отсутствием таковых) начинается с тюремной камеры (хаты).
Изучение прибывшего в камеру начинается с расспросов о его биографии.Кто его родители, с кем дружил. Есть ли у него кличка. Кличка сама по себе создает определенное положительное отношение к нему. Если нет клички, то применяется обычай «кидать на решку», то есть кричать в окно: «Тюрьма, дай кликуху!» Если новичок соглашается на эти процедуры, всем становится ясно, что он — неопытный человек, и ему дается кличка, как правило, презрительная. Это первый шаг к подавлению и даже травле неопытного человека.
Следующим приемом проверки является реагирование, например, на брошенное полотенце, одежду и т.п. Если пришедший обладает познаниями в подлянке, то он должен не только не поднять этот предмет, но и наступить на него и вытереть ноги. Осведомленный о сущности подлянки не поднимет упавшее мыло во время туалета. Иногда при передаче мыла новичку подлянщик специально роняет его. Если новичок поднял его, то этим самым «поклонился» (покорился). Правило такое: «Не я ронял, не я должен поднимать».
Затем наступает следующий этап проверки такого новичка под видом различных игр, как правило сопряженных с физическим воздействием. Применяется игра в «Хитрого соседа». Суть ее заключается в том, что ему завязывают глаза, предупредив, что кто-то из двоих сокамерников будет бить его книгой по голове до тех пор, пока он не угадает бьющего. Однако удары наносят не двое, а сам распорядитель. Естественно, что не знающий этого подросток никогда не угадает ударяющего и «игра» может перерасти в избиение. Знающий этот обычай угадает с первого раза и будет избавлен от истязания.
Не менее жестокой является игра «Посчитать звезды». Новичку завязывают глаза, ставят на табурет, затем выбивают табурет из-под ног и спрашивают, сколько звезд он увидел при падении. В соответствии с названной цифрой он получает количество «морковок», т.е. ударов мокрым полотенцем, свернутым в жгут. Знающий еще до игры заявляет, что никаких звезд он не увидит, и освобождается от проверки.
Аналогичное назначение имеют и другие игры: «Солнышко», «Самосвал», «Лихой шофер», «Велосипед» и т.д.
После названных испытаний, если новичок не выдержал их, он зачисляется в разряд «чуханов».
Такому подростку под угрозой расправы предлагается на выбор либо чистить парашу, либо съесть кусок мыла. Если соглашается на первое предложение, его зачисляют в разряд «помоек», «ложкомоек». Во втором случае он становится «чушкарем».
В подлянке существует обычаи, с помощью которых лидеры обирают подростков. Так, намереваясь попросить новичка подать что-либо из ящика для продуктов, более опытный сокамерник кладет там, например, сахар так, чтобы он при открывании дверцы упал и таким образом «опоганился». Взамен «опоганенного» сахара он требует возмещения в многократном размере.
«Прописка»
Ни вопросы, ни загадки не требуют большого ума и сообразительности. На стене изображен тигр: новенькому» предлагают подраться с ним, и он сбивает о стену кулаки до крови под насмешки сокамерников. (А всего-то навсего надо было сказать: «Пусть он первый ударит»).
Могут спросить: кем хочешь быть, летчиком или шахтером? Если шахтером, то должен пролезть по полу под всеми шконками (После этого к тебе и относиться будут соответственно: под шконками спят «чушки», «петухи» и прочие «низкие» масти). Летчиком? Полезай наверх и прыгай вниз головой на шахматную доску с ферзем в центре. Конечно, удариться лбом о ферзя не дадут, поймают, но кто из новеньких знает об этом? «Прописка» хоть и груба, примитивна, но, конечно, скрашивает однообразное течение тюремной жизни. Беда в том, что она часто превращается в беспредел. Шуточная жестокость оборачивается жестокостью настоящей; нарушаются «понятия»; страдают в общем-то без вины виноватые…
На «прописку» есть и ограничения: она не делается зекам старшего возраста (примерно от тридцати лет), больным и т.д. Впрочем, нынче это «мероприятие» становится редким явлением в тюрьмах. «Прописки» и раньше-то не было в «хороших», «путевых», «правильных хатах»; здесь тоже развлекались, но преобладали в общем-то безобидные приколы.
«Правильная хата»
В такой «хате» живут по «понятиям». С тобой поздороваются, но не станут расспрашивать о перипетиях дела, а объяснят элементарные правила камерного распорядка (они во всех тюрьмах одинаковы в общих чертах, различаются лишь в мелочах).
Скажем, в «хатах» одной из тюрем «телевизоры» (шкафчики) были с шторками, поэтому садиться на «парашу» (унитаз) при открытых шторках было нельзя. Хотя во многих тюрьмах эти «телевизоры» вообще без шторок.
Правила жизни в «хате» вполне соответствуют обычным правилам общежития на воле. Во время еды других — не садись на унитаз; мой руки перед едой, не садись за стол в верхней одежде. Не свисти. Не плюй на пол. Аккуратно ешь хлеб, не роняй его, как и ложку («весло»), кружку, шлюмку (тарелку).
Никто никому не прислуживает, никто никому ничего не должен. Камеру убирают все, в порядке очереди.
Чем строже режим, тем меньше мата. Не потому, что зеки, так сказать, «исправляются», перевоспитываются: меньше мата — меньше риска быть неправильно понятым. Вставленное в речь «для связки» известное слово «бля» может быть истолковано собеседником как оскорбление, имеющее прямой адрес. И уж тем более нельзя никого посылать на…, это тягчайшее из оскорблений. Поэтому, скажем, рецидивисты, отбывающие срок на особом режиме, почти не используют нецензурных выражений и беседуют в основном тихими и ровными голосами, никому не мешая и не вызывая отрицательных эмоций.
Настоящий зек стремится благоустроить свою жизнь с первых дней пребывания в неволе — в тюрьме. Кто-то наклеивает на стену возле шконки портрет эстрадной дивы («сеанс»), другой кроит какието, казалось, бессмысленные занавесочки; третий утепляет одеяло кусками старого пальто — и т. д. и т. п. Все аккуратно разложено, никакого беспорядка в камере, никакой, по возможности, грязи. Никто не ставит ботинки под изголовье и не кладет носки под подушку…
Живность
Большое место в жизни зека занимает борьба с насекомыми, которых в тюрьме представляют в основном клопы и тараканы. С клопами борются огнем и водой: выжигают, поливают кипятком и т. д., но ненадолго отступив, кровососы переходят в контрнаступление еще большими силами: десантируются на людей с потолка, нападают маневренными группами по 810 клопов сразу. На место погибших «бойцов» тут же встают новые.
С тараканами бороться бесполезно, если они есть. В «Крестах», например, распространены тараканы большие и черные: настолько большие, что когда они грызут завалявшийся сухарик, то слышен зловещий хруст. Эти гиганты в общем безобидны; в некоторых «хатах» им давали имена.
Вши в тюрьме редкость; вшивого тут же выгоняют в прожарку вместе с матрасом сами зеки.
Мыши чаше всего забава, если, конечно, нет среди сокамерников чересчур рьяного мышененавистника… Крысы — такая же редкость, как и вши, а другой живности нет вовсе.
Досуг (поделки, приспособления)
Времени на досуг много — оно все твое. Заняться нечем: азартные игры — удовольствие не для всех, книги тоже. Многие мастерят из подручных материалов всевозможный ширпотреб: авторучки из носочных синтетических ниток, шахматные и иные фигурки из хлебного мякиша, окрашенного табачным пеплом, крестики из расплавленного полиэтилена.
Художники расписывают «марочки» (носовые платки): кому парусные корабли, кому портреты любимых, кому — Кинг-Конг, трахающий красавицу…
Можно сшить тапочки или утеплитель на поясницу — из одеяла; можно… Впрочем, нынешняя «демократизация» коснулась и тюрем: в некоторых СИЗО гонят самогон, заквашивая плесневеющий хлеб в полиэтиленовых кульках.
Во многих камерах есть телевизоры, они и скрашивают существование — футболом, боевиками и навязчивой эротикой музыкальных клипов.
Книги в тюрьме есть. Некоторые даже читают их: в основном это отечественная и зарубежная классика без многих страниц, использованных на самокрутки и на изготовление игральных карт. Можно выписать газеты и журналы. Раньше выписывали больше, теперь меньше: не та цена.
К «персоналу» тюрьмы относятся все, кто носит форму внутренних войск (надзиратели, корпусные старшины, оперативники-«кумовья», врачи и медсестры), а также зеки хозобслуги (баландеры пищеблока, разновидные шныри-уборщики, электрики и санитары, сантехники, банщики, парикмахеры и фотографы).
Зеков, оставленных отбывать срок в СИЗО, конечно, хорошо кормят — за счет остальной братвы, томящейся в душных камерах. Раздача пищи развратит любого: один баландер раздавал сахар, соорудив второе дно в ковшике и уменьшив пайку на треть; другой привязал к черпаку большую недоваренную рыбу, и всякий, кто видел эту рыбу через «кормушку», думал, что она попадет ему в шлюмку (миску). Однако рыба сваливалась вниз и висела на веревочке.
Персонал в форме намного ближе к зеку. В тюрьме строгих правил пупкарь (надзиратель) заглядывает в камеру через глазок довольно часто. Если что-то показалось подозрительным — открывает «кормушку» и смотрит через нее. Если происходит что-то из ряда вон выходящее — зовет подмогу и с ней входит в камеру.
Общение с соседней камерой везде осуществляется по-разному. Можно откачать в унитазе воду и общаться как по телефону, а то и передавать всякую всячину: курево, «малявы» и т.д. В одной из камер «Крестов» ухитрились разобрать кладку в вентиляционном отверстии и даже обменивались рукопожатиями. Можно склеить из газеты трубу и запускать стрелу с ниткой на решку противоположного корпуса (видел спецов: выдували стрелу очень далеко и очень точно). Менее распространено перестукивание, хотя это самый надежный способ.
Тридцать букв алфавита без «е» и мягкого и твердого знаков помещаются в такой таблице:
1 2 3 4 5 6
А Е л Р Х ы
Б Ж м С Ц э
В 3 н Т Ч ю
Г И о у Ш я
д К п ф Щ
Что-либо просить у администрации чаще всего бесполезно. То, что тебе положено на законных основаниях, — они сами дадут, а исключение из правил делать не будут, даже если это допускается законом и инструкциями
МВД.
Некоторые зеки вскрывают вены: на эти штуки менты перестали реагировать уже давно. Более впечатляет вскрытие брюшной полости и вываливание собственных кишок в алюминиевую шлюмку — перед изумленным и испуганным пупкарем. Но это для серьезных людей. К тому же существует точный способ исполнения этого действа, не все с ним знакомы. Это не харакири, не ножичком специальным делается, а заточенным «веслом» (ложкой)…Глотают и эти самые «весла» — с целью попасть в санчасть, уже в зоне — сварочные электроды.
Нет ничего страшнее «пресс-хаты». Это специальная камера, в которой отсиживаются приговоренные (по тюремному закону) зеки: стукачи, фуфлыжники, крысятники и просто отмороженные мордовороты, возжелавшие вкусить возможных благ и боящиеся зоны как огня… Тут вытаптывают из «почтальона» воровскую маляву, денежный грев, выбивают показания или местонахождение денег из особо упрямых подследственных. Сплошь и рядом существование «пресс-хат» отрицается, но и подтверждается многочисленными свидетельствами прошедших этот ад земной.
Карцер — пониженное питание, холод (или жара), сырость и туберкулез в перспективе. И надзиратели в карцерах особые: некоторые поливают пол водой, другие — самого зека… Лучше не попадать в карцер или в ШИЗО (в зоне); впрочем, лучше вообще не садиться в тюрьму.
Противостоять беспределу «администрации» можно лишь с помощью полного спокойствия во всем, при любом проявлении протеста: будь это законные жалобы и заявления или «незаконные» глотания электродов. Тут зеку ничего не потребно, кроме собственной воли, хотя с Божьей помощью лучше обойтись без насилия над своими внутренними органами и больше давить на внутренние органы «системы». Также необходимо понимать, что практически в любой зоне действуют тюремные законы и понятия.